Леонид Зуров - Иван-да-марья

• Название: Иван-да-марья
• Автор: Леонид Зуров
• Издательство: Лимбус Пресс
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-8370-0661-6

Роман Леонида Зурова (1902–1971) «Иван-да-марья» был написан в 60-х годах прошлого века и при жизни автора так и не был напечатан. Настоящим изданием, таким образом, русскому читателю возвращается один из самых проникновенных текстов, посвященных Первой мировой войне.

В историю первой, самой чистой любви юноши и девушки, едва достигших совершеннолетия, осенью 1914 года вторгается война. Она торопит эту любовь, она же ее укрепляет — потому что героиня, конечно, поедет за своим возлюбленным на фронт, — и она же приводит к трагической развязке.

---

— День будет жаркий, — сказал улыбающемуся брату купец, — а я уж и так за утро запарился.

Утро было на редкость прекрасное, небо чистое, и ветерок, что родился от движения парохода, и солнце, несмотря на речную прохладу, сильно обогревало нас, стоящих у борта, и пароход с низенькой трубой, брезентовым навесом, вдоль бортов которого шли скамейки, сделав полукруг, начал забирать против течения.

— Смотреть на воду, — говорила Кира, — одно наслаждение, я радуюсь всегда, когда подымаюсь вверх по реке.

И вот, как всегда, посредине нашей глубокой судоходной и сильной реки открылись выходящие к берегу улицы — Плоская, Спасская, где Епархиальное училище, и там где-то за зеленью и моя гимназия. А там, на берегу у Георгиевского спуска, у солдатской переправы, прибежавшие из города купаться ребята раздевались, как обычно, не обращая внимания на баб, прополаскивающих вываренное с золою белье, плавали голопузые мальчишки, мелькнув, вытянув руки, ныряли, а другие стояли на мостках, и один из них кричал:

— Санька, гляди, как я сейчас нырну.

И один с этих мостков бултыхнулся вниз головой, нырнул, чуть ударив по воде пальцами ног, и вынырнул далеко, плыл потом к пароходу под волну саженками и кричал:

— Эй, твой черед. Ребята, плыви на волну.

— Не доплывешь.

Кира, смеясь, смотрела на этих мальчишек, а они, видя, что на них смотрят, подражая взрослым, грубо кричали:

— А доплыву.

— Ванька. Валяй по саженки.

— А доплыву, брат ты мой.

Сестра отворачивалась, а Кира смеялась.

И мне вместе с ними купаться захотелось, я знал, что сегодня по-июньски вода с утра на редкость тепла.

Я, оглянувшись, посмотрел туда, где Пароменская церковь, белая, с отдельно стоящей звонницей — мы проходили места давешнего сна, тем местом меж ладейных пристаней, где брат с гребцами в ладье реку пересекал, ладья была подвязана, но там не было солдат — я знал, что все они в лагерях. И тут рассказанный мне утром сон как бы тенью облачной прикрыл на мгновение прозрачность живых широких вод, льющихся в солнечное утро, но на мгновение только. Утро было ослепительное, и на воде такое чудесное солнце, что все сияло. Сон как бы растворился и ушел на ту глубину, куда уходят все сны, о которых наутро мы даже не можем вспомнить. Он растворился в солнечном свете, и меня он уже не тревожил.

Я даже хотел сказать об этом брату, направился было к нему, но он разговаривал с Кирой, на меня посмотрел, улыбаясь, видно, забыв обо всем, что рассказывал мне сегодня, и меня что-то внутренне остановило.

— Ну вот, — сказал тогда я, — так хорошо вместе.

— Федя с утра земли под собою не чувствует, — сказала Кира.

— Дождался, — подхватила Зоя.

— А вот там, — показал я Кире, — за Георгиевским спуском моя гимназия и колокольня церкви, а на другой стороне, подальше, на левом берегу был Мирожский монастырь, он совсем за века в землю врос, видишь, каким он низеньким стал.

Брат рассказывал Кире, что собор расписан фресками за пятьсот лет до основания Берлина.

— А вот там, у монастыря, когда-то был летний кадетский лагерь для тех, у которых не было родителей и кто летом домой не мог уехать. Там жили сироты, дети убитых офицеров, и я часто приходил к ним купаться, и рыбу даже ловили.

Брат нас провел на другой борт и показывал на остатки крепостных стен, заросших крапивой, репейником, ромашкой и заваленных ссыпавшимся со стен щебнем:

— Вот там Покровская башня, от Батория пролом.

На пароходе казалось празднично от солнца и веселых лиц.

— Лето, — как будто с благодарностью, стоя у перил, говорил брат, и я тайно любовался легкостью движений и поворотом его головы. Он стоял, держа руки на поручнях, и я видел его положенную на поручень руку с отцовским перстнем.

— Говорят, — слышал я слова Киры, — до чего же вы строгий.

— Кто вам говорил?

— Ты права, Кира, — подхватила Зоя, — он страшно строг, ты не смотри, что он сегодня так улыбается.

— Если бы вы знали, — продолжала Кира, — сколько мне рассказывали о вас, — и у нее в глазах было столько свежести, молодости и силы жизни, задора и золотистых огоньков.

