Лев Данилкин - Человек с яйцом

• Название: Человек с яйцом
• Автор: Лев Данилкин
• Издательство: Ад Маргинем
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91103-012-4

Еще в рукописи эта книга вошла в шорт-лист премии «Большая книга»-2007. «Человек с яйцом» — первая отечественная биография, не уступающая лучшим британским, а Англия — безусловный лидер в текстах подобного жанра, аналогам. Стопроцентное попадание при выборе героя, А. А. Проханова, сквозь биографию которого можно рассмотреть культурную историю страны последних пяти десятилетий, кропотливое и усердное собирание фактов, каждый из которых подан как драгоценность, сбалансированная система собственно библиографического повествования и личных отступлений — все это делает дебют Льва Данилкина в большой форме заметным литературным явлением.

---

Юрий Бондарев однажды заметил: «Наша несколько нервозная критика, извечно преданная групповым направлениям, обязанностям и параграфам разнообразного учительства, нечасто баловала сочувствующим вниманием приход в литературу Александра Проханова, и то, что писалось о нем, было как бы безразлично-ленивым скольжением по ровной поверхности льда, скольжением на затупленных коньках». Это правда, я и сам в тот раз с удовольствием прокатился на этом льду, но теперь, спустя несколько лет, хочется пробить этот лед, провалиться в студеную полынью и пощупать существ, которые таятся там, внутри, на дне.

«Господин Гексоген» стал самым критически востребованным романом за всю жизнь Проханова: столько не писали ни про «Иду в путь мой», ни про «Дерево в центре Кабула». Удивительно, что о своей лояльности «Господину Гексогену» отрапортовали не только далекие от политики эксперты, вроде обозревателей лакированных журналов, впервые оказавшиеся в компании бабушек, орущих «Банду Ельцина под суд!», но и патентованные либералы. Это, конечно, заслуга издателей — помещение в неожиданный контекст. Помнится, стандартным доводом, оправдывавшим появление Проханова в информационном поле, было соображение, что сам Проханов — это, конечно, нонсенс, но как проект «Ад Маргинем» — это любопытно.

Его, бывшего «абсолютно карикатурным, уродливым, отрицательным», мало того что заметили, так еще в нем вдруг обнаружились какие-то привлекательные черты. Мы несколько раз разговаривали о реакции на «Господина Гексогена», и Проханов не без удовольствия констатировал свои ощущения от наблюдения за теми, кто пересматривал свое отношение к нему: «Они испытывали такие мазохистские вещи».

Как он объясняет происшедшее — знакомство с «модными издателями», визит корреспондента «Playboy», гигантскую прессу, премию «Национальный бестселлер»? Во-первых, «одиозность моей персоны — ее можно было просто выставить на обозрение как в клетке, и к ней слетелись бы люди: одни — чтобы поклевать, другие — чтобы подкормить, как сыча». Затем — «в новом поколении стало созревать утомление от всей этой белиберды либеральной, возник нигилизм определенный. Продвинутая часть все-таки знает историю культуры, и, видимо, настала пора такой контрвластной волны и появилась, по-видимому, новая эстетика в самом романе. Роман стал включать в себя новые энергии. Скептицизм по поводу красной кумирни. Красные мифы, если бы они были изложены в традиционной полной мере, то не были бы восприняты этой едкой и скептической рефлексирующей молодежью; а так она почувствовала некий дриблинг».

Уже к «Нацбесту» тираж романа далеко зашкаливал за 30 000; он впервые за все 90-е годы получил ощутимые гонорары за свои романы. Александр Андреевич мог бы разжиться еще и десятью тысячами нацбестовских долларов, но тотчас же отдал их сидевшему в тот момент в саратовской тюрьме Лимонову. Странно, что этот факт почти не афишировался в прессе. Почему? «А что тут афишировать? Добрые дела разве афишируют…»

«Кстати, никто меня не поздравил с „Нацбестселлером“. Бондаренко не считается. Бондаренко — это часть газеты, это моя Ева. И это молчание меня ошеломило. Я почувствовал, что та часть льдины, на которой я поставил свой чум, стала отплывать от берега».

Чем кончилась история с пенсионером-камикадзе, взорвавшим себя на Красной площади? Трое сотрудников кремлевской безопасности, из которых один попал в реанимацию, долго лежали в Склифосовского, но выжили. Сам Иван Орлов, поступивший в Бутырскую тюрьму, умер через несколько дней в результате отравления токсичным веществом. Его похоронили в гробу, который он сколотил своими руками. Газета «Завтра», как она всегда поступает в таких случаях, потребовала причислить его к лику святых. Было бы правильно, чтобы на переизданиях «Гексогена» изображался уже не Ленин, а Орлов на своем «москвиче» — «победе».

Глава 19

Вторая Чеченская война. Мистика романа «Идущие в ночи». Автор на короткое время превращается в адвоката дьявола. Полемика со Львом Толстым

В «Господине Гексогене» Проханов демонстрирует подоплеку второго чеченского конфликта и его начальную стадию. Мы видим самые неприглядные стороны войны, вплоть до сцены, где русские солдаты насилуют труп мертвой чеченки сразу после штурма Карамахи. Судя по этому эпизоду, уже можно предположить, какими станут будни многомесячной войны, далеко не паркетной; именно им и посвящен роман «Идущие в ночи».

