Марина Суржевская - Тропами вереска

• Название: Тропами вереска
• Автор: Марина Суржевская
• Жанр: Любовно-фантастические романы
• Год: 2015

За гнилыми болотами, в самой чаще леса, там, где не поет птица, где не ходит дикий зверь, живет ведьма. Лицо ее — ямы и рытвины, бородавки да мерзкая слизь от дел ее греховных. Голос — воронье карканье, что ни слово скажет, то жаба соскочит. Тело- хвостатое, да рогатое, ни мужское, ни женское- звериное. Рыщет ведьма по лесам и болотам, жертву невинную ищет, чтобы впиться в глотку клыками, разодрать да крови напиться… А потом сплясать на останках в свете луны, с диким гиканьем да ухохатыванием… Вот такие сказки рассказывают в наших краях. Страшные. И что делать, если сказки не врут? И если каждая из них — обо мне.

---

Так что я встала, шатаясь, и пошла к воротам, на служителя, что все бормотал что-то, не оглянулась даже. У развесистого дуба, сторожившего границу леса, Ильмир меня догнал, пошел рядом молча. Хоть и косился да хмурился.

— Спрашивай, — прокряхтела я. — Заслужил ответы, служитель.

— Это были такие же твари, что и у озера?

Я хмыкнула. Да уж, не в бровь, а в глаз сразу.

— Нет. У озера тварь страшнее была. Из высших. А это низшие, так, мелочь всякая.

— Ничего себе мелочь, — присвистнул мужчина, утирая кровь из разодранной щеки.

— Мелочь по мерке тьмы. А для человека все едино и смертельно.

— А для ведьмы? — глянул он остро.

— Жива еще, как видишь, — хмыкнула я.

— Как они в наш мир попали, я понял, даже служители знают про двери… Мы их вратами называем. Только…

— Только думаете, что их сами ведьмы и открывают, — закончила я за него и усмехнулась. — И так бывает, служка.

— Что?

— Что слышал. Все спросил?

— Тот мужик… что ты с ним сделала? Он умер?

— Он между мирами, двери стеречь будет. За все платить надо, — буркнула я. — Подумай об этом, прежде чем в Омут собираться.

— А ты за что платишь, ведьма? — негромко спросил Ильмир.

Я не ответила, только шаг ускорила.

* * *

С утра на тропинке мешочек с медными монетами лежал. Небольшой, конечно, но все же не поскупились деревенские, с каждого двора собрали. Мне и не нужно, да нельзя без откупа. Внутри — наузы неумелые и заговоры деревенские, чтобы, значит, ведьма медяшки забрала, а вместе с ними все несчастья и болезни людские. Я головой только покачала. Подобрала узелок и в подпол кинула, даже не считая. Тратить все равно не на что.

Охотники из ловушки моей убежали. Дух лесной рассказал: поняли мужики, что путь от болот нашли, да как припустили! До самой деревни неслись, сверкая пятками, откуда только силы взяли! Я посмеялась, представляя себе эту картину, рукой махнула и по делам своим отправилась.

Вечером же, когда пришла в лачугу, удивилась. Не было служителя. А я уже привыкла его у порога видеть, или под окнами… Значит, ушел все-таки. И хорошо, нечего человеку у ведьмы делать. А тому, за кем тень Шайтаса ходит, тем более. Поужинала в одиночку и спать собралась. Хлесса под бок лезла, холода чуяла, так я ее прогнала, рыкнула зверем. И сама устыдилась. Нельзя свое дурное настроение на других скидывать, тем более — на неповинных и безответных. Легла, когтем зарубку на дереве прочертила. Пересчитывать не стала, и так все назубок знала. Глаза закрыла, а самой не спится, лежу, прислушиваюсь. Как ветер воет, как мыши пищат, как шаги на тропе шелестят…

— А я уж надеялась, что сгинул, или в болото провалился, — усмехнулась я, когда служитель вошел.

Ильмир промолчал, даже не огрызнулся. Только смотрел задумчиво. В глазах уже даже отвращения нет, видимо, привык к ведьме. Я отвернулась к стене, неинтересно мне его разглядывать.

— Я попросить хотел, — негромко мне в спину сказал служитель. — Можно я уходить буду иногда? Раз ты хозяйка, тебе и решать… отпустишь? На пару часов…

— Иди, — бросила я. — Не держу.

Одеялом лоскутным укрылась и засопела. Да какой там, захрапела на всю сторожку так, что Тенька проснулась и Саяна каркнула возмущено. Ильмир молча улегся и тоже уснул. А я все лежала без сна, а потом не выдержала — вышла из тела, скользнула лунным лучом в окошко, поймала сову ночную. И полетела над лесом! Не думая, не направляя, лишь наблюдая и разделяя с птицей азарт охоты и голод, разочарование и торжество, когда в когтях забилась полевка. И вкус крови и теплой плоти, и снова взмах крыльев, и морозное небо с налившимся месяцем…

Порой мне хотелось остаться так, в теле зверя или птицы, потеряться в простом и понятном разуме, забыть себя… Но в чаще стояла береза, роняла золотые листья, и конечно, я всегда возвращалась.

Только в этот раз возвращение было тяжелым, болезненным. Потому что кто-то тряс меня за плечи, дышал в лицо, теребил! А даже раздельно всегда есть связь души с телом. Вот и сейчас даже сова закричала, заухала, почувствовав то же, что и я: боль. Выскальзывала я из птицы грубо, даже не извинилась, не поблагодарила, понеслась по бледнеющему лунному лучу, влилась в свое тело…

Ильмир в меня чуть ли не носом утыкался и, кажется, к губам моим примерялся. И платье на груди мне расстегнул. Мокрое, кстати… платье.

