Лев Данилкин - Человек с яйцом

• Название: Человек с яйцом
• Автор: Лев Данилкин
• Издательство: Ад Маргинем
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91103-012-4

Еще в рукописи эта книга вошла в шорт-лист премии «Большая книга»-2007. «Человек с яйцом» — первая отечественная биография, не уступающая лучшим британским, а Англия — безусловный лидер в текстах подобного жанра, аналогам. Стопроцентное попадание при выборе героя, А. А. Проханова, сквозь биографию которого можно рассмотреть культурную историю страны последних пяти десятилетий, кропотливое и усердное собирание фактов, каждый из которых подан как драгоценность, сбалансированная система собственно библиографического повествования и личных отступлений — все это делает дебют Льва Данилкина в большой форме заметным литературным явлением.

---

1 мая демонстрация патриотов наталкивается на стальные щиты омоновцев. Ее разгоняют водометами. 9 мая, если верить не только «Дню», но и «Коммерсанту», на улицу выходят 300 000 патриотов. 22 июня в Москве одновременно проходило два митинга, посвященные началу войны. Один официальный, инспирированный мэрией, клокотал на Манежной площади. Среди прочих там выступал, например, Маресьев — в школьные времена прохановский кумир, эталон героя, а с недавних пор еще и сосед, живший двумя этажами ниже. Оппозиция же собрала «своих» ветеранов в районе Останкино; там же разместился Анпилов с «Трудовой Россией» и развернул палаточный городок с пикетами. Это уже было несанкционированно, и ОМОН сначала отдал приказ «всем сесть на асфальт!», а затем прошел сквозь ряды митингующих с резиновыми дубинками, громя всех, в том числе писателей, Юрия Бондарева, налево и направо. Проханов, естественно, явившийся в Останкино, обалдев от того, что войска избивают ветеранов, «вырвался из бойни», сел в свою машину и помчался на митинг на Манежную — чтобы открыть лояльной властям толпе правду о том, что в это время таких же ветеранов лупит дубинами ОМОН. Там он увидел своего соседа, его долго не пускали на грузовик, наконец, ему удалось вскарабкаться, и он начал орать в толпу: «Наших бьют!». Микрофон мгновенно отключили, и он начал орать так, срывая горло. Кончилось тем, что грузовик двинулся — «и вот толпа, я кричу что-то безумное, а он меня увозит». Не поверив в добрые намерения водителя и предположив, что может оказаться не то в Кремле, не то на Лубянке, он спрыгнул с грузовика, разорвав себе брюки и повредив ногу.

Первая его схватка с ОМОНом состоялась в ходе митинга подполковника Терехова на Тверской, рядом со строящимся «Мариоттом». Чтобы докричаться до задних рядов, лидеры оппозиции карабкались по строительным лесам и орали в «красную» толпу крамольные речи, призывая идти вниз, на Кремль.

— Как высоко вам удалось залезть? На какой этаж?

— Ну не знаю, на третий, наверно. На тот, где были настилы и откуда была видна толпа. Нам уже стало известно, что в районе Маяковки Тверскую перегородили, стояли грузовики, а перед ними омоновцы со щитами. Терехов позвал народ в поход, и мы спустились, выстроились в цепь, взялись под локоть, справа от меня стоял Алкснис, мы шли в первой шеренге, потому что вожди должны идти впереди. И мы двинулись.

Действительно, рядом с рестораном «София», нынешним «Ростиксом», они увидели стену омоновцев. Те подпустили их поближе и принялись колотить в стеклопластиковые щиты резиновыми дубинами. Это произвело на демонстрантов известный эффект — «по-видимому, что-то такое чувствовали расчеты противотанковых ружей, когда танки на них надвигались», но они продолжали сближаться. Когда идти больше было некуда, Проханов покрепче схватился за Алксниса и, удвоив свой вес, врезал ногой в щит. Дальше началась мясорубка, но атакующим все-таки удалось как-то протиснуться сквозь ОМОН и перегородившие Тверскую грузовики. До Кремля они так и не дошли, основной массив был удержан, но, в любом случае, ему было по пути — жил-то он на Пушкинской.

— Надо же — я-то вас застал уже таким вальяжным, с патрицианской пластикой. Трудно даже представить вас карабкающимся по мариоттским лесам.

— В 91–93 годах я был еще худым человеком. Сейчас это связано с тучностью, а я-то был ходок… Просто оппозиция стала чаще собираться на свои вечера… появились спонсоры… и в ресторанах, за столом… непомерные калории, они, конечно, деформировали мою фигуру, и я приобрел уже не вполне спортивный вид.

— А вы в самом деле бегали с баркашовцами кросс, как Белосельцев в «Красно-коричневом»?

— Нет, я с Баркашовым не бегал, там была задача показать весь атлас партий, в том числе и баркашовского РНЕ; это было таким приемом, который я придумал.

— Как получилось, что вы сами не стали полномочным лидером оппозиции?

— Мне постоянно об этом говорили. Я специально отступал на вторые роли. Кстати, может, это даже был инстинкт самосохранения, я сейчас думаю. Потому что очень много людей, выступая на первый редут, на первые роли, очень быстро сгорали и расходовались. Они помещали себя на эту расплавленную кромку и, созданные из такого папье-маше, очень быстро там сгорали.

Митинг на Тверской, 1993 г.

Еще до сентябрьского ельцинского указа № 1400 о разгоне парламента Проханов стремительно сближается с Хасбулатовым, который к тому времени люто ненавидит своего бывшего союзника Ельцина. В «Дне» появляется их очень обстоятельная беседа — уважаемый Руслан Имранович, любезный Александр Андреевич. Он мог позвонить его пресс-секретарю, тот немедленно соединял их, они обсуждали различные сценарии, обменивались союзниками. «Кое-какая информация доставлялась интересная». Что за интересная информация? «Ну, например, мне стало известно, кто и как убил Поляничко. И я счел необходимостью рассказать об этом, потому что информация частично касалась и самого Хасбулатова». (Поляничко, профессиональный переговорщик, был другом-партнером Проханова с Афганистана. В последнее время он занимался карабахскими делами, и его смерть, судя по некрологу-мемуару, глубоко поразила Проханова.)

Они понимали, чем кончится противостояние, и лихорадочно ждали ельцинского указа о роспуске парламента, надеясь после него перевести нарыв в открытую фазу и спровоцировать столкновение и переворот. Каждый день Проханов является в Белый дом и ведет бесконечные переговоры. Там многие депутатские кабинеты были уже опечатаны, но у тех парламентариев, кто остался, наоборот, толклись люди, шли постоянные пресс-конференции. «Дом был набит, кишел, полно защитников. Наверху была радиостанция, внизу — арсеналы». «Главный арсенал Хасбулатов, идиот, вывез, остались только короткоствольные автоматы. Но наши-то протащили сюда снайперские винтовки; у приднестровцев, я видел, был ручной пулемет».

Он так много рассказывал мне про 93-й год, а тут я еще прочел «Красно-коричневого», что я попросил его, чтобы он повел меня на экскурсию по своим местам боевой славы. К Белому дому мы приближаемся со стороны «Баррикадной» (где, как уверяет Николай Николаевич из «Господина Гексогена», до сих пор ходят под землей мертвые защитники Белого дома): справа остается Киноцентр, слева — стадион «Асмарал».

— Вон до сих пор висят эмблемы: иракский человек его купил, потом он спонсировал мою поездку в Нью-Йорк, в ООН, попросил, чтобы я выступил на слушаниях об отмене эмбарго. А в детстве я сюда ходил смотреть футбол. В 1993-м не было этой железной ограды, были бетонные плиты, и на них были поразительные граффити сопротивления. Вот к этой стене выводили пленных, здесь их пытали и расстреливали. Довольно большое количество, до 90 человек. Экзекуциями и расстрелом руководил генерал Романов, он был замминистра внутренних дел, Ерина. Тот самый Романов, которого потом в Грозном на площади Минутка рванули, и он остался дебилом, его возят на каталке. Мы о нем несколько раз писали: усматривали в этом промысел божий, возмездие за истязания наших товарищей… Вот это одно из направлений, которые вели к осажденному Дому советов, прямо перед нами. Сейчас там ограда, через которую не пройдешь, а раньше ее не было. А вот двадцатый и двенадцатый подъезды, через которые проходили от метро. Тут была так называемая казачья застава, стоял грузовик, они сделали чучела пулеметов, которые держали всегда накрытыми чехлами; создавалась иллюзия, что это пулеметная точка. И вокруг все время, когда еще не было блокады, — народ, песни, баррикады, здесь, там, крестные ходы, гитары. Вот там был такой балкон, на который с микрофоном выходили все — артисты, писатели, политики — нон-стоп вещали толпе, та восхищалась, ревела, аплодировала. А потом, когда все стало закрытым, войска, ОМОН, колючая проволока — они остались в блокаде. Вот здесь собиралась толпа, пыталась прорваться внутрь, показать, что защитники не одиноки.

— А чего вы там делали целыми днями, в этом осажденном Белом доме?

— Возникла гравитация, там был центр конфликта, собралась масса людей, в том числе писателей. На втором этаже стояли трибуны, с которых мы выступали, бесконечная ротация, я тоже, по несколько раз за день. Белый дом был очень живым местом, туда было просто интересно приходить. В городе он воспринимался как какой-то новый форум. Странные бумаги постоянно издавались. (Одну из них я видел в Торговцеве, пришпиленную к стене в бане: это напечатанное на бланке «Президент РФ» письмо Руцкого от 25.9.93.).

Банный лист.

Мы оказываемся в маленькой рощице, заваленной не то хламом, не то памятными инсталляциями. Между деревьями полощется флаг, сшитый из красного, черно-желто-белого и еще какого-то.

— Здесь, где мы стоим — важное, мистическое место. Это поминальный мемориал. Мы считали, что на баррикадах Дома советов соединилось несоединимое, красная и белая идеологии. Вот это дерево, я его называю языческим деревом, берегиня, в дни поминаний увешивается ленточками. Это язычество — вот ленты, вон еще, вон — символизирующие партию зеленых, черных венедов: в патриотическом движении было сильное антихристианское направление. Рядом с этим языческим деревом — поминальная часовня, крест, всем невинноубиенным мученикам. А вот там макет баррикады, сделанный из тех же материалов, из которых были сделаны и те, 1993 года. Плиты, из асфальта выламывали, складывали, турникеты, которыми митинги огораживали, много колючей проволоки, спираль Бруно, сейчас меньше, кто-то на сувениры упер.