Андрей Нимченко - Нф-100: Псы кармы, блюстители кармы. Весь роман целиком

• Название: Нф-100: Псы кармы, блюстители кармы. Весь роман целиком
• Автор: Андрей Нимченко
• Жанр: Научная Фантастика

Судьба, рок, фатум - верите вы в них или нет, но они существуют. Каждый из нас идет дорогой, которая ему предначертана. От пункта "А" - рождения, до пункта "Б" - смерти. Один успешен, все ему дается легко. Другой всю жизнь продирается через тернии. Один ломает пальцами пятаки, другой не вылезает из больничной койки. У одного есть все, у другого - ничего. Почему так происходит и можно ли изменить предначертанное? Излечиться от смертельной болезни, из атакуемого невзгодами неудачника превратиться в обласканного успехом везунчика? Обычному человеку это недоступно, словно лошадь в шорах бредет он по своей колее. Но есть те, кому известен механизм Судьбы, скрытые рычаги, управляющие нашей жизнью. И эти рычаги - в их руках. Над ними не властна сама смерть. Потому что они УЖЕ мертвы. Они элита мира, его хозяева, и... вершина пищевой пирамиды.

---

- Если не будешь беречь печень, долго не протянешь, - сказал он.

Антон как раз начал рассказывать о том, как чудно он покуролесил с друзьями на минувших выходных, но осекся и подозрительно глянул на Торма.

- А ты что, ясновидец?

- Нет. Просто умею немного определять диагноз по внешнему виду человека. У нас в лесах бабки и не такое могут. У тебя печень барахлит.

- Никогда не замечал, - ответил Антон.

- Не всегда такое заметишь. Некоторые болезни проходят бессимптомно, - он вспомнил "подцепленный аппендицит" и уточнил, - их не замечаешь, пока не станет слишком поздно. Вернешься из рейса, проверься, хуже не будет. Если я ошибся, слава Богу.

- А с легкими как? Рака нет? - спросил мужик, - а то я курю, как бобер ныряет.

- Нормально с легкими. Но лучше бросить.

- Я знаешь, когда первый раз бросил? Когда чуть хату не спалил - заснул с сигаретой, а горящий пепел на мои пеленки упал... - Антон загоготал, - шучу. Не знаю, как насчет пить, а вот курить точно не брошу. Я же как инопланетянин - в атмосфере Земли дышать могу только через фильтры.

Странное дело - после этого разговора мыслевихрь, присосавшийся к затылку водилы, из мрачного темно-серого, стал светло-пепельным. Но потом прежние цвет и размеры вернулись. "Может, несмотря на балагурство, его беспокоит как раз здоровье? - предположил Торм, - но почему тогда воронка посветлела, когда я рассказал о печени? Если он волнуется, то это должно было усилить беспокойство..."

Он засобирался укладываться спать - решено было, что до трех ночи машину ведет Антон, а потом Торм его сменит. Он расслабился, отгоняя назойливые мысли, тревоги и беспокойства сегодняшнего дня. Ему удалось избавиться от них, и тогда он потянулся сознанием наверх, в ночное небо.

Небесные сферы закрыты для трансформировавшихся. Энергия смерти, окружающая их, перекрывает канал связи со Светом. Он остается только внутри - если остается. И получается, что в общении с вышним миром трансы куда более обделены, чем простые смертные. Те путем медитаций, концентрации, веры могут установить прочный канал связи с тонкоматериальными слоями бытия. Трансу же для этого нужно еще и прорвать завесу темной энергии. Почти все такие попытки оканчивались ничем, и большинство изгоев даже не предпринимали их. Просто верили, что после смерти, освободившись от тела, их душа обретет свободу. Но Торм старался каждую минуту пробиться наверх. Последний раз ему удалось сделать это около года назад - 365 дней усилий ради одного краткого переживания! И сегодня ему снова улыбнулась удача. Небеса приоткрыли для него свои врата и оттуда полились стройные хоры волшебной музыки. Его окружили чарующие переливы, взвивавшиеся подобно тысячам северных сияний, затопили звуки, приняли в дружную семью и понесли к сияющим горным вершинам, которые и сами были звуками, высокими, звенящими, отрешенными от земного. Торм потерял свое имя, личность, превратился в ноту, зазвучал в этом радостном хоре, прославляющем величие Творца... Сон вполз в него несколько часов спустя, и сразу же погрузил сознание в вязкие топи тревоги.