— Пошел вон! — рявкнула я так, что он отшатнулся и еле на ногах устоял. Я приподнялась, осмотрелась. Волосы и платье мокрые, рядом кувшин пустой валяется, Саяна каркает, как оглашенная, Тенька рычит, служитель стоит, хмурится.

— Ты белены с поганками объелся? — завопила я. — Да я тебя сейчас…

— Я думал, ты умерла, ведьма, — Ильмир сел на лавку тяжело, уставился на свои руки, сжатые в кулаки.

Я села, потрясла головой, с которой капала вода. Да уж…

— Души в твоем теле не было, — протянул служитель, подняв голову. — Я почувствовал. Пустая совсем стала, как шелуха ореховая, без ядрышка.

— Так у ведьм ведь и так души нет, служитель! Разве твой бог не это говорит? — я фыркнула и пошла в закуток переодеваться.

— Не знаю… — чуть слышно пробормотал он. — Я уже не знаю… Ничего не понимаю…

Отвечать я не стала, надела новый балахон, который сшила недавно, и пошла завтракать. Все равно ночь закончилась, а пойманная совой мышь осталась в утробе птицы. Я же была голодна. Ну а потом по своим делам отправилась.

* * *

Несколько дней прошли — промелькнули. Служителя я почти не видела, только замечала, что лачуга моя вид почти приличный приняла. Крышу Ильмир подлатал, стены утеплил, дыры законопатил. Каждый день я ему работы все больше поручала, а он все равно успевал! Уж я и пиявок велела собирать, и репей колючий, и яйцо птицы клют мне добыть, что на верхушке сосны живет, а ему хоть бы что! Пиявок мне целое ведро приволок, колючек мешок, и грозная птица с ним не сладила! Обиделась только на меня. Вечерами, дела мужские переделав, служитель стал в лес уходить, куда и зачем — я не спрашивала. Хотела разок полюбопытничать, проследить, да сама себе по носу длинному и щелкнула за глупость… Делать больше нечего, как за прихвостнем светлого бога следить!

Березонька моя облетела, уронила золотые листочки на землю. Но сухих ветвей почти не было, и от того пело мое ведьминское сердце. Зимушка шла на мягких лапах, подкрадывалась неслышно, обносила лес белой пылью, словно сахаром. И как-то вечером почуяла я, что со дня на день войдет она уже полноправной хозяйкой, устелет землю снежным покровом. Самое время уже…

Но стихия меня сейчас не так волновала, как светоч небесный…

— Ты помнишь уговор? — спросила я служителя накануне. Он вскинул на меня синие глаза. Вообще, за время жизни у ведьмы Ильмир поздоровел в руках и теле от работы, но осунулся лицом и с каждым днем становился все мрачнее. Между бровями залегла хмурая складка, и у рта горькие морщины. Говорил служитель редко и даже свои молитвы уже почти не читал. Видимо, что-то нем происходило, тяжелое, мучительное… И тень Шайтаса я за ним часто видела, так что уже почти и не надеялась, что однажды Ильмир просто уйдет из моего леса, пойдет своей дорогой и забудет про Омут. Не уйдет, упрямый попался.

— Как же мне забыть? — не поворачивая головы, откликнулся мужчина. — Помню, ведьма…

— Полнолуние завтра. С самого утра уйдешь из леса и до новой зари ни шагу в его сторону не сделаешь. Понял меня?

Он кивнул молча, ссутулился на лавке. Хлесса моя к служке привыкла так, что подошла, голову ему на колени положила, чтобы за ухом погладил. Он почесал рассеянно, словно пса домашнего, даже не посмотрев на клыки. Тоже привык уже… И как-то грустно мне стало от этого.

А утром, когда я проснулась, служителя в сторожке уже не было.

До вечера я перебирала свои травки, варила настойки впрок, корешки сушила. Даже и забыла о луне, опомнилась, лишь когда первый луч в окошко скользнул, да я щуриться устала в наступившей темноте. Достала новую свечу, зажгла и замерла. Улыбнулась… Подняла ладони к лицу: светлые, тонкие, с розовыми ноготками, а не когтями звериными. Человеческие.

Тенька подошла, меня обнюхала опасливо, но признала. Да и привыкла уже за столько лет, что раз в луну хозяйка облик меняет. И сидеть бы мне в лачуге, тенью занавесившись, но надо на скалы сходить, набрать воды, в которую полная луна смотрелась, на себя любовалась. Так что я балахон свой скинула, вытянула из подпола припрятанные штаны и новый зимний кожух, взамен драного, шапку натянула, повесила на спину мешок со склянкой и пошла.

Зимушка тропинку первым снежком уже припорошила, морозцем скрепила, так что она поскрипывала под ногами. И дышалось легко, радостно. До скал добралась быстро, даже не заметила, как тропка вверх пошла, довела меня до самых источников. Здесь их было несколько: два горячих, в которых и в суровую зиму купаться можно, и один студеный настолько, что и в жару глотнешь — зубы заломит. Вот к нему я и отправилась. Полная луна смотрелась в источник желтым боком: красивая, золотая, светом все скалы залившая. Я присела на камушек, стянула шапку. Рыжая коса тяжело упала на спину, непривычно. Опустила ладони в прозрачную воду, заглянула, как в зеркало серебряное. Смотрюсь иногда, чтобы совсем не забыть, как выгляжу… Вздохнула, ударила по воде ладонью, да за дело принялась. Нечего сидеть, на себя любоваться, луна ждать не будет. Набрала склянку, запечатала, в мешок убрала. Вспомнила, что хорошо бы еще и плесени пещерной наскрести, поднялась… и замерла.