Пароход должен был сначала зайти в Корытово, а потом и на Череху.

— Две пристани по пути, — говорил брат. — Корытово совсем близко. Там красивое место, высокий берег, усадьба, когда-то принадлежавшая дворянской семье Хвостовых, помещичий парк, и отстроенная церковь, и деревенька небольшая в несколько дворов.

Когда поднимаешься на пароходе вверх, то виден высокий каменистый берег — там, при впадении речки Черехи в Большую реку, берега поднимаются, известняки обнажаются и сильнее течет река меж высоких берегов, которые круто обрываются в воду. При впадении ее образовался как бы заросший хвойными лесами веселый и высокий остров.

Пройдя Корытово, мы поднялись мимо Святого Пантелеймона, река большая, текущая по каменистому дну, осталась справа, хвойный лес был виден в устье, и тут начинались боровые пески, тут даже была конка, вела к кургаузу, к дачам, в лес. Мы эти места знали и старались рассказать Кире все, что ожидает впереди. Брат объяснял, а я как бы был на ее месте и новыми глазами смотрел на все.

Когда мы подъезжали, Кира сказала, присмотревшись:

— Андрусовы.

— Мы погибли, — сказала Зоя.

— Какие Андрусовы? — спросил брат, потому что когда он уезжал в Москву, они были мальчишками.

— Один из них кончил в этом году, а брат в восьмом классе.

— Да, время идет, — сказал брат.

Среди народа на пристани мы увидели гимназистов, что с велосипедами поджидали кого-то.

— Попадем к ним на дачу — не выпустят, — сказала Зоя, побывавшая у них в прошлом году, — чай, разговоры, все семейство в сборе, и бабушка, и болонка со слезящимися глазами, за столом китайские церемонии, а там придется играть в крокет. Ужас. Придется слушать стук молотков о шары, препирательства и споры, потом пригласят обедать. Ужас.

— И на клумбе надетый на палку зеркальный шар, — сказал я, — я ненавижу крокет. А они обязательно Киру с Зоей к себе позовут. И Зоя согласится.

— Ни за что, — воскликнула она, — ведь мы вчера это решили. Нет, мы увернемся. Если бы не было Вани, то было бы трудно, а тут мы легко увернемся. Ваня, я тебя очень прошу, молчи и, когда будут приглашать, сделай, пожалуйста, очень сердитый вид.

На пристани уже увидели нас и, приветствуя, махали, и Зоя, несмотря на то, что она говорила брату, им отвечала, подняв руку и улыбаясь. Вот такая она всегда. Ты только посмотри на нее.

— Ты знаешь, — сказала она брату, — они нас давно приглашали, сколько уже раз корили и напоминали.

— Откровенно говоря, мне бы хотелось, — сказал брат, — провести этот день без чужих, но, впрочем, как вы решите.

— Да мы уже вчера решили, — сказала Кира. — Зоя, ты что-то запуталась. Ваня прав, не надо чужих.

— А главное, — сказал я, — Зоя, ты ни за что не сдавайся.

Брат засмеялся. В это утро он был удивительно легок.

— Ваня, — тогда сказал я, уже не доверяя сестре, — мы сразу же с тобой спустимся и возьмем лодку.

— Решено, — ответил он, — а тебе, Зоя, придется выдержать натиск.

— Ну, не только мне, — ответила она, — Кире тоже.

Когда пароход коснулся деревянной, обшитой тесом пристани на сваях, все было решено, и мы развеселились.

— Возьмем лодку, — говорил я Кире и брату, — и отправимся вверх по Черехе.

Я уже знал, куда нас хочет увезти брат, и держался около него и Киры, когда пароход тронул причалы и там поймали канат, замотали о деревянную тумбу, вдвинули мостки, и народ начал выходить.

— Одни гимназисты, — сказал я, — Зое будет отбояриться легче, этого новоиспеченного студента-театрала, к счастью, на пристани нет.

Увидев Зою и Киру, Андрусовы действительно обрадовались, и я видел, что только присутствие брата смущало их.

— Кого вы встречаете? — слышал я вопрос Зои.

— Как видите, вас, — сказал один из них, самодовольный и толстый уже гимназист, что любил выступать на спектаклях.

— Ну, нет, — сказала Кира, смеясь, — это неправда.

— Зайдемте к нам, — не обращая внимания на меня, говорили они.

— Брат только что приехал, — сказала Зоя.

— Иван Тимофеевич, мы будем так рады, зайдемте к нам, хотя бы на час, — и брата начали уговаривать отправиться к ним на дачу, — это совсем недалеко. Ведь сколько раз вы обещали приехать, — обращаясь к сестре, — а потом мы отправимся вместе с вами, куда вы хотите.

Зоя с Кирой остались, а я уже побежал вниз, где на скамейке сидел лодочник и у будки лежали разноцветные весла, и слышал, что брат спускается вслед за мной. Почти все лодки были в разгоне, оставалась только одна большая, с широкими бортами и истертыми до блеска железными уключинами. Конопатый лодочник вручил мне весла и, когда брат дал ему задаток, отстегнул цепь, и она, загремев, посыпалась в лодку. Я по-матросски закричал: