Лев Данилкин - Человек с яйцом

• Название: Человек с яйцом
• Автор: Лев Данилкин
• Издательство: Ад Маргинем
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91103-012-4

Еще в рукописи эта книга вошла в шорт-лист премии «Большая книга»-2007. «Человек с яйцом» — первая отечественная биография, не уступающая лучшим британским, а Англия — безусловный лидер в текстах подобного жанра, аналогам. Стопроцентное попадание при выборе героя, А. А. Проханова, сквозь биографию которого можно рассмотреть культурную историю страны последних пяти десятилетий, кропотливое и усердное собирание фактов, каждый из которых подан как драгоценность, сбалансированная система собственно библиографического повествования и личных отступлений — все это делает дебют Льва Данилкина в большой форме заметным литературным явлением.

---

Тем временем тележурналист Литкин (в котором хорошо узнаваем прототип — Андрей Бабицкий) общается с чеченцами и с упоением снимает, как боевики отрезают солдату голову, как минируют трупы русских, как уничтожают перед отходом русских рабов на подпольной героиновой фабрике в Грозном. Автор описывает Литкина с нескрываемым омерзением, как одного из главных врагов на этой войне, однако, удивительным образом, Литкин — еще и двойник автора, темный двойник, таким же драматически раздвоенным позже окажется главный герой «Политолога» — Стрижайло.

Отец Пушкова, полковник, отказавшийся в начале романа поспособствовать переводу сына в тыл, теперь готов на все, чтобы отомстить за него. Он предлагает начальству секретную войсковую операцию — спровоцировать Басаева, якобы продать ему за 500 000 долларов информацию о коридоре между минными полями — чтобы заманить убийц сына в ловушку. Чеченцы верят мнимому предателю, но, как Шарапова в «Месте встречи», берут отца убитого солдата с собой.

(В качестве «подмалевка» для «Идущих», похоже, использовались «Рисунки баталиста», где тоже, по крайней мере, речь идет об отце и сыне на войне, которые в экстремальной ситуации получают возможность раскрыться друг перед другом и поговорить по душам.)

Глазами Литкина романист рисует и других чеченцев — Басаева со своей русской любовницей, местного художника и простых ополченцев. «Школьник Ваха из боевого отряда учителя Саликова, один, без сопровождения товарищей, вооруженный гранатометом с остроконечным зарядом, имея в запасе еще две гранаты, торчащие из-за спины, как огромные стрелы, покинул громаду дома и пошел сжигать русский танк». «Первым заговорил Леча, чье бескровное, с выцветшими губами лицо напоминало пыльное зеркало, в которое заглянула смерть».

Роман заканчивается каскадом финалов. Мы присутствуем на приеме у Парусинского-Березовского. Все перед ним стелются — от Доренко до Виктюка. Мы слышим разговоры о еврействе, о будущей Новой Хазарии на русской территории, о планах на нефтепроводы в Чечне и радужных перспективах, связанных с войной. Тут появляется Избранник (Путин), очередной цветок в экзотической оранжерее банкира, который, однако, почему-то не особенно и подчиняется Парусинскому, ведет себя странновато, слишком часто произносит слово «русский». Роман сильно выиграл бы без этой главы, которая, во-первых, повторяет прием «Чеченского блюза», во-вторых, просто прилеплена к роману, как уродливый магнит к холодильнику.

Во втором финале к федералам попадает принадлежащая Литкину (которого, наконец, пристрелил кто-то из русских, по ошибке приняв его за боевика) кассета с картинами подрыва басаевской колонны, там они высматривают своего Пушкова и летят на вертолете вызволять его тело. Это опасно, но операция заканчивается успехом.

Наконец, третий финал — жена и мать погибших Пушковых мечется по Москве. В это время чеченский художник Зия рисует цикл картин о войне и примирении.

«Идущие» — сложно устроенный роман с простой идеей: как бы грязна ни была война, есть на ней и те, кто воюют по-честному, и никто другой, кроме них, этого дела не сделает. Отец и сын Пушковы — носители другой правды войны: «воюем не за нефть. Не за банкиров… Воюем за отдаленную, будущую, постоянно у нас отнимаемую Победу…». Они нарушают договоренности, и в этот момент армия начинает одерживать победы. Рифма к этим событиям обнаруживается в Москве, где Избранник тоже ведет себя непредсказуемо. «Он, — речь идет о банкире Парусинском, — вдруг почувствовал, что механизм, заложенный им в Избранника, выходит из-под контроля».

— Давайте я буду адвокатом дьявола. Вот, допустим, некая территория, черт знает где, где вы никогда не были и которая попала в состав России в результате дипломатических махинаций триста лет назад. Что вам она? Как вы можете обосновать необходимость умирать за эту территорию?

— Ну если у меня есть историческое, не бытовое сознание… Бытовое сознание видит достаточно недалеко: вот мой забор, мой поселок, моя деревня, выпасы, лес, скотина, грибы есть, речка чистая, не очень допекают налоги и так далее. А историческое сознание, оно отождествляет себя с русской историей. Русская история — это история империи, которая постоянно, неуклонно раскрывает свои лепестки, свои крылья, увеличивая свое присутствие в мире. И логика этой империи такова, что случайных кусков у нее не бывает. Это геополитическая империя, которая выстраивалась из необходимости освоения кромки, рубежа. Логика такого рода империи связана с тем, что вновь завоеванные территории или территории, которые присоединялись из интересов безопасности, а не из интересов освоения ресурсов или эксплуатации населения, входили в контакт со следующими лежащими в стороне территориями и снова запускали ту же логику рубежа. Эта геополитическая империя имела тенденцию непрерывного расширения, и в этом ее слабость. А советский проект носил, конечно, глобальный характер, даже мировой. Мировое господство, которое владеет сознанием людей, — это не ослепительная мечта, не ослепительная идея, это жестокая необходимость, целесообразность установить свой контроль сначала над небольшим участком земли, потом сделать безопасной и установить контроль над окрестностью, а потом эту окрестность распространить на все остальные континенты. Это то, чем сейчас занимается Америка, например. Глобализм — это создание огромной мировой империи. Вот так я полагаю… Адвокат дьявола, ну-ну. За это ответишь.

Еще раз Проханов прилетел в Чечню в тот момент, когда Трошев уже ушел из группировки и был командующим округа. Непосредственно командовал войсками Молтенской, «такой молодой генерал, эффектный». Проханов попадает на войсковую операцию: разведка засекла в Аргунском ущелье позывной Масхадова и теперь ловит его там. «Воздухом десант высадился на сопке, пошли „Альфа“, спецназ, СОБР. Обрабатывали. Сначала вертолеты ударили. Пошли „грачи“, штурмовики. Потом артиллерия. Молтенской взял меня с собой на вертолет, мы полетели над горами, где шли бои. Горы, лес, сели на каком-то перевале, на хребте. Справа сверкает ледник, слева все начинает сочиться, грязь ужасная. И стоит куб штабной, антенны, обеспечение связи. Идет боевая операция, и командир, генерал-майор, ведет управление этим боем, наводит на эту цель спецназ, сухопутные войска… мы приходим в самый центр, где начинается вся эта каша. И Молтенской говорит офицеру: „Вот я привез к тебе гостя, Проханова“. — „Проханов?! Так у меня газета „Завтра“!“. Мы обнимались с ним… Я не забуду эту встречу. И мне было так хорошо, что не впустую, не втуне, что моя репутация, и моя книга, и моя газета тоже сражаются там». Еще он мог бы припомнить венгерский эпизод тридцатилетней давности, когда гарнизонный майор примчался к его коллеге Проскурину только для того, чтобы писатель подмахнул ему свой роман. История определенно повторялась — на новом витке.

В Ханкале к тому времени вместо поезда для журналистов была оборудована «элитная», по выражению Проханова, гостиница: «Я жил в прекрасном номере, спускался по лестнице: стол, прекрасная кухня, рыбы, изысканный повар, дагестанец или армянин. Вечером приходили генералы, можно было коньячок попить. И потом к гостинице приезжал УАЗ, меня доставляли на вертолетную площадку, и вертолет переносил меня в расположение частей и на те объекты, которые мне были нужны. На блокпосты, например. Я ездил в город, в Дом правительства, тогда еще Кадырова не было…».

«Когда убили Кадырова, я был потрясен этой смертью чеченца-националиста, имама, который раньше призывал боевиков мочить русских. И он сделал этот выбор, видимо, трагический для него, непростой, понимая, что Чечня не справится с этой огромной махиной — Россией, пускай она ранена, смертельно даже, но сделал такой выбор, порвав со своими друзьями, вызвав в стране лютую ненависть, по существу обрекая себя на смерть. Я опубликовал передовицу, она называлась „Ахмет Хаджи Кадыров, ты слышишь меня?“ — такая эпитафия Кадырову и вообще чеченскому народу. Я там воспел русскую любовь и страсть к кавказцам, с которыми они воюют и которых они убивают со времен Лермонтова, написавшего „Валерик“. „Страны не знали в Петербурге, / и провожая вновь и вновь, / жалели сына в черной бурке / за чертову его любовь…“. И они пришли ко мне сюда, позвонили, принесли подарки, вина, коньяки. Говорили о моем творчестве, о романах. Они ведь очень чутки ко всему, что пишется о Чечне».

В «Идущих» Басаев наговаривает Литкину на камеру сочиненные Прохановым вдохновенные проповеди, которые без купюр можно печатать на сайтах сепаратистов: «Кавказ является истинным центром мира. Бог сотворил Кавказ как единый дом, под крышей которого живут благодатные народы. Отсюда началась история человечества. Чеченцы поставлены Богом охранять эти тайны, беречь их для будущего человечества… Русские пришли на Кавказ, разрушили общий дом… Они подключили огненную энергию Кавказа к своим чахлым пространствам, ленивому населению, сонной тусклой истории. Если бы не было Кавказа, не было бы русской культуры…».