Игорь Смирнов - Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015

• Название: Философский комментарий. Статьи, рецензии, публицистика 1997 - 2015
• Автор: Игорь Смирнов
• Жанр: Культурология
• Год: 2015

Подборка около 60 статей написанных с 1997 по 2015 гг

Игорь Павлович Смирнов (р. 1941) — филолог, писатель, автор многочисленных работ по истории и теории литературы, культурной антропологии, политической философии. Закончил филологический факультет ЛГУ, с 1966 по 1979 год — научный сотрудник Института русской литературы АН СССР, в 1981 году переехал в ФРГ, с 1982 года — профессор Констанцского университета (Германия). Живет в Констанце (Германия) и Санкт-Петербурге.

---

2

Истина значения производна от сравнения разных состояний действительности (оно гасит субъективность при оценивании ситуации). Достоверность высказывания вторична, первично здесь конституирование — путем сличений и различений — факта, к которому оно будет отсылать.Как замечал Алан Уайт: произнося имя «Горгий», мы должны предварительно убедиться в том, идет ли речь о настоящем Горгии или о подменном, о самозванце (Alan R.White. Truth.London e. a., 1970, 3—4).Разогревая воду до девяноста градусов, мы не доведем ее до кипения, но при ста попытка увенчается успехом.Истинен/ложен, стало быть, опыт, извлекаемый из экспериментов — мыслительных либо дающих пищу для чувственного восприятия. Мир, терминируемый в значениях, не готовый, а препарируемый нами объект, становящийся феноменом в нас и для нас, постигаемый не без некоего насилия над природой, к которому призывал естествоиспытателей Фрэнсис Бэкон в «Новом Органоне» (1620). Это принуждение действительности к тому, чтобы стать доступной для обозначения, что-бы иметь значение, то есть ее, так сказать, ментализация, заключается в размежевании ee областей, которые идентифицируются по свойствам, присущим им и отсутствующим (полностью или частично) у теx, что им сопротивопоставлены. Объемы значений нельзя очертить помимо опознания признакового содержания, которое есть у референтов. Распадение философии на экстенсиональную и интенсиональную неоправданно. Точно так же чревато заблуждениями сотрудничество логики с теологией, инициированное Аквинатом. Пусть даже вселенная — изделие Демиурга, раздача имен вещам была поручена ветхозаветным Богом-Творцом Адаму. Семиозис — дело человека. Эта его знаковая работа не отделима, однако, от самовольного обращения с реалиями — от вкушения плодов с древа познания, от проникновения в заповедную зону, где порядок вещей должен был бы оставаться неизменным.

Как показывает мой базисный пример, ошибка коренится не столько в языковой манифестации знания (невинной, как Адам до грехопадения), сколько в самом знании, в частности, в перепутывании его предметных областей (старшина из анекдота использует информацию, почерпнутую из геометрии, на уроке, посвященном строению материи). Язык — семиотическая машина по исправлению ошибок, вкрадывающихся в мышление и практику. Если кто-то сочтет эту формулировку слишком сильным обобщением незатейливого рассказа о полковом наставнике, он должен принять во внимание, что знак какДругое вещи может выполнять функцию обозначения таковой только в порядке автокоррекции — самоуточнения и самоотрицания. Знак не указывал бы на мир, не обладай он способностью опровергать себя.И он не был бы также коммуникативным орудием, если бы не располагал возможностью, посредничая между отправителем и получателем сообщений, уступать чужой точке зрения во всяческих переиначиваниях говорения (вроде:«Пойми меня правильно.Вот, что я на самом деле хотел сказать…»).Язык выработал множество приемов, с помощью которых он старается избежать промахов в доносимой им до адресатов мысли. Наряду с отрицательными конструкциями чрезвычайно важная роль достается здесь условным предложениям, предвосхищающим вероятные возражения ограничиванием своей истинности, указанием на обстоятельства, в которых она была бы допустима. Доказательность (sophia apodeiktiké) лежит в природе языка, который требует аргументированности, дабы подступиться к реалиям.Очень обычная в ХХ веке критика языка (например, у Чарлза Морриса), восходящая к романтизму и вместе с ним — к апофатике, была запрограммирована внутри языка, неустанно занятого критической авторефлексией и тем самым вооружающего трансцендентального субъекта.Национальные языки нацелены на то, чтобы выйти из своих пределов,пересекаясьдруг с другом в лексических и фразеологических взаимозаимствованиях, сотрудничая с научными жаргонами, дополняясь формализованными языками логики, математики и т. п. Лингвистическая партикулярность пребывает в развитии, влекущем ее в сторону универсализма — к lingua Adamica, к наращиванию отражательной силы знаков, пусть их референтная мощь и не становится никогда абсолютной. С равным пра-вом язык можно было бы назвать и семиотической мастерской по починке мысли, и исповедной, где духовник выслушивает раскаяния в грехах. Адаму была назначена должность ономатопоэта, потому что ему предстояло повиниться в переступании границдозволенного. Как медиум, в котором происходит взятие ошибки назад, как инстанция извинения, язык вызывает доверие к себе. Именно поэтому языком злоупотребляют, ставя его на службу обману, намеренной лжи, каковая естьДругое автокоррекции, сопутствующей приближению к правде посредством знаков. Иными словами, заведомое введение в заблуждение — ошибка, делающая вид, что она не нуждается в поправке.

Тексты — наиболее далеко идущий результат самопреодоления, вкотороевтянут язык. В максимуме они не нуждаются в действительности вне себя, созидают ее, референтны в себе, преобразуют значения в смысл. Эта трансформация связывает значения, то есть релятивизует истинность/ложность каждого из них как имеющих дело с вещами; коротко: развещeствляет значения. Сама семантическая связь, следовательно, ни истинна, ни ложна, она попросту есть, потому что может быть. Идея единосущностного бытия, выдвигаемая философией смысла, экстериоризует и генерализует свойственную сознанию ассоциативность (если угодно: его сетевое устройство), снимает несходство отношений, выдавая их за все-связь, обнаруживая в картине мира панкогерентность. В чем соль анекдота о незадачливом старшине? Как физическое, так и геометрическое значения, которыми оперирует герой этого текста, истинны. Подмена одного из них другим ведет к фальши и завершается тем, что субституции дается обратный ход. Анекдот не просто полон смысла, но и тематизирует его. Смыслоносное установление отношения между двумя значениями, позволяющее осуществить замещение, безразлично к истине, превращающейся в ложь, которая устранима, если вернуться в сферу значений. Мы смеемся нимногони мало над самим смыслом, над горе-учителем, добивающимся от бытия единства, но терпящим при этом крах. Вместе с тем нельзя сказать, подлинна или нет история, поднимающая нас на метауровень, с которого нам предлагается бросить взгляд на смысл. Реверсируя неправильную подстановку, она знакомит нас с отношением как таковым,котороев конечном счете амбивалентно, готово обслуживать то недостоверное, то достоверное знание. Смысл легко скатывается в нонсенс, но смысл смысла в том, чтобы расположиться по ту сторону верифицируемости/фальсифицируемости, — таков урок, преподносимый анекдотом.В первом приближении мы думаем, что анекдот выбивает комический эффект из смысла, между тем как в своей последней глубине текст смеется над нами, над реципиентами, потерявшимися бы при попытке понять, истинен он или ложен, но не сомневающимися, что раскусили шутку, раз им (нам) ясно, откуда взялись невероятные сведения о закипании воды при девяноста градусах.

Не претендуя на то, чтобы исчислить отношения, порождающие смысл, я все же на-зо-ву некоторые из них (на мой взгляд, важнейшие) с тем, чтобы показать, сколь многоликим может быть сопряжение значений: 1)a R b(всякая семантическая единица ассоциируема с другой — она «есть» в сравнении с чем-то еще); 2)a&b(конъюнкция);3)avb(дизъюнкция); 4)a=aиb=b(рефлексивность, самоотнесенность значений); 5) еслиa R bиb R c, тоa R c(эквивалентность, транзитивность как базис аналогизирова-ния); 6)aМb(включение). Как хорошо известно, логика приписывает предложению, об-разуемому из соотнесения зна-чений, истинность/ложность в зависимости от того, на-с-колько соответствуют его члены действительному положению дел (так, дизъюнкция справедлива, если истинен один из ее элементов). Применительно к организации смыс-ла процедуры верифицирования отношений теряют свою ценность (по принципу: если дизъюнкция бывает истинной или ложной, то есть вбирает дизъюнктивность в себя, то она и то и другое вместе взятое). Поскольку отношения амбивалентны, их отрицания так же ни истинны, ни ложны (или и истинны, и ложны), как они сами. Смысл более чем двусмыслен — он множится (пролифeрирует) и тогда, когда негируется. Отрицание какой-то предметной области отнимает у нее право на существование, опустошает ее. Отрицание же того, что ни истинно, ни ложно, дает утверждение (связьRи истинна, и лож-на), которое, в свою очередь, может быть подвергнутoнегации, не становясь при этом сугубым отсутствием. Отрицание смысла аффирмативно, творит новый смысл, имеет самостоятельный статус. Высказывание «неверно, чтоa&b» не переводит конъюнкцию в дизъюнкциюavb, но подразумевает, чтоа,bвсего лишь не объединимы друг с другом: так возникает отношение обособления, дистанцирующее одно значение от другого. Сходным образом: из «неверно, чтоavb» следует coincidentia opposi-to-rum; из «неверно, чтоa=aиb=b» — иррефлексивность кака, так иb, их несовпадение с самими собой; из «неверно,чтоаэквивалентноb» — строгий бинаризм (tertium non da-tur); из «неверно, чтоаМb» — присвоение величинеаисключительности. Когда Платон уравновесил в «Софисте» бытие (a R b) c небытием (неверно, чтоa R b), дабы сообщить диалектике абсолютную последовательность и всеохватность, он открыл нам глубину смысла, постигаемую при его отрицании, от которого тот вовсе не страдает, а, напротив, растет и растет.