Ноэми Норд - Боги должны уйти

• Название: Боги должны уйти
• Автор: Ноэми Норд
• Жанр: Научная Фантастика

Реконструкция технологий прошлого - такое же грандиозное дело, как современные техногенные озарения нобелевских лауреатов. Разница лишь в том, что глубины прошлого измеряются не только разумом человека, но и великолепием исчезнувших миров. Отрезок дороги, рухнувший в бездонную пропасть - тоже часть пройденного пути.

---

Первый глоток огненного шоколада - посвящение в тайны взрослых.

Божественный напиток способен даже мертвеца поднять с жертвенного костра и заставить бить ошпаренной задницей в бубен, исполняя танец весенних туканов.

Ах, мама, волшебница моя!

- 10 -

Когда мерцающий свет, подобно жидкой лаве, застывал в глубине звездных зрачков, мать можно спрашивать о чем угодно. Ложь не возбраняется при свете дня. Лишь лунный свет потворствует искренним чувствам. Это странное свойство я уяснила, будучи младенцем, когда приходилось крохотными ладошками теребить сонные щеки матери в ожидании сказки перед сном.

Печальные рассказы повествовали о синеглазой девочке, которую хитростью заманили в дикую деревню, лежащую далеко за черными скалами, откуда лишь быстрокрылый кондор, мог передать привет родным краям.

Мать никогда не рассказывала о своих заповедных снах. На этот счет у нее тоже были гордые табу. Для меня они до сих пор кромешная тайна, ни на ползрачка не приоткрыты. Уверена, что высохшее кукурузное поле, широким кольцом отделившее нашу деревню от остального мира, уж точно, никогда не снилось принцессе из города Уснувших Надежд

Дыхание матери становилось все глубже и спокойнее, наконец, голова утонула в подушках, и безмятежная улыбка перечеркнула усталое лицо. В глазах отразились звездные блики. Ноги ступили на лунную дорожку, и она пошла над озером к теплому свету, мерцающему впереди.

Под ладонью билось сердце младенца. Она знала, что родится мальчик. И, где бы ни лежал его путь, какие бы лихие пожары и молнии ни бушевали над головой, эта лунная дорожка выведет сына из любой беды.

Пеотль, священный кактус, открывает сферы сознания. Он позволяет разуму проникнуть за границы божественных сновидений. Пейотль можно употреблять всю жизнь, но всех оттенков чар постичь невозможно. Каждое погружение в мир грез - новый уровень бесконечности.

Ни ложь зрения и слуха, ни обман чувств несет людям зелье, а способность проникать в неведомые дали.

Я знала, что мать, когда проснется, не вспомнит ничего из того, что поведала в забытьи. Это хорошо. Иначе будет топать ногами, драть за волосы и кричать: "Ты вторглась в запретный мир! Ты раньше времени вызнала тайны взрослых!"

Подумаешь, тайны взрослых! Они не сложнее, чем тайны игрунков, например, или шиншилл. И если бы дети, в конце концов, не раскрывали то, что от них прячут, человеческий род давно бы прекратился.

Помню, как в детстве, когда мать, одурманенная едким дымом, засыпала, я любила в тайне от нее пошкодить. За что иногда здорово попадало. Но сдержать любопытство не могла.

Свое приданое принцесса Глаза В Полнеба хранила в полированном черном базальтовом сундучке, в который категорически запретила заглядывать. Но после хорошей затяжки она не могла уследить за своим крохотным затейливым ключиком, который хранила на шее. Его следовало осторожно снять с цепочки и протолкнуть в потайное отверстие с боку сундучка, слегка нажимая влево. Крышка при этом щелкала, как орешек на зубах, и позволяла заглянуть внутрь.

Глаза разбегались: чего там только не гноилось!

Из россыпи сокровищ пальцы выуживали нефритовые украшения для кос и звенящие хризолитовые браслеты в виде острозубых змей, там же валялись никому не нужные платиновые катушки для ушей, печатки из кошачьего глаза, изумрудные серьги и горящие рубиновым огнем заколки для волос. Пока мать похрапывала, я копалась в сундучке, примеряя то изысканные серьги в виде невиданных золотых птиц, то браслеты из танцующих змей, то удивительные подвески из лазурита.

На дне сундучка в тонкой навощенной ткани пылилось забытое хозяйкой зеркало в виде перламутровой чешуи размером с голову человека. Этим зеркалом, поймав луч света, можно было просверлить дыру в груди человека. Однажды я направила луч на гранит, которым выложили основание очага, и камень, задымившись, треснул пополам. Угли из очага вывалились на пол. Едва не начался пожар. Отец подумал, что плита разрушилась от огня. И я еще несколько раз доставала зеркало, чтобы смертельным лучом проделать дырки в камнях для игрушек.

Самым чудесным сокровищем был хрустальный череп. Вблизи огня он сам по себе начинал светиться, разогреваться, изнутри доносился шепот, при этом пустые глазницы вспыхивали синим пламенем, а вокруг прозрачного лба возникало туманное сияние, такое чудесное, что насквозь просвечивало пальцы до самой мелкой косточки внутри.

Однажды, пытаясь подслушать шепот черепа, я прикоснулась лбом к хрустальному надбровью. Внутри что-то щелкнуло, и синяя вспышка на миг ослепила глаза.

Вот какие бесценные сокровища прятала мать.

Самым непонятным предметом были сложенные стопкой куски кожи с протравленными знаками. Пластинки были скреплены друг с другом так, что правая сторона одной примыкала к левой половине другой. Их можно было вытянуть в длинную ленту или аккуратно свернуть в колоду.

Округлые квадраты спиралей манили, словно с них были скопированы узоры подушечек пальцев. Стоило только прикоснуться к надписям, кто-то с обратной стороны знаков, как зеркальный двойник, согревал их, и сердце пускалось в путь, вспоминая неведомые тропы.

Кожа была необыкновенно теплая, словно согрета руками, а знаки подробно, до малейшей черточки, повторяли узоры со стен разрушенного храма к западу от Солнечно долины. К развалинам подходить запрещалось под страхом смерти. Но Жабий Жрец без особого страха день и ночь скакал там, среди лягушек, моля Пернатого Змея о дожде.

Однажды сон матери прервался раньше времени, и меня оглушил разъяренный рык:

- Проклятая! Как ты посмела!

Она с размаха ударила по щеке. Нефритовое украшение слетело со лба и рассыпалось зелеными слезами на полу. Я бросилась собирать бусинки, нанизывая их на порванную паутинку. Мама так дико закричала, что я поняла: пришла моя смерть. Я шептала: "Прости-прости-прости", руки дрожали, на них капала кровь из разбитого носа.

Мать всплеснула руками: "Ты не правильно собираешь", и тоже упала на колени, выискивая недостающие бусинки.

В это время негодница Маленькая Лилия под шумок сперла из приоткрытого сундучка хрустальный череп и со смехом бросилась на улицу.

- О, дети, горе мое! - жалобно заскулила мать, хватаясь за скалку и пускаясь вдогонку за озорницей.

Я тем временем собрала последние бусинки, ссыпала их в сундучок, но не погнушалась похитить и припрятать кожаные пластинки у себя за пояском.

Деревню огласили вопли Маленькой Лилии. Мать догнала ее, отобрала хрустальный череп и пыталась вправить мозги, нещадно лупя скалкой по мягкому месту. Время спасать крошку! Я хорошо помнила жесткость материнской руки, в парах дурмана не обремененную жалостью ни к мужу, ни к детям.

Я вовремя выхватила пичужку из лап разъяренного оцелота.

Мать здорово нам обоим тогда всыпала. И было за что, по правде говоря.

Но случилось непоправимое. Обитателям деревни раскрылась тайна приданого принцессы. Мать долго скрывала от соседей свое благородное происхождение. Хотя кое-кто сам догадался, потому что мужики болтливее баб. После пары чашек тыквенной браги язык Несокрушимого становился злейшим врагом. Он начинал вещать: "Не нужны мне бабские побрякушки, с удовольствием их выменяю на десяток смоляных стрел. Но разве моя ненаглядная принцесса расстанется с хризолитами в ушных катушках? Ни за что! Хотя никто в наших краях отродясь мочки под катушки не подрезал. Дикая глупая мода".

К счастью, верные товарищи вовремя успевали затолкать вождя на женины перины.

Но с тех пор каждый попугай знал и трезвонил на все стороны света о несметных богатствах, спрятанных под циновками принцессы. А хозяйки более скромных сундучков шушукались между собой о том, опасно или нет хранить сокровища, украденные у двенадцати богов.

Больше всего докучала настырная несносная жалость. И умели же вдруг скорчить скорбные мины при виде матери:

"Тяжело богачке на маисовых полях".

Мать ненавидела жалость. Стоило показаться на улице, как соседки, отклеив пальцы от недостряпанных лепешек, принимались теребить бусы и качать головами:

- Ой, что теперь с нами будет!

- А что будет с нашими детьми!

- Бегут и бегут в деревню из больших городов!

- И чего им в городе не хватает?

- Не чего - а кого!

- Нам и самим не хватает.

- Горе-горе!

- Лишь бы хрустальная голова не накликала беды!

2. ЯЙЦА БОГОВ

-11-

Раздался шум, стук дубинок, девчоночий визг. Ловили игуану. Она забежала в деревню и застряла шеей в терновой изгороди. Дети и женщины, вооруженные, кто скалками, кто дубинками или просто камнями, выскочили на зов:

- Еда!

- Большая игуана!