Глава 5.

Сван.

- Откуда столько кровищи в телеке взялось? Смотреть нечего! Достали уже этим фаршем из боевиков и сериалов, - Бац, вяло бубнивший эти слова, походил на разочарованного, обрюзгшего проповедника. Только пиво в руке выбивалось из образа, а так: черный свитер с крошками перхоти на плечах, черные брюки, волосы длинные, бородка, пузо - все при нем.

- Народ на это дело покупается, вот его потребности и удовлетворяют. Че непонятного? - и не ломотно Мею все это объяснять. Как будто не понимает, откуда ветер дует.

- Да почему именно эти потребности? А настоящее искусство? Ты Достоевского сколько раз читал? А сколько раз какого-нибудь Стинга прочесть сможешь?

- Бацик, радость моя! Стинг поет...

- Я в смысле Стивена Кинга. "Кладбище домашних животных" читал?

- И что тебе не нравится? Шедевр, по-моему. В своей области.

- А знаешь почему? Если бы он просто про трупы рассказывал и про злобный индейский дух, который их оживляет, такого эффекта бы не было. А он же садист форменный. Сначала с таким теплом описывает семейную идиллию, ребенка их, что уже любить этих людей начинаешь... А потом поверх всего этого - кладбищенской гнилью. Конечно, на белой стене говно виднее. Но зачем? Он что, с его талантом не мог создать что-то красивое?

- А, может, не мог, - Мей, кажется, решил всерьез пообсуждать эту тему. - Может, Кинг ничего сам не придумывает. И никто вообще ничего не придумывает. Может, мы все - просто радиоприемники. Они же не способны сами сотворить музыку - только настроиться на нее. У одного рэп ловится, у другого "Рамштайн", у третьего "Кармен Сюита". А внутренняя сущность Кинга воспринимает скрежет клыков и хлюпанье гноя с изнанки мира. Как тебе такая теория?

Бац помолчал, разглядывая пивную пену в своем стакане. Потом съехидничал:

- А ты сам, Колян (это он Мею - его вообще-то Николаем зовут) подо что настроен? Может, не под литературу вовсе, а под выпиливание лобзиком?

Вместо ответа Мей так грохнул стаканом с пивом по столу, что половина выплеснулась.

- Значит, не веришь нам!

Бац замолчал.

- Я понимаю - у меня какой-то дебильный похититель борща, который летает по воздуху, у Ивана осенний лес посреди этого города с его дерьмовой зимой. Но этого же ты не можешь не видеть!

Мей ткнул пальцем в лисенка, испуганно таращившегося на нас - троих малознакомых дядек - из щели между спинкой дивана и подушкой.

- Где бы он взял голубого лиса да еще какого крохотного? У тебя же пятак в школе был по биологии - не бывает таких!

- Мей... - тихо-тихо сказал Бац. Я по лицу видел, как он страдает. - Это же обычный кошак. Только с лапой поломанной...

Мой друг, уже распахнувший пасть, чтобы выдать очередное доказательство - мол, не мы сошли с ума, а мир катится к такой-то матери - с лязгом захлопнул ее. Если честно, чего-то в этом роде я и ожидал. Оставалось только покрепче зажмуриться и взять себя в руки. Значит, лисенок, это только для меня и для Николая. А Бац видит обычную кошку.

- ...кошку! - я, кажется, сказал это вслух.

