Сергей Есин - Дневник 1984-96 годов

• Название: Дневник 1984-96 годов
• Автор: Сергей Есин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Среди награжденных много было музейных работников. Вспомнил мысль Наполеона: я даю человеку бляху, орден, и привязываю к себе на всю жизнь. Из лиц более или менее известных только Пресняков-старший и Марта Цифринович. Кажется, Цифринович получала какое-то звание, за нее я искренне порадовался.

Сам орден с межеумочным названием "Дружбы" показался мне мелковатым, его никак не сравнишь с прежним — "Дружба народов". Ленточка зелененькая, все это легковесно. Но тем не менее это мой первый орден. Я еще не остыл и очень хорошо помню, как на Гостелерадио меня лишили "Веселых ребят", которые в последний момент отдали Максиму Шостаковичу. Пришел старший Шостакович, Максим не выезжает, его не отмечают, старый Лапин, который любил меня и которого я тоже любил, вычеркнул из списка меня и вписал Максима. А Максим вскоре остался за рубежом.

После министерства заехал на работу, решали с Зоей Михайловной, что делать с семинаром публицистики. Кажется, я договорюсь с Апенченко. Начинаются экзамены, начинается работа.

За время тех десяти или пятнадцати минут, которые я пробыл в своем кабинете, позвонила Мариэтта Омаровна. Сказала, что кто-то в Омске или в Бийске видел мое выступление по ТВ как доверенного лица Геннадия Зюганова. Ее это очень удивило, меня тоже, потому что не далее как вчера Тарасов сказал мне: "Не получилось, твое телевизионное выступление мы никуда не давали". Позиция, дескать, неясная, размытая, не ясно, за что ты выступаешь. А вам ясно? Вот вы и профукали президентское место. Тем не менее позвал меня в пятницу на встречу с Зюгановым. Я полагаю, что там я сумею много сказать, терять мне нечего, возраст у меня такой, что надо говорить правду. Буду защищать, буду не щадить себя, буду писать книжку о Ленине, но все равно они — суки.

25 июля, четверг. Утром разнес по семинарам и группам темы для этюдов, получилось довольно интересно. Начались приемные экзамены. Вечером определил темы для группы публицистов. Апенченко сделал это интересно: "Событие года", "Трудный день", "Деловой человек", "Музыка в переходах — нищие в метро", "Ветераны войны и афганцы", "Почему я хотел бы (не хочу) стать депутатом Государственной думы", "Что я знаю о русской публицистике", "Правду, правду, только правду. Но что такое правда?"

"Известия" на своих страницах поместили гимн на инаугурацию президента. Какие-то странные слова, очень напоминающие времена Сталина: "Первый сокол — Ленин. Второй сокол — Сталин". "Культура" тоже постаралась, опубликовав картину-коллаж из галереи Марата Гельмана. Ельцин и Лебедь на фоне идиллического пейзажа. У людей моего поколения сразу же возникают совершенно определенные ассоциации.

Опять что-то взорвали.

26 июля, пятница. Сегодня абитуриенты писали этюды. Пару часиков сумел урвать и прочел, отредактировав свою статью в новую книжку. Есть и заголовочек "Жизнь на фоне". Говорил с Юрой Апенченко. Сказал ему, что вдруг перестал чувствовать обиду на Бакланова, меня тяготят враги, я знаю, что многим ему обязан. Невольно зашел разговор об отношениях Бакланов — Бондарев. Когда-то они ходили всегда только вместе, их проза была почти неразличима, а теперь, на склоне лет, ссора переросла в открытую и непримиримую войну. Я рассказал, что хотел сделать вечер знаменитого литинститутского семинара Паустовского, через который прошли не только эти двое, но и Шуртаков, Евдокимов, Годенко и многие другие. Бондарев сразу же мне отрезал: "Если будет Григорий Яковлевич, я не приеду". На это Апенченко сказал, он ведь с Баклановым довольно долго работал: текст Юриного рассказа у меня выписан на отдельной бумажке.

29 июля, понедельник. Сегодня, когда по телевидению смотрел на стачку горняков Приморья, которым уже не платят бог знает сколько зарплату, я невольно позлорадствовал: скоро дождутся и всеобщей забастовки горняков. И тут же подумал: боже мой, почему я хочу, чтобы моей родине стало плохо? И еще от одной картинки на телеэкране резануло по сердцу: ночью убили паренька, вышедшего с блокпоста, успели отрезать ухо — обезобразить труп. Эту, как сказал бы эстет, натуралистическую картинку тут же показали. Троих нападавших на блокпост боевиков из пулемета расстреляли. Если бы эти дети знали, что творят!

Какая чудовищная ответственность лежит на взрослых. Взрослые же делят власть и планируют министерства. Все время возникают новые указы, как будто из указов могут возникнуть деньги, продукты и жилье. Рассказывают такой эпизод. Стоят старушки в очереди и разговаривают между собой о политике, о Ельцине. Мы-то за него голосовали, а он Чубайса привел. Ненависть к Чубайсу всеобщая.

В институте сегодня писали изложение. Отрывок из Мамина-

Сибиряка довольно трудный, но чрезвычайно русский и неожиданный. Может смущать некоторое многотемье, но на то они и писатели будущие, чтобы справляться с трудностями.

В субботу и воскресенье еще раз в уме переделал всю книжку. Теперь будет так: введение "Жизнь на фоне" и четыре раздела. Первый — политика, второй — культура, третий — литература и институт, четвертый — искусство, сюда войдет большинство статей о кино. Распределил и все статьи. Последний раздел закончится "Смертью Левитанского". Хорошо бы написать еще статью о проигравших коммунистах, мои к ним претензии. Возникла идея иллюстраций. На это натолкнул "Канкан" Сера, которым "Независимая газета" в свое время иллюстрировала мою статью о бессмертных шалостях интеллигенции. "И просят, и клянут". Сейчас буду потихонечку готовить комментарии на полях.

30 июля, вторник. Уже довольно давно Вл. Павл. Смирнов в преддверии начинающегося у него на кафедре ремонта попросил присмотреть за портретом Горького с кафедры. Я сказал, чтобы несли ко мне в кабинет: на окнах решетки, поблизости охрана. Честно говоря, мой кабинет постепенно превращается в маленький склад. Чтобы летом во время безлюдья не вынесли, я велел поставить в кабинет и два телевизора с видеомагнитофонами, которые недавно купили для занятий с иностранцами. Тащат, воруют все. Записал ли я, что недавно из общежития украли 4,5 кубометра досок, которые сняли с полов и которые я припас, чтобы поставить стеллажи у нас в архиве? Портрет поставили к стеночке, и я забыл. Сегодня, после двух дней отсутствия, возвращаюсь на работу и вижу, портрет висит на стене возле окна. И сразу же в комнате наступила такая теплота, такая мягкость, что я на собственнном опыте понял, почему так любила аристократия вешать живопись в свои жилища. Это не просто живописные пятна, это какая-то мягкая энергия жизни. Кажется, по возможности, я начну собирать живопись и дома.

Сегодня весь вечер разбирался с книгами, присланными на конкурс Пенны. Все это, конечно, очень разные книги, авторы, но меня потрясает амбиция писателей. По условиям конкурса, автор может представить себя и сам. Так, боже мой, какой только гадости они ни нанесли. Особенно здесь постарались юмористы с разливанным морем своей несусветной пошлости. Постараюсь побольше всего прочесть, но в целом ряде случаев действовать буду беззастенчиво: Искандер со своим зубоскальством по поводу Ленина пусть будет представлен кем-либо другим из членов жюри, а не мной. Из, так сказать, по именам заметного сегодня вечером прочел Зою Богуславскую, это даже не Надежда Кожевникова — компот с бараниной. Всем хочется описывать свое молодое сексуальное, а на этот раз, в отличие, наверное, от жизни, героическое поведение. Там, где в жизни дала, замещается на литературное не дало.

Днем в институте читал этюды, очень много посредственного. Хорошо ставит оценки Рейн.

5 августа, понедельник. В Обнинске, как всегда, чтобы забыться, занимался хозяйственными делами. Начал строить стеллажи в гараже. Неожиданно оказались некоторый урожай огурцов и много зеленого перца. По старой нищей привычке советского человека все запасать впрок и надеяться только на свои силы зеленый перец заморозил, но огурцы в этом году солить не буду.

Все время, в хозяйстве ли, в каком-либо низком чтении, много думал о двух своих книгах. Степень беспокойства уже так велика, что пора бы и начинать конкретную работу, иначе пойду вразнос. Первую главу "Публицистика", наверное, закончу выдержками из дневника. На это меня натолкнул разговор с моим вечным оппонентом Мариэттой Омаровной Чудаковой. Но об этом чуть позже.

Что касается В.И., то, может быть, написать этот роман от лица трех женщин: матери, Крупской и Арманд? Как это оправдать — не знаю, но повод для размышления и внедрения в материал здесь есть. Все получится, конечно, значительно проще, да и уже написанные куски "Константина Петровича" не дадут мне особенно уклониться — листов десять там есть. Ничего не ясно, все покажет материал, в который надо влезть, но я пока стою, потому что еще не набирается книжка о культуре. Интересно отметить, что "масть пошла". Как и всегда бывает во время счастливой или в будущем удачной работы, сами по себе идут в руки материалы: вдруг попалась статеечка в "Советской России" об Илье Николаевиче, отце Ленина.