Лев Данилкин - Человек с яйцом

• Название: Человек с яйцом
• Автор: Лев Данилкин
• Издательство: Ад Маргинем
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91103-012-4

Еще в рукописи эта книга вошла в шорт-лист премии «Большая книга»-2007. «Человек с яйцом» — первая отечественная биография, не уступающая лучшим британским, а Англия — безусловный лидер в текстах подобного жанра, аналогам. Стопроцентное попадание при выборе героя, А. А. Проханова, сквозь биографию которого можно рассмотреть культурную историю страны последних пяти десятилетий, кропотливое и усердное собирание фактов, каждый из которых подан как драгоценность, сбалансированная система собственно библиографического повествования и личных отступлений — все это делает дебют Льва Данилкина в большой форме заметным литературным явлением.

---

В сущности, акция с сожжением чучела была чистым вызовом; вряд ли к тому времени ему по-прежнему был нужен Дом Ростовых, офис Союза писателей — все было здесь, в собственном кабинете: «всего было много, все пузырилось, сталкивалось, узнавало друг друга». Однако ж храм оставленный — все храм.

В 1992 году произошла так называемая «Битва с „Независимой газетой“», о которой Проханов до сих пор рассказывает с необычайной гордостью и воодушевлением. «Независимая газета» с Третьяковым провозгласила себя центром исканий, лидером русских интеллектуалов. А тут появились мы, и началось соперничество двух интеллектуальных центров — либерального и патриотического. Однажды две газеты пригласили на телевидение, где состоялся интеллектуальный турнир. С той стороны был сам Третьяков, с этой — ваш покорный слуга. Пархоменко там работал у них, еще Леонтьев, очень яркая плеяда. И с нашей стороны тоже были пушки тяжелого калибра — Кургинян, Шамиль Султаноа… Это была такая игра, они вопросы вбрасывали нам, мы им, по каким-то текущим темам. Одним словом, мы их разбили наголову. Кургинян своей экспрессией, своим безумным лексиконом, конечно, своим суперинтеллектуализмом их всех перемолол. И Султанов, в борьбе с кем-то, чуть ли не с Пархоменко, воскликнул: «Да, я исламский фундаменталист!». Одним словом, это была интеллектуальная победа, которой мы были страшно горды.

Помимо ритуальных акций были и те, где рисковать приходилось нешуточно. Однажды, летом 92-го, он потащил группу патриотических писателей на фронт, в Приднестровье, которое отделилось от Молдавии и фактически стало государством («мятежным анклавом») русских боевиков, изгнанных из стремительно отдаляющихся от России бывших республик СССР.

— Какой необычный жанр — коллективный выезд на фронт. Что вы там, собственно, делали?

— Поддержка. Приднестровцы просили, чтобы приехали русские писатели, поддержали сопротивление. «День» был перевалочным пунктом добровольцев, «казаков», мы поддерживали восстание. Макашов там тоже был, я все мечтал, чтоб он возглавил оборону Приднестровья, работал с ним около месяца, оборону помогал выстраивать. Вольница была казачья, гульба, молодое было государство.

На фотографии — надменный Проханов в обществе академика Шафаревича, писателя Балашова, капитана Шурыгина и десятка боевиков с автоматами позирует на фоне странного самодельного броневика — КАМАЗа, обшитого железными листами, уставленного пулеметами и разрисованного советской символикой. Оказавшись у Дубоссарской электростанции, Проханов с Шафаревичем отправляются на прогулку по дамбе через Днестр, не кланяясь пулям засевших на противоположной стороне румынских стрелков: «Я, идиот, водил его туда, под снайперов, кокнуть могли — и было бы: Проханов, убийство Шафаревича!». Еще одно фото: чудно наряженный дедушка, будто из иллюстрации к «Репке», высовывается из окопа и целится из винтовки. Это писатель Дмитрий Балашов «целился в какого-то румына на той стороне». Балашов поразил Проханова экстравагантным поведением: вечером им привезли канистры вина, они сидели за чарочкой, а он стоял — «сияющие голубые глаза, косовороточка, молча — и вдруг (быстро хлопает себя по рукам-ногам) отбил чечеточку».

С этой поездкой был связан небольшой скандал: Артем Боровик выступил по телевидению с сообщением о том, что из Приднестровья Проханов нелегально вывез наградной револьвер, и даже привел его табельный номер. «Артем, которого я когда-то снаряжал на корабль, консультировал по просьбе Генриха Боровика, бывшего тогда главным обличителем Соединенных Штатов, всегда вел репортажи из Нью-Йорка на фоне помоек, а сейчас стал прогрессистом, гуманистом, проамериканистом — по существу, доносил на меня, желая, чтобы меня арестовали. Зачем ему понадобилось совершать такой акт вероломства, печатать этот донос?!» — «Ну а пистолет-то был?» — «Если он и существовал, то сгорел во время пожара на истринской даче».

В том же духе была выдержана и поездка в Сербию; вместе с Дугиным они оказываются там как представители националистической элиты России, символически поддерживающие режим Милошевича. В 1992 году этнические чистки на территории бывшей Югославии были в самом разгаре: сербы вырезали хорватов, хорваты сербов, все это тысячами, с дикой жестокостью, «и мы крутились во всей этой каше». Из Белграда они на автобусах отправились в зону боев, в Крайну, в Боснию, где встречались с Караджичем и Младичем, выступали на митингах в войсках и стреляли по Сараеву из пушки. «Я как сейчас помню: в расселине горы, в глубине дым, закопченный туманный город Сараево с большими домами. Стоит гаубица времен Второй мировой войны, веселый сербский обслуживающий подносит артиллерийский наряд. И они позволили сделать выстрел, и наши снаряды ушли в Сараево, какое-то строение там разнесли».

Дугин, тоже там присутствовавший, утверждает, что выстрелить им не дали, а только зарядить. Судя по его рассказам, в поездке не все было гладко. «Были русские патриоты, которые говорили, что мы не должны ввязываться в спор славян, на что Проханов очень спокойно заметил, что на самом деле есть только две стороны — либо они, либо мы, даже если мы ошибаемся, все равно надо быть на одной стороне, — чем озвучил близкие мне позиции». На автобусе они въехали на территорию Боснии-Герцеговины — Бацанский брод, «наше», то есть сербское, место, которое оказалось между хорватами, с одной стороны, и мусульманами, с другой. Стреляли там отовсюду, но пока некоторые писатели, по свидетельству Дугина, забились под сиденье и боялись вздрогнуть, «Проханов вел себя крайне стоически, ходил спокойно, кивал четникам, которые обороняли дорогу и говорили „Пригнитесь!“ — и даже выискивал детали для своего „жигуленка“. Он сказал очень смешно: „В каждом из нас есть что-то от мародера“, — и показал какую-то шестеренку или прокладку. А там все разбитое, разваленное, машины в воздух взлетают. Близкие автоматные очереди, свистящие пули. Проханов вел себя очень иронично, так, наверное, вел бы себя Эрнст Юнгер под бомбежками. Приятное и освежающее поведение». Однажды они ночевали в каком-то общежитии и уже собирались ложиться после очередного освежающего разговора, но тут под окнами разразилась настоящая пальба. Им удалось выехать оттуда, вскоре выяснилось, что через пять минут после отъезда гостиница была разрушена прямым попаданием снаряда. «Все это вызывало у него жизнерадостность, веселье».

Проханов получает благословение иеромонаха Филадельфа на создание Фронта национального спасения.

Сам Проханов рассказывает об этом без улыбки. Самое сильное впечатление на него произвел Вуковар. «Мы въехали в город — конец XX века, средней величины европейский город — там не было ни одного целого дома. Этот город был, как Ковентри или как Дрезден, весь разгромлен. Деревья стоят страшные, расщепленные снарядами. Церкви разрушенные. Ангелы со следами ран ужасных. Город был уничтожен военными арсеналами, предназначенными для Третьей мировой войны. Вот что такое этническая гражданская война в условиях Третьей мировой. Тотальная война». Эти явно болезненные впечатления не помешали ему в июне 1995 года, после начала бомбардировок самолетами НАТО позиций боснийских сербов, отбить Радовану Караджичу телеграмму следующего содержания: «Сербы, сбивайте их самолеты!».

Между тем Сербией — ну если не интервенцией, то гражданской войной — пахло в самой России. К 1992-му к ней могли привести множество факторов: социальное расслоение — обнищание и обогащение, бандитский капитализм малиновых пиджаков, Ельцин с замашками самодура, сильный парламент, обладавший реальной возможностью смещать президента, накапливавшиеся противоречия среди про- и антиельцинских олигархических групп, честолюбие Хасбулатова, зависть Руцкого к Ельцину. Едва ли не каждый день в Москве бушуют митинги, причем уже не рутинно-однообразные, как в конце 80-х, а торжественно-помпезные, каждый — как ноябрьский парад 1941 года.

23 февраля 1992 года патриотическая колонна спускается вниз по Тверской, к Вечному огню и Кремлю. Проханов в нахлобученной на лоб ушанке марширует в первом ряду, любезно поддерживая под руку вдову маршала Ахромеева. Справа от него печатают шаг Алкснис, Варенников, Зюганов. На митинге на Манежной на трибуну вырывается его тогдашний кумир Невзоров, размахивая последним флагом с крейсера «Аврора», который ему удалось уберечь от демократов и, чуть ли не обмотав вокруг пояса, доставить в Москву.

Что касается вдовы маршала Ахромеева, то он даже не сможет проводить ее до подъезда — в тот же день он должен гнать в Лефортово: его вызвало следственное управление Министерства безопасности РФ, чтобы вручить письмо с просьбой открыть следственным органам материалы, связанные с публикацией статьи «Преступник Ельцин должен уйти!», где, в частности, сообщалось о том, что 4 декабря во время 7-го («красно-коричневого») съезда депутатов должен произойти государственный переворот. С этого момента, кстати, начинается одна из громких судебных саг, отчеты о которой печатаются в каждом «Дне» на первой полосе, под шапкой «Проханов против Ельцина». Газета на грани разорения и закрытия — ей грозит ответственность по 6-миллионному иску. Несмотря на кровожадность Ельцина, о «басманном правосудии» тогда речи не было, и все кончилось благополучно, настолько, что уже через несколько недель патриотический таблоид вышел под шапкой «Проханов победил Ельцина!». Это был не последний (выигранный) судебный процесс.