Сергей Есин - Дневник 1984-96 годов

• Название: Дневник 1984-96 годов
• Автор: Сергей Есин
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Я недаром говорю о мифе на этом вечере, посвященном 90-летию со дня рождения замечательного писателя послереволюционного периода русской литературы Александра Александровича Фадеева".

Выступали Алексин, Данин, Прут, Островой, Н.И. Дикушина, Долматовский. А может быть, уже и литература закончила свою жизнь в нашей стране?

Вчера, наконец-то, достал лекарства для В.С. Как всегда, в конце декабря я измучился. Все скверно и плохо: пропадают деньги, которые были сложены в банк, жить становится все труднее и сложнее. Позавчера, в воскресенье, кто-то в восемь вечера во дворе разбил лобовое стекло на моей машине. Два дня я мучился, вставляя его. Вчера Татьяна Алексеевна улетела в Париж к Татьяне.

1992

2 января, четверг. Новый год встречали дома. Смотрели ТВ и читали. 2-го ходил на "Щелкунчик" в ГАБТ. Надпись "СССР" на занавеси еще есть. Театр потускнел, нет прежнего лоска. Спектакли тоже идут без блеска.

3 января. Ездил в издательство к Хруцкому. Он вернул мне роман "Казус" — их журнал для романа мал. Но думаю, посоветовался со своими постоянными авторами. Отвозил верстку сборника рассказов Г.С. Костровой. Она рассказала о том, как Володю выставили из журнала. В дни путча 78-летний Залыгин (с ее слов) испугался, даже отъезжал куда-то в ФРГ. Поговорили о возможности Залыгина перешагивать через людей. Отставка была объявлена Кострову, который лежал с язвой в больнице, через секретаршу Валентину Ивановну.

7 января. Весь вечер до глубокой ночи, смотрел прямую трансляцию из Богоявленского храма. Рождество. Сколько торжественных огней и искренних, переживающих рождение Бога и Спасителя, лиц! Но куда-то исчезла моя детская вера. С моими рассуждениями об универсализме веры и необходимости для человечества религиозной идеи. Позавчера в Обнинске начал "Стать писателем?" Пока идет первая глава: описание и технология Литинститута.

9 января. Вчера ходил в Малый театр, "Аз воздам", пьеса С.Кузнецова. Наверное, я об этом напишу. Конфликт высокого уровня театра и непритязательного, конъюнктурного уровня пьесы. А разве предыдущая классическая конъюнктура — "Любовь Яровая" — возникла не на этой сцене? Вчера читал только что купленную книжечку Парандовского "Эрос на Олимпе".

12 января. Воистину, надо писать дневник каждый вечер. Уже через день-два события становятся другой значимости.

Вечером с В.С. и С.П. ходили в Большой. "Тоска" на итальянском языке. Пригласил В. Мальченко. Места были прекрасные. Спектакль стабильный, пели очень хорошо. Мальченко — я впервые Володю вижу на оперной сцене — артист, оказывается, прекрасный. Публика в театре поблекла, меньше интеллигенции, больше интуристов средней руки. К вопросу о нереальности цен: билет 10 ряда партера — 10 рублей, стакан фанты в буфете — 2 рубля 30 коп.

Утром был на митинге. Много слышал едких слов и лозунгов. Много лозунгов антиеврейских.

В пятницу впервые — никому раньше не признавался — смотрел "Турандот" у Вахтангова. За сегодняшним спектаклем я видел тот, первый, его отблески. Сегодняшние исполнители говорят с интонацией Борисовой и Ланового. Сколько же из этого спектакля возникло! Недаром на сцене 70 лет!

22 января, среда. Вчера — это интересно! — был в 16.30 в Музее В.И. Ленина на собрании в годовщину его смерти. На этот раз получить билет на заседание не было делом престижа, поэтому и был народ самый простой. Естественно, не было ни Горбачева, ни Яковлева, ни Ельцина, которые за свою карьеру много раз имя его упоминали. Не было и Бурбулиса, который заведовал кафедрой научного коммунизма и с этого кормился. Зал был полон, было много простых людей, которые с именем Ленина связывали свою молодость и надежды на заработанную и спокойную старость. Я слышал рассказ одной женщины, которая накануне всю ночь провела на Красной площади. После того, как в 23.00 "Вести" объявили о переносе тела и о захоронении его в Ленинграде на Волковом кладбище, она сорвалась и приехала на Красную. В эту ночь мороз был больше 20°. Апостолы покинули, верны остались только верующие. Многовато было крика, воплей об утраченном, риторики.

Смотрел несколько новых советских фильмов. Очень много школьности, переизбыток формы. С В.С. ходил на просмотровую комиссию. Фильм о Маяковском. Стремление доказать, что он уже никому не нужен.

23 января. На улице купил мороженое "Эскимо". Я обычно не помню цен, но здесь — мороженое! — и вот данные: 28 копеек еще полгода назад, 3 рубля 40 копеек сегодня.

Написал предисловие к книге Амутных. Виталий меня восхищает, дай бог ему социальное зрение — все остальное у него есть. Для завтрашней приемной комиссии отрецензировал Михаила Ершова — серьезное, сильное письмо. Беда русского писателя — он не графоман, ему не пробиться.

Во время конгресса, в перерыв, увидел Алксниса. Стоял в лиловом костюме рядом с двумя одетыми в меха дамами. Подошел к нему: "Товарищ Алкснис?", лицо у него сразу стало напряженным, видимо, привык жить в ожидании каверз и борьбы. Что-то будет. "Позвольте пожать вам руку". Лицо размягчилось, напряжение спало. Рука у него теплая, сильная. Он оказался ростом выше, чем я предполагал.

9 февраля, воскресенье. Днем был на митинге, собралась "Трудовая Москва". Было вдвое больше, нежели в прошлый раз, народа. В речи особенно не вслушивался, но лица были угрюмые и собранные. Людям действительно нечего терять. Сделал списочек — для повести — лозунгов.

Вечером вместе с В.С. был в "Мире" на выставке Ив. Вологодаря "Гармония-90". Стареющий художник с верной рукой, пишет полотно и больше всего боится, чтобы все не узнали, что у него не стоит философия цитат, сопоставлений, эстетизации и пр.

Долго, до "Библиотеки В.И. Ленина", шли пешком.

15 февраля, суббота. Обнинск. В прошлый понедельник,

10-го днем, раздался звонок: сначала В.И. Гусев, потом В.П. Смирнов — грядут выборы ректора после ухода в министры культуры Е.Ю. Сидорова. Я имел неосторожность согласиться. Поманила меня увлекательность публичной, в частности, педагогической работы. Всю неделю хожу под гнетом этого своего обещания и разворачивающихся за моей спиной событий.

В тот же день Гусев объявил обо мне как о его кандидатуре на каком-то совете. Говорят, приезжал Сидоров, и совещались: Сидоров, Новиков, Киреев — значит, хотят Руслана. Ладно, как вывезет, даст бог, все рассосется, и чаша сия меня минует.

Во вторник был на правлении независимых писателей. Держу свой курс — внутренняя независимость от стаи.

В среду ездил в Егорьевск к Владику. Купил 20 метров пленки для парника. На обратном пути познакомился с местным дьяконом — отцом Георгием (Юрой). Очень душевная идея семейственности. Ему 26 лет, двое детей, живет в Сергиевом Посаде и каждую неделю мотается к семье на неполный день. Огромная дорога! Жалуется — в церкви все, как и в миру.

Видел еще один фильм Годора — "Китаянку". Понравилось очень, хотя, как и в прежней картине, цитаты, разведка социального, спасение культуры и т.д. Художник — всегда анти, всегда левый. Но это не про русскую интеллигенцию — она вечно у кормушки. Написал для "Труда" колонку "Бой цитат" и еще раньше сдал в "Гласность" рецензию "Чужая история не болит" на американский фильм "Молодая Екатерина". Неужели на ощупь я все же готовлю книгу о культуре? Кому она теперь нужна?

В четверг был на Арбате. Все столы завалены "русским": фигурки, шашки. Интересны новые матрешки, одна в одну: Ельцин, Горбачев, Андропов — до совсем крошечного В.И. Ленина.

Сегодня по радио о В.И. распространялась, нагло распоясавшись, Т.Н. Иванова. Редактор и у нее Лева Ярыгин, тот самый, который работал со мною над пьесой о В.И.

О политике не пишу, привыкаю. В "Независимой" статья Руцкого. Интересно, близко, но не верю — это не достоинство личности, а достоинства ловкого журналиста.

18 февраля, вторник. Был семинар. Говорил о Сен-Симоне и "Хаджи-Мурате". Политика и художественность — сплав. Пошел по социологии. Хотим мы или не хотим — держится литература политикой, социальным, здесь мотор, и уход в башню из слоновой кости — для литературы гроб.

Езда в Переделкино в компании с И.Л. Жизнь определенно ведет меня по кругу. Дача Погодина с огромным кабинетом и маленьким ситцевым занавесом перед домашней сценой, огромное количество фотографий над столом, морозная снежная зима за окном. Я заглянул на террасу, о которой когда-то рассказывала мне тетя Муся, первая жена дяди Шуры, от которой он почти сразу после свадьбы ушел. Кажется, это мать Маргариты? Абажура, который я помню по ее рассказу, на террасе нет. Я все представлял себе по-другому. Но это был первый для меня живой рассказ о писателе, особенно крупном. Помню свои детские сомнения: как же они могли быть так близки с человеком, написавшим "Кремлевские куранты"?.. Кстати, первой пьесой, в которой я потом играл как артист, и были эти самые "Кремлевские куранты".