Евгений Салиас - Владимирские Мономахи

• Название: Владимирские Мономахи
• Автор: Евгений Салиас
• Издательство: Нижегородская ярмарка
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 1995
• ISBN: 5-87893-007-2

Роман «Владимирские Мономахи» знаменитого во второй половине XIX века писателя Евгения Андреевича Салиаса — один из лучших в его творчестве. Основой романа стала обросшая легендами история основателей Выксунских заводов братьев Баташевых и их потомков, прозванных — за их практически абсолютную власть и огромные богатства — «Владимирскими Мономахами». На этом историческом фоне и разворачивается захватывающая любовно-авантюрная интрига повествования.

---

— Вестимо, да… Ты для меня не то, что для иных прочих. Ты хотел Дмитрия Андреевича ножом хватить. И на горе… Да. Прямо скажу тебе… на мое горе обмахнулся ты… Будь я отважнее, я бы на то же пошел, хоть сейчас…

— Ладно. Так идем… подале отсюда… Перетолкуем обо всем. Одна голова — иногда только беда, а две головы — или две беды или счастье… Может, мы с тобой вместе такое дело повершим, что оба счастливы станем. Идем.

И оба, осторожно прокравшись кустами, вышли в аллею, а затем ринулись в самый дальний и глухой край сада…

Здесь, на той же скамье, где недавно объяснялись и плакали вместе Змглод и Алла, они уселись и стали говорить… Гончий рассказал всю правду про себя и Сусанну… Князь рассказал всю правду про себя и Дарьюшку.

Враг у обоих был один…

Только перед рассветом расстались они, порешив: смелым Бог владеет! Либо пропадать обоим, либо все в Высоксе перевернуть на свой лад.

— Помни же, князь, — сказал Анька с чувством в голосе. — Не робеть… Я пропаду — мне все одно… рано ли, поздно ли… да мне и жисть в тягость, а ты оробеешь — все счастье твое ухнет.

XIX

На другой день, во время приема у Аникиты Ильича, когда коридор был полон народу, а в приемной сидело человек десять, вдруг произошел страшный переполох… Все ахнули, кто оробел, а кто и не испугавшись растерялся от изумления.

В приемной явился Анька Гончий.

Он глядел на всех спокойно и даже как будто гордо…

Бледное лицо его и сверкавшие глаза поразили всех каким-то особенным выражением решимости, удали, отваги…

Только изумленный пуще всех начальник канцелярии Пастухов решился спросить его…

— Что ты? Сам?

— Да. Сам. Голову принес… Либо инако все будет! Как Богу угодно. Доложи барину. Пусть… допустит. Не допустит до себя, я здесь же в приемной горло себе перережу, а на мучительство не дамся. Доложи: я не прощения просить пришел, а глаза ему открыть… А за мной еще четверо…

Пастухов доложил дословно. Аникита Ильич вытаращил глаза.

— Здесь? — выговорил он. — Пришел?

— Да-с.

— Сам, сказываешь? Не поймали, да привели?..

Пастухов повторил слова Гончего.

Старик подумал мгновение и затем, поднявшись с кресла порывом, вымолвил едва слышно:

— Впусти.

Пастухов вышел и думал:

«Ну, как бы из своих рук его не убил чем попало…».

Но, впустя Гончего в кабинет, Пастухов вошел за ним, думая совсем иное:

«А если Анька отчаянный и пропащий хватит барина ножом?..»

Между тем барин мерил молодца с головы до пят и заметил его странное лицо, дикий взгляд и решимость отчаяния во всей фигуре.

— Теперь меня резать пришел? — выговорил он почти шепотом и пытливо глядя Аньке в лицо.

Молодой малый опустил сверкающие глаза и отозвался глухо, но с искренним чувством:

— Избави Бог и помилуй!.. Я, кроме добра, ничего от тебя никогда не видал, Аникита Ильич… Да если б ты меня и наказал когда, на то твоя барская воля… Вот, видишь, с собой взял… Но не на тебя, а на себя…

И Анька достал большой нож из-за пазухи… Пастухов, перепуганный, шагнул к канцеляристу, собираясь его схватить за руку…

— Ты чего тут? — вскрикнул на него Аникита Ильич. — Пошел вон!

Пастухов окаменел на месте, разинув рот.

— Вон, тебе говорят…

Начальник канцелярии поспешно, вышел из кабинета и, затворяя за собой дверь, думал:

«И впрямь я ошалел! Нешто это возможно?..»

В приемной, конечно, шел толк о появлении бегуна и злодея, а в коридоре был даже шум… Все говорили зараз, дивясь и ахая, соображая и гадая…

В кабинете барина стало тихо… Только раз все расслышали Громкое и гневное слово Аникиты Ильича, повторенное два раза вопросом:

— Четверо? Четверо?

Прошло около получасу с тех пор, что Гончий вошел в кабинет, когда барин вдруг появился на пороге и приказал:

— Позвать Абрама!

Абрам, отец Аньки, за которым собирались бежать на домну, нежданно оказался внизу на крыльце и через несколько минут был уже в кабинете около сына.

Через несколько мгновений Аникита Ильич снова появился в дверях, и снова приказал к себе позвать князя Давыда и Угрюмову.

Молодой князь оказался не у себя, а в канцелярии, куда почти никогда не заходил. Очевидно, он ждал, что барин пожелает его тоже видеть и потребует.

Когда Давыд вошел к Аниките Ильичу, Анна Фавстовна бледно-зеленая поднималась по лестнице в сопровождении Пастухова.

Угрюмова и Сусанна уже знали, конечно, что Гончий явился сам к Аниките Ильичу. Постоянно боявшаяся этого за последнее время Сусанна была поражена как громом и сидела молча и опустив голову на руки. Угрюмова стояла перед ней и успокаивала ее глупыми словами.

Появление Пастухова, потребовавшего ее наверх, было новым, но еще сильнейшим ударом для обеих… Дело принимало тот оборот, о котором Сусанна боялась и думать.

— Что ж? Идите… — вымолвила она глухо. — Вы знаете, что отвечать…

И Угрюмова пошла… Она знала действительно, что должна отвечать. «Ничего знать не знаю и ведать не ведаю!» Но когда женщина вошла в комнату барина, где бывала случайно не более раза в год, она от страха совершенно лишились сознания и едва держалась на ногах… Как сквозь туман, разглядела она Аникиту Ильича, поодаль от него у стены молодого князя Никаева, а за ним седого Абрама и его сына.

— Ну, подлая тварь, отвечай мне… Был ли Онисим полюбовником барышни Сусанны Юрьевны? — выговорил Аникита Ильич отчетливо, но голос его был другой, будто с хрипом и будто рвался. — Отвечай правду и скорее… Солжешь, то к вечеру из-под плетей в гроб положат. Ну…

Угрюмова не могла вымолвить ни слова. Язык не повиновался ей.

— Что же? Под плети желаешь, старая собака? — произнес Аникита Ильич тише. — Ну?..

Угрюмова что-то пробормотала… Можно было разобрать только: «вед… не вед…»

— Прикажи двух рунтов с плетьми позвать сюда по винтушке! — расслышала она и повалилась в ноги барину.

— Последний раз спрашиваю тебя, пса… был ли Гончий не твоим, а барышниным полюбовником?

В комнате наступила тишина. Слышалось только тяжелое дыхание и сопение барина. Затем старик подошел ближе к ней и вымолвил совсем дрожащим голосом:

— А Дмитрий Андреевич?.. Теперь…

Угрюмова, всхлипывая и закрывая лицо руками, замотала головой…

— Онисим… Давыд… Берите ее… Швыряй в окно… Этак проще… — вскрикнул старик.

Князь и Гончий, оба изумленные, двинулись к женщине несколько нерешительно… Но Анна Фавстовна закричала, завыла и шарахнулась от них.

— Батюшка Аникита Ильич! Я не виновата…

— Говори… Отвечай… Нареченный якобы Дарьюшкин теперь в ее полюбовниках состоит? Правда ль это?

— Правда… правда… — вдруг отчаянно завопила Угрюмова, как бы обезумев.

И снова наступила мертвая тишина, но на этот раз длилась дольше. Наконец Аникита Ильич, будто придя в себя, вызвал Пастухова и распорядился. Он казался совершенно спокоен. Все вызванные им вышли из кабинета и все глядели бодро, кроме Угрюмовой, которая едва шагала.

Однако один Давыд отправился к себе. Седой Абрам с сыном под конвоем двух рунтов отправились в полицейский дом, где были помещены в светлой горнице, но под стражей. Анна Фавстовна перешла только коридор и очутилась в канцелярии и затем в маленькой горнице, где был склад бумаг и дел, вроде архива. Когда она была введена, то за ней затворили дверь, и звякнул замок. Она опустилась на стул и почти лишилась сознания, ожидая, что именно здесь ее сейчас же начнут наказывать плетьми…

Одновременно верховой рунт поскакал на Проволочный завод требовать к барину священника, отца Григория.

Это был четвертый свидетель, на которого сослался Гончий. Когда-то священник, большой друг Абрама, после свидания с барышней, смутился и кой-что поведал ему, прося его совета. Теперь и Анька и сам Абрам сослались на отца Григория, который тоже может открыть глаза барину по иному важному обстоятельству.

XX

Между тем, пока Давыд, радостный, сияющий сидел у Дарьюшки и, ничего не объясняя, уверял ее, что Господь смилостивился над ним и над нею; пока Абрам и Гончий ждали, чем разрешится их участь, но однако не ждали беды; пока Анна Фавстовна сидела запертая и от страха полуживая… сам барин Аникита Ильич долго, тихо шагал по своим комнатам, а затем опустился в любимое большое кресло в спальне около киота с образами.

Он чувствовал себя нехорошо… В голове было как-то все спутано, мысли о совершенно разных обстоятельствах и предметах переплелись и перепутались, сбившись как бы в какой клубок. Он то бормотал, то шептал, то ясно и громко произносил слова вслух… И все о разном, не имеющем ничего общего между собой…

Ему казалось чудное! Он будто плавает или летает по воздуху… Через час у него был уже Вениус, вызванный им впервые как врач.