Завязь романа стала формироваться в голове у Проханова в тот момент, когда он с гриппом («42 градуса!») — «валялся в постели и сквозь жар слушал репортажи Бабицкого на радио „Свобода“».

Постепенно к этому ядру стали примагничиваться самые разные частицы: тема погибшего солдата Евгения Родионова, которому чеченцы еще в 1996-м отрезали голову за нежелание принять магометанство; история про выход Басаева из Грозного, когда тот подорвался на мине, — «все это в бреду сплелось в сюжет, и я помчался как угорелый проверять все это». Ему хватило нескольких месяцев, чтобы сразу же, в том же 2000-м, дописать роман.

На второй войне он был трижды: первый раз в феврале 2000-го, потом еще раз через год, с писателями, и еще раз.

В действующую армию он попадает не как все журналисты — по линии Министерства информации, и не по линии Ястржембского, а по особой армейской протекции. Они едут вдвоем с собкором «Завтра», капитаном Шурыгиным. Их селят в Ханкале, при штабе. На железнодорожных путях, ведущих в Грозный, стоял поезд без паровоза. В вагонах жили журналисты, «чтобы дойти от поезда до штаба, надо было, как водолазу, таскать на себе огромные вериги грязи». Именно в окрестностях этого поезда он впервые увидел крайне предприимчивого и удачливого в интервьюировании полевых командиров журналиста Бабицкого, того самого, чьи сообщения слушал по «Свободе» в бреду.

Грозненское граффити.

Только что федеральные войска после изнурительных городских боев взяли Грозный, выставив оттуда Басаева и Хаттаба. Командующим группировкой был генерал Трошев. Он согласился дать Проханову вертолет, и тому удалось пролететь вдоль Сунжи, там, где совсем недавно происходило побоище. «Я видел мусоровоз, которые выкинул на берег реки все эти бинты, трупы, ошметки тел, всю требуху. Их не убирали, потому что территория была еще заминирована. А мины были на самоликвидации: некоторое время должны были лежать, а потом взорваться. Тогда можно было идти. Так что все это там лежало, как бы музей этого шествия армии, я его видел несколько раз с вертолета». «Идущие в ночи» движутся ровно по этому маршруту.

Всем, и Проханову в первую очередь, было понятно, что вторая чеченская, очевидно развязанная под выборы, строится на деньгах и предательствах. По мнению Пола Хлебникова, «с точки зрения военного искусства эта кампания оставляла желать лучшего… Экстремисты в основном остались нетронутыми. Например, очевидными мишенями для российских боевых самолетов были расположенные в Грозном дома Басаева и Хаттаба, превращенные в командные пункты. Именно по этим домам следовало бы нанести удары в первый же день войны, но российские самолеты оставили их без внимания, выбрав для обстрела другие объекты, например, старый пропеллерный самолет, находившийся в грозненском аэропорту, или центральный городской рынок. Корреспондент „New York Times“ в то время даже посетил дом Басаева и опубликовал статью, в которой писал, что дом кишмя кишит полевыми командирами. На этот дом сбросили бомбы лишь через несколько недель, когда главный террорист давно перебрался в бункеры Грозного».

Если вы писатель, все это — замечательный материал для военного детектива о предательствах и хитрости, но если вы — патриотический писатель, то вам следует показать, как ломается эта логика войны и торжествует честь офицера. Об этом «Идущие» — история про то, как федералы выманили сепаратистов Басаева на заминированный выход из Грозного.

Лейтенант федеральной группировки Пушков вместе со своим взводом один за другим штурмует дома в Грозном. Двоих его солдат берут в плен. Первый отказывается принять ислам, над ним глумятся, а он кротко перечит: «Русский солдат — лучший в мире. Он Берлин взял. Ему памятники повсюду стоят, — тихо сказал Звонарь». Тогда ему, как его прототипу Евгению Родионову, отрезают голову ножом. «Лезвие шло ему по горлу, секло дыхание, голос, погружалось в бурлящие илы, в хрупкие позвонки, глаза его повернулись в глазницах, и он увидел ангела…». Второй солдат становится предателем, принимает ислам и записывает на магнитофон обращение — уберите танки, мы тут пленные, штурмуйте голыми руками. Так Пушкова заманивают в Дом искусств, где он и погибает.

Тем временем тележурналист Литкин (в котором хорошо узнаваем прототип — Андрей Бабицкий) общается с чеченцами и с упоением снимает, как боевики отрезают солдату голову, как минируют трупы русских, как уничтожают перед отходом русских рабов на подпольной героиновой фабрике в Грозном. Автор описывает Литкина с нескрываемым омерзением, как одного из главных врагов на этой войне, однако, удивительным образом, Литкин — еще и двойник автора, темный двойник, таким же драматически раздвоенным позже окажется главный герой «Политолога» — Стрижайло.