- Слушайте, вы точно не курили? Помните, Студент сам косяк выкурил и на потолке лошадь видел. Может, у вас такая же фигня?

"Студентом" звали студента, с которым я пару лет жил в одной комнате. У истории про лошадь было грустное продолжение - когда с потолка она спустилась на пол, студент пытался покормить ее борщом и вылил на ковер всю кастрюлю. А потом пошел по комнатам искать для коняги овес. Вытирали "лошадиную еду" мы с Меем, а этот гад проспал всю ночь на диване в холле, а утром обвинил нас в том, что его борщ мы съели, а историю придумали, чтобы на него наехать.

Мей застонал.

- Мы не курили, Игорек, - я вдруг почувствовал, что если сейчас не сделаю что-то то эдакое, мне станет совсем плохо. Судя по лицу бедняги Баца, он потерял всякую надежду на то, что друзья над ним подшучивают.

- У тебя водка есть? - спросил Мей, а потом кивнул на пиво, - а то моча эта надоела.

- Идти надо, а общага уже закрыта, поздно ведь... - могильным голосом сказал Бац, потом сделал попытку развеселиться. - А полезли по балконам, черти. Я уже сто лет не лазил.

И мы полезли по балконам.

Глава 6.

Торм.

Это произошло вскоре после Саранска. За два дня Антон с Тормом отмахали с тысячу километров. В ту ночь вести машину должен был Антон. На закате они тормознули на заправке у Новых Турдаков - полувымершего селеньица почти на границе с Пензенской губернией. Торм остался в кабине, а его напарник пошел внутрь низко каменного строения с зарешеченными окнами-бойницами. Над железной дверью висела табличка: "Охраняется Новотурдацкой группировкой" И ниже буквами помельче "Вход с оружием воспрещен, во избежание неприятностей, держите руки на виду и не делайте резких движений".

- Вежливые ребята эти турдаки, - усмехнулся Торм сам себе.

Из-за двери высунулась физиономия Антона:

- Эй, браток! - заорал он Торму, - здесь морс клюквенный есть. Ты, вроде, говорил, что любишь. Взять?

Торм закивал в ответ, удивившись, что этот субъект проявил такую заботу - платить-то ему.

- Вот, - вернувшись в кабину, он потряс перед глазами Торма пузатой нержавеющей флягой, - перелил в термос, чтоб холодненьким был. Два литра, только чур под себя не ходить. А то в твоем возрасте всякое может быть... - Антоха засмеялся.

Они перекусили, стоя на заправке и глядя, как солнце опускается за горизонт. Антон разливал морс по складным стаканчикам, и Торм с наслаждением прихлебывал кисловатый холодный напиток, ощущая, как расслабляется уставшее за день тело. Он не спал всю прошлую ночь, и днем удалось вздремнуть лишь не надолго. Поэтому, едва Антон вывел КамАЗ с заправки, он неуклюже протиснулся на кровать и тут же отключился.

Проснулся Торм от яркого света, прожигавшего насквозь сомкнутые веки. Он отвернул голову в сторону, и свет поутих. "Должно быть, уже полдень, - подумал Торм, - почему это он меня не разбудил?" Во рту был неприятный привкус, будто наглотался свинцовой пыли. Он него тошнило. Надо было встать и почистить зубы, но тело сковала слабость, он едва мог пошевелить пальцами заведенных за спину рук. Как он умудрился заснуть в столь неудобном положении? Он сделал попытку восстановить контроль за своими строптивыми конечностями и понял, что запястья связаны. Это открытие едва не всколыхнуло в нем волну паники, но Торм унял ее. Он с трудом разлепил веки и обнаружил, что лежит на животе на пыльной земле, в тени чьей-то фигуры. Перед глазами были сапоги - кирзовые, размера сорокового, не больше. Над ними - армейские брюки, живот яичком, обтянутый рубахой цвета хаки, а венчала весь этот ансамбль щекастая вьетнамская физиономия.