Марина Суржевская - Тропами вереска

• Название: Тропами вереска
• Автор: Марина Суржевская
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2015

За гнилыми болотами, в самой чаще леса, там, где не поет птица, где не ходит дикий зверь, живет ведьма. Лицо ее — ямы и рытвины, бородавки да мерзкая слизь от дел ее греховных. Голос — воронье карканье, что ни слово скажет, то жаба соскочит. Тело- хвостатое, да рогатое, ни мужское, ни женское- звериное. Рыщет ведьма по лесам и болотам, жертву невинную ищет, чтобы впиться в глотку клыками, разодрать да крови напиться… А потом сплясать на останках в свете луны, с диким гиканьем да ухохатыванием… Вот такие сказки рассказывают в наших краях. Страшные. И что делать, если сказки не врут? И если каждая из них — обо мне.

---

— С тобой пойду, — заявил он.

— Решил нежить словом божием поразить? — хмыкнула я. — Плевать ей на твое слово!

Он посмотрел хмуро и дальше собирается. Я пожала плечами: хочет- пусть идет. Не нянька я служке. А так, может, скорее сбежит, на тварей насмотревшись. В деревню пришли, когда край земли покраснел, словно обуглился. Я хмурилась, глядя на закат: нехороший, кровавый. Видать, и правда, дверь на погосте открыта, а я-то еще надеялась, что духи пакостничают.

Остановились в стороне, возле кладбища. Здесь уже лежал приготовленный откуп, все как я велела — не поскупились деревенские. На жальник и на меня смотрели испуганно, на служителя — с любопытством. Да уж, диво: ведьма в компании служки светлого бога…

— Двери и окна в деревне заприте и до зари носа на улицу не показывайте, — приказала я и оскалилась так, что здоровые мужики в сторону шарахнулись, руки вокруг голов как крылья мельниц завертелись, осеняя солнцем. Я глазами только сверкнула, подхватила мешок с требухой и пошла к воротам погоста. Ильмир с деревенскими задержался, спрашивал что-то, но я слушать не стала.

Кладбище здесь было тихое, старое. За оградой сосны и вереск охранные: сама все сажала несколько лет назад, когда духи выходить стали. Каменных изваяний здесь много, такие в старину тесали, сейчас надгробия больше из дерева просмоленного делают. Я прошла насквозь и начала могилы считать, к надписям и рисункам присматриваться.

— Что ты ищешь? — спросил служитель.

— Могилу безымянную, — буркнула я и увидела. Неприметная такая, холмик один, сухой хвоей присыпанный, даже без камня надгробного. Но девятая с конца, а значит, скорее всего, она и есть. Встала на четвереньки, носом в землю уткнулась. И рыкнула по — звериному. Учуяла яйца тухлые, зарытые в глубине, и тушку черного петуха…

Встала, разбросала требуху, кровь с молоком расставила.

— Тушу кабана волоки, — кинула служителю. Пришел, так пусть помогает. Ильмир притащил, сам, хоть кабанчик совсем немаленький был. Я мясо сырое и требуху заговорила, понадеявшись, что твари откупом насытятся да уберутся. Не зря все раздельно: так сила тварей меньше станет, расколется. А я тогда дверь закрою.

Закончив приготовления, я в сторону отошла, ножи воткнула в мертвую землю, скрестив. Два перед собой, два позади. Соли насыпала кругом, арбалет с плеча сняла. Ильмир потоптался, потом рядом встал. А я на край земли смотрю, где гаснет последний луч солнца. Первая звезда загорелась бледно, робко… Я арбалет вскинула, на безымянную могилку направила. Служитель клинок достал — сообразил, что сталью отбиваться надежнее, чем словом божьим.

Но ничего не произошло. Только ветерок шуршит по могилкам. А я осмотрелась, сжав зубы. Неужто ошиблась? И не здесь дверь? Ох, плохо тогда дело…

И только подумала, чавкнуло что-то у холмика, раскрылась земля, и оттуда как полезло…

— Что это? — выдохнул Ильмир.

— Твари мрака, — бросила я. — А ты кого ждал, служитель? Дев прекрасных?

Твари, и правда, жуткие были: хвостатые, рогатые, трехголовые, еще и смрад от них такой, что глаза режет. Мои, звериные, привычные, а вот человеческим на тьму живую смотреть тяжело. Как я и ожидала, твари на требуху и кровушку заговоренные накинулись, и я вздохнула: значит, низшие. Высшие умнее будут, на дармовщину не бросаются. Сразу на людей.

Нажрались потрохов и стали в покойных оборачиваться. Тот, что к нам ближе был, перекинулся в тетку: платье в цветочек мелкий, нос картошкой, тонкие губы поджаты недовольно. Убираться твари не собирались. Конечно, можно было подождать, пока накуражатся, и на заре дверь закрыть, но они с каждой ночью все сильнее, могут и приманки оставить или в людей подселиться. Замучаюсь потом искать. Так что биться придется…

— А вот и теща явилась, — усмехнулась я и, прицелившись, спустила болт. Прямо в лоб попала, так что тварь свалилась обратно в раскрытую могилу. И тут началось… За соляным кругом и ножами мрак нас не видел, но чуяли твари! Взвыли, бросились со всех сторон. Кто зверем темным, кто человеком, кто наполовину… болты я израсходовала, а они все лезут и лезут, воют, рычат, скрипят и ухают. Я тоже закричала, завыла, да только на погосте силу мне не взять — слишком близко дверь в преисподнюю, затянуть может, как в воронку.

