Михаил Леонтьев - Идеология суверенитета. От имитации к подлинности

• Название: Идеология суверенитета. От имитации к подлинности
• Автор: Михаил Леонтьев
• Жанр: Психология
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-8041-0698-1

Наша политическая система — это имитация. Имитация, естественно, общепринятого «цивилизованного» либерального стандарта. Потому как иного в нынешней глобальной системе не положено. И хорошо, что имитация — потому, что оригинал ещё хуже. И хорошо, если мы это понимаем.

Советская система, в известном смысле, тоже была имитацией и существовала более или менее стабильно, пока она это понимала. Заметьте: все демократизаторские наскоки на действующую систему построены по старой правозащитно-диссидентской модели: «Вот вы тут написали у себя — извольте выполнять!»

Вот пока начальство отчётливо сознавало, что это не для того написано, чтобы выполнять, всё шло нормально. До тех пор как наверх не проникли товарищи, не обладавшие навыком к мышлению, но обладавшие, к сожалению, навыком к чтению, которые, почесав репу, поразились: «Смотрите, действительно написано!» Идея реализовать буквально то, что было придумано понарошку, наиболее наглядно проявилась в территориально-государственном устройстве и его последствиях. В страшном сне никто не думал, что эти границы станут настоящими.

И сегодня буквализация нашей политической системы может иметь только один результат: она рухнет, похоронив под собой государство — на этот раз уже РФ.

---

В. Р. Легойда: — А как тогда.?..

М. В. Леонтьев: — Ну, вот и я не знаю как. Терпят зачем-то. Именно поэтому формат короткий: зритель не успевает понять, что мы занимаемся здесь не телевидением (смеются).

Что такое телевидение? Я сейчас говорю о политической журналистике, давайте уж не будем трогать шоу-бизнес…

В. Р. Легойда: — Да мы уже договорились и о политике не говорить! (смеется)

М. В. Леонтьев: — Идеальные телевизионные политические журналисты — Леонид Парфенов и Сергей Доренко. Два очень разных человека, совсем разные, но оба такие вот «телевизионные животные». И тот и другой смыслами не занимаются, они занимаются формированием образов. По-разному совершенно, потому что у них совсем разная фокусная аудитория. Парфенов адекватен для своих. Но то, чем он занимается, — это импрессионизм. Даже свои исторические полотна он вычищает от всяких признаков какой-либо аналитики. Он работает картинкой, образом, он работает стилем. Это и есть чистый инструмент телевидения как таковой.

В этом смысле я — очень плохой телевизионщик, совершенно откровенно говорю. Поэтому я всегда всячески избегал чисто телевизионных форматов, которые мне пытались предлагать: ток-шоу и т. д. Вот Познер может вести ток-шоу. У нас с Познером очень разные вкусы и взгляды, очень разные. Я не буду сейчас по этому поводу высказывать своих суждений. Но как телевизионный модератор он — высокий профессионал, он умеет это вести. Я не умею, это другая профессия. Не умею, не могу и не хочу — мне это в принципе неинтересно.

В. Р. Легойда: — А значит ли это, что, по-вашему, на телевидении вообще практически невозможно говорить о смыслах?

М. В. Леонтьев: — Ну, очень сложно! Вообще, на телевидении начинают говорить о смыслах тогда, когда для этого нет другого места. Очевидно, это случается из-за того, что обессмысленность дошла до определенного предела, и поэтому открылась эта противоестественная ниша. Наверное, она должна когда-то закрыться.

Когда ты имеешь аудиторию 50–60 миллионов человек, твоя задача состоит в том, чтобы максимально эту аудиторию удержать, не потерять, поскольку это самый прайм-тайм, самое рейтинговое время. Канал не может позволить себе в это время потерять две трети аудитории и разговаривать с оставшимися «искателями смысла». Я в свое время уже говорил и сейчас повторю, что человек, который занимается телевидением, в течение нескольких лет с неизбежностью превращается либо в кретина, либо в шоумена. В шоумена я точно не превратился пока, к счастью. Значит, остается второй вариант.

В. Р. Легойда: — Как-то вы жестко!

М. В. Леонтьев: — Ну, вы знаете, во всякой шутке есть доля шутки. Когда я приходил на телевидение, меня страшно грузил телевизионный формат, мне было очень тяжело, потому что я понимал, что Бог — в деталях. Чем лучше я знал предмет, тем сложнее мне было сделать по нему эфир. Я думаю, что у «Спаса» — все-таки другая аудитория, к счастью. Это аудитория, которая сознательно смотрит именно этот канал, она в контексте. Когда ты работаешь с телезрителем массового канала, например, Первого, то ты должен помнить, что, даже если ты сделал тридцатую передачу про то же самое, люди не помнят, или не знают, или не смотрели ничего до этого. Ты должен начать с начала. Потом ты должен заинтересовать зрителей, то есть сразу, в первой строке, объяснить, почему им это важно. Иначе они просто переключаются на другой канал. И ты должен быть им понятен. Ты не можешь в процессе нагрузить их никаким знанием, которое для них непонятно, потому что они теряют нить рассуждений. Это же не газеты, они же не могут перечитать или переспросить.

В. Р. Легойда: — Ну, можно записать и пересматривать. Но это, скорее, уже критика какая-нибудь.

М. В. Леонтьев: — Это уже другая аудитория. Мы говорим о массовой аудитории. Поэтому упрощение, то есть степень популяризации, а зачастую вульгаризации вопроса — очень высокая. И моя задача заключается в том, чтобы постараться, по возможности, не упустить основной смысл. Поэтому темы, которые являются предметом моих программ, — это темы, которые для меня, во всяком случае, абсолютно прозрачны и ясны. Есть масса тем, которые не являются для меня настолько однозначными. Но значит, я ими и не могу заниматься.

В. Р. Легойда: — Вот в этой связи, — простите, что перебиваю! — вопрос, который меня очень давно волнует. Когда-то была большая дискуссия на одном из интернет-сайтов, посвященных средствам массовой информации. Тезисом, который в эту дискуссию был вброшен и вокруг которого дискуссия развивалась, было то, что религия со своим богословским, историческим, духовным контекстом принципиально невместима в формат СМИ. Эта мысль была предельно жестко сформулирована, и копья ломались довольно долго. Для меня это вопрос, опять же, принципиальный: зачем мы всем этим занимаемся, если это все равно невозможно? Ведь это разговор о смыслах!

М. В. Леонтьев: — Если мы хотим сделать всю религию предметом СМИ, то, конечно, она больше, шире и глобальнее, чем предмет СМИ.

В. Р. Легойда: — Но религия и вера, в любом случае, — это разговор о смыслах. Означает ли ваш тезис, что, по-вашему, о вере на телевидении, например, говорить нельзя?

М. В. Леонтьев: — Нужно! Вопрос — как говорить? Это страшная проблема! Я за «Спасом» с самого начала не следил, но я помню, как делался «Русский взгляд» Ивана Демидова. Эта попытка, с одной стороны, в современном, не замшелом стиле говорить с позиций русского взгляда о каком-то текущем общественном, политическом процессе и, с другой стороны, попытка вкрапления туда проповеди, вообще религиозных сюжетов — все это очень сложно складывалось. Это была безумная проблема, потому что ритм другой. Вообще совершенно другое состояние энергии, совсем! Это суперпрофессиональная задача, ее надо решать.

Я бы с удовольствием вообще электричество отключил: никакого от него толