Михаил Стельмах - Большая родня

• Название: Большая родня
• Автор: Михаил Стельмах
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: О войне
• Год: 1975

Роман-хроника Михаила Стельмаха «Большая родня» повествует о больших социальных преобразованиях в жизни советского народа, о духовном росте советского человека — строителя нового социалистического общества. Роман передает ощущение масштабности событий сложного исторического периода — от завершения гражданской войны и до изгнания фашистских захватчиков с советской земли. Философские раздумья и романтическая окрыленностъ героя, живописные картины быта и пейзажи, написанные с тонким чувством природы, с любовью к родной земле, раскрывают глубокий идейно-художественный замысел писателя.

---

— Леня! Леня! — разводя могучими плечами поток людей и размахивая картузом, к нему бежал улыбающийся Василий Прокопчук.

Вот он чуть не налетел на какую-то дородную женщину с двумя чемоданами. Чтобы удержаться, подхватил ее, обкрутил вокруг себя и бережно поставил на землю.

— Извиняюсь, гражданка.

Женщина сначала только испугано повела глазами, но сразу поняла в чем дело и насмешливо промолвила:

— Спасибо за бесплатную карусель.

Но, поглощенный заботами, Василий даже не оглянулся,

— Здоров, Леня. Так и знал, что ты сегодня приедешь. Сердце чуяло! Специально машину задержал. Конференция у нас была. Как здоровье, Леня?

Но не здоровье сейчас интересовало Прокопчука. Он и хотел и боялся спросить: выдержал ли товарищ экзамены. Но на его сосредоточенном лице ничего не разберешь.

— Василий, — тихо спросил Леонид, — Надя дома?

— Уехала, — вздохнув, промолвил Василий. — Два часа назад поезд ушел.

— Уехала? — помрачнел Леонид. «Не выдержал», решил Василий и тоже нахмурился. — А Степанида приехала?

— Приехала. Выдержала конкурс. В университет прошла. Вот какая у тебя сестричка, — радостно начал и осекся: осторожнее надо говорить о науке, чтобы не так больно было Лене. — Ну, и у нас тоже весело. Такие дела здесь пошли. Григория Шевчика, говорят, к ордену представили. А Горицвет какие чудеса с гречкой делает! А сад Марты Сафроновны — прямо как звездное небо… В новом колдоме скоро будем играть.

— Молодцы, — улыбнулся.

«Наверное, выдержал», повеселел Василий.

— Вот и дома у меня радость. Отец, наверное, места себе не находит, — оживает Леонид, представляя, как старик бесконечными разговорами наводит террор на всех знакомых.

«Выдержал, выдержал», твердо решил Василий и засмеялся.

— Леня, и тебя можно поздравить?

— Можно.

— Можно!.. Что же ты до сих пор молчал? Всю душу по жилочке вымотал. Ах ты, академик несчастный, — и Василий так сжал товарища, что у того аж ребра подвинулись вверх.

— Василий, задушишь.

— И задушу. Не мог сразу порадовать товарища? Вот вреднющий. Нет на тебя Степана Кушнира. Леня, — заговорщически взглянул: — А плюс Б — сколько будет?

И они оба взорвались хохотом.

— Алгебру списал у кого-нибудь?

— Представь, что не я, а ко мне заглядывали.

— Теперь все представляю. Вас было, значит, трое, каждый получил по единице, а в сумме вышло три — удовлетворительно. Так оно, Леня?.. А меня на агрономические курсы отправляют.

— На кого Ольгу оставляешь?

— Сам шефствую над ней — оба едем. Это у тебя более тяжелое дело: придется с одной столицы в другую бить телеграммы мелким почерком — «люблю, зпт, люблю, тчк, умираю, sos!»

Тесно приникнув друг к другу, они подходят к новой машине.

— Смирно! — сдерживая громовой голос, полушутя командует Василий. — Товарищ академик, увенчанный победой, возвратились из академических боев в расположение наших войск. Никаких кроме сердечных потерь у товарища академика нет.

Комсомольцы радостно бросаются к Леониду, и он, как мельница, завертелся в сильных объятиях, едва успевая отвечать на искренние поздравления, вопросы. Его хотят посадить в кабинку, но парень одним взмахом сильного тела заскакивает в кузов.

Молодые, работящие, веселые руки крепко переплетаются с руками, и машина, раскачивая песню, везет юношеский круг в широкий мир.

* * *

Свежевспаханные нивы покрывались большими вечерними звездами. В садах нежно звучали увлажненные яблоки и от легкого прикосновения ветра, слетая с деревьев, щебетала роса.

По венцы налитый радостью, надеждами, Леонид тихой походкой описывал прощальный круг вокруг села. Простившись с комсомольцами, он захотел обойти те пространства, где его неутомимая работа и юношеские мечты аж в небо врезались золотым колосом, и братались с широкими полями, звенели реками зерна. Новые ощущения, новые дороги подошли к его сердцу, и как-то по-другому, отчетливее, освещали прошлые года, которые, как добрый посев, упали в теплую, живую землю.

Растроганный, весь в мыслях, он физически слышал, как прорастают нивы, укореняются, с разгона вбегают в синие дождевые тучи и, перемытые, ароматные, как девичьи косы, спешат на солнечные причалы.

— У Очерета и просо как очерет.

— Земля теперь другими законами живет. Большевистскими…

— Как дорога под звездами, просветлела.

Музыкой из долины долетели голоса и пошли к селу.

Волнуясь, Леонид подходит к подворью Кушнира, перелезает через светлый березовый забор и останавливается под яблоней, где не раз встречал свою Надежду.

«Где бы нам ни пришлось быть, мы всегда вместе», — вздыхая, припоминает клятву верности.

Поднявшись на цыпочки, он видит, что в доме, склонившись над столом, сидит Кушнир. Широкий лоб его взялся морщинами, а руки осторожно держат большой лист бумаги. Леонид с нежданной любовью замечает, вернее — угадывает, те дорогие черты, которые подобным отражением обозначились на лице девушки.

«Он же мне отец», — впервые во всей глубине раскрывается перед ним новое чувство.

«Зайти бы к старику. Так разве же поймет, что у меня на сердце? Еще из дому выгонит. Вспомнит все мои слова. Горячий… А его же сегодня в партию приняли! Праздник у человека!» — вспоминает и решительно направляется в хату.

Когда скрипнула дверь, Кушнир даже не оторвался от стола, сосредоточенно рассматривая разложенные бумаги.

На немалом письменном столе стояли две высокие вазы — одна с букетом красных георгин, а другая… с электрической лампочкой.

— Разрешите вас поздравить с великим днем, — натягивается голос у парня.

— А-а, это ты, Леня, — привстает из-за стола ширококостный председатель. На минуту удивление шевельнуло его бровями, дрогнули уста. — Спасибо, Леня. И тебя поздравляю. Садись, садись, гостем будь… А Нади нет, — сказал с тихим сожалением.

— Знаю. Я к вам зашел.

— Машина нужна? Уже дал распоряжение. Знаю твою гордость — сам не подойдешь. Все думаешь, что вредный председатель. А председатель не для себя старается. Поедешь, Леня, грузовой, а на следующий год, смотри, легковой привезем.

— Я не за машиной. Пришел проститься.

— Проститься? Вспомнил-таки и меня, — удивился и искренне обрадовался Кушнир. — Это хорошо. Сейчас позову старуху, чтобы что-то придумала.

Он побежал в другую хату, быстро вернулся, удовлетворенно показал рукой на стол:

— Видишь, какие проекты усадеб? В Киевском горсовете получил, так как наш долго собирается. И уж никак не могу лечь, чтобы перед сном снова не рассмотреть их. Даже старуха гарыкать начала. Но позавчера и ее поймал возле планов. Теперь уж пусть помалкивает… Хорошие есть домики на три-четыре комнаты. Только такие будем строить. Завтра на президиуме крутой запрет вынесем: без проекта не разрешим даже хлев поставить. Хватит подрывать авторитет колхозного села. Оно как куколка должно быть. Для вас, головорезов, стадион выстроим, гоняйте свой футбол. Только глядите, чтобы из своей сетки мячи не таскали… Посмотри на этот план. Не дом — картина. — Отбежал на расстояние и залюбовался. — Только плетней мы не будем городить — обсадим здания сиренью или желтой акацией. Это Марта Сафроновна до такого додумалась.

— Поправка интересная. Поэтическая.

— Мы таким строительством размахнемся. Есть чем размахнуться. Кирпичный завод построим. Глина же у нас как масло, — и сразу осекся, вспомнив, что о кирпичном заводе ему уже давно говорил Леонид. Косясь, взглянул на парня, но у того глаза светились не насмешкой, а удивлением и одобрением.

Степанова жена, стройная черноглазая молодка, внесла ужин и вино.

— Ты бы, может, куда-то свои планы забрал отсюда? — обратилась Ольга Викторовна к Степану. — Никакого им отдыха нет.

— Нет, нет, — согласился муж. — Только я из дому, так жена вокруг них, как возле зеркала, вертится и свои дополнения выдумывает. Ей, Леня, в этом проекте окна не нравятся. «Маленькие, — говорит. — Хочу такие, чтобы половина земли и три четверти неба помещались в них». На меньше никак не соглашается.

— Слушай его. Он еще не такого наговорит обо всем. Видишь, — показала на лампочку, — еще когда электричество будет, а у него этот букет стоит. Говорит — эта лампочка каждый день ему, старику, зарядку дает. — Ольга Викторовна села возле Леонида. Ее выразительные глаза с материнской любовью смотрели на парня.

— За нашу партию, за нашего вождя, — поднял рюмку Кушнир. Выпив, уже не мог усидеть за столом. Хотелось много-много рассказать этому задорному мальчишке, который, как думалось, мало его понимал, мало оценивал хозяйственные заботы. Но строгие взгляды властной жены немного сдерживали его. Поэтому о себе, хоть и на прощание, не пришлось говорить.