Ильмир за спиной стоял. Что делал, не видела, не до него было, только слышала, как клинок его поет, а сам служитель молитвы бормочет.

— Пригнись! — крикнула я. Присел сразу, не спрашивая, так что тьма, каркая, мимо пронеслась. Додумались низшие, стали в тварей крылатых оборачиваться, поняли, что по земле к нам не подобраться. Руки устали, вся земля вокруг слизью покрылась, а твари все прут и прут, не заканчиваются. А выходить из круга придется, потому что дверь закрыть надо. За низшими могут и те, что пострашнее вылезти. Что-то их в этот мир тянет, да так, что и сладу нет!

Я вздохнула и за ножи шагнула.

— Ты куда? — заорал служитель.

Не отвечая, пригнувшись, бросилась к холмику, что сейчас был словно рана гнойная в земле. Упала на колени, руки положила. Тварь за моей спиной упала, и я глянула через плечо. Молодец служитель, умеет клинок в руках держать. Но не до размышлений о его мастерстве сейчас, успеть бы…

У моего лица щелкнул клюв, сверкнули глаза кровавые. На плече черные когти следы оставили, как пропахали. Я вскинулась, ударила тварь клюкой. Сила древесная пригвоздила низшего, обездвижила. Глянула мельком на служителя — щека разодрана, сутана в прорехах, у ног гора тварей растет, но держится Ильмир.

А в глубине дыры гудит что-то… А это значит, если прямо сейчас не закрыть, худо нам всем будет. Я оскалилась, завыла, закаталась по земле, как блаженная. И ударила ладонями так, что содрогнулась земля. Силой отдачи меня чуть в яму не затянуло, как от сквозняка бывает, когда дверью сильно хлопнешь. Не знаю, как удержалась. Но переход закрыла! Твари еле уползти успели — им без двери в нашем мире оставаться не хочется, знают, что добью.

И сразу так тихо стало, благостно. Звезды такие спокойные, месяц в облаках покачивается, осины шепчутся… Я легла, голову на холмик положила, глаза закрыла. Силу свою отдала, лишь каплю оставила, нужно еще кое-что сделать. Встала с трудом, шатаясь, до своих ножей добрела. Служитель стоял, озираясь, кровь с лица утирал.

— Все уже, — буркнула я. — Закрылась дверь. Больше не выползут.

Воткнула ножи крестом в землю, там, где дорожки кладбищенские пересекаются, поднялась. Смотрю — идет. Неторопливо так, хоть и озирается боязливо. И хочет сбежать, да не может, раз ведьма позвала. Кафтан на нем хороший, синий, сапоги с носами загнутыми, шляпа с пером, прямо франт городской!

— Я тебя предупреждала? — спрашиваю его.

— Не губи, матушка! Сами они, сами! Только сказали, где яички прикопать! Не я это! — залепетал мужик. А потом понял, что на этот раз не поможет, руки вскинул. Знаний в нем было — капля, а злой дури — океан.

Я ножом ладонь разрезала, на мужика капли стряхнула, так что он завыл, закричал. Раной ладонь к земле приложила, между ножами.

— Привязываю тебя, Прислава, к земле кладбищенской, словом и кровью ведьминскими. Наказ тебе: беречь и охранять, дверь держать закрытой, каждую ночь службу нести, пока не отпущу, или пока долг не уплатишь.

И выдернула ножи разом. Мужик захрипел и в землю ушел, так что одежда пустая в грязь упала. А я села, уткнулась лицом в колени. Только отдохнуть мне не дали, подскочил служитель, тряхнул меня.

— Ты что сделала, ведьма? Ты же человека погубила!

Я отмахнулась обессилено, даже съехидничать сил не было. Могла бы рассказать, что гад этот уже не первый раз пакостничает, все надеется, что твари тьмы ему золота да добра всякого принесут. Силы нет, но и человек порой может темноту впустить, если знать, как. А уж тени Шайтаса расстараются, расскажут да нашепчут. И главное, в душу смотрю — раскаяния не вижу. Только досаду, что не удалось задуманное! А то, что из тьмы зло истинное в наш мир лезет, ему на то наплевать! Ну, погибнет во всей округе скот, ну, грядут года неурожайные, ну, родятся у молодых матерей мертвые дети, да и что с того? Главное, свои закрома набить!

А Ильмир трясет меня, злится. Потом отпихнул, как мусор, бросился туда, где кафтан с сапогами остались, на колени упал и давай молитвы свои читать. Я головой потрясла.

— Не поможет, служитель, — сказала ему хрипло. — Накрепко я его упрятала. В тело вовек не вернется.

Да и тело-то под землей теперь, будет жадный мужик по ночам выходить и дверь стеречь. Она каждый раз в новом месте открывается, хоть и есть приметы, по которым найти можно. А можно и ошибиться. Посмотрела на одежду сброшенную — надо бы убрать, а то придут утром деревенские, увидят и будут говорить, что ведьма печника Приславу демонам отдала, или и того хуже — съела. А впрочем, пусть говорят. Больше бояться станут. А у людей, где страх, там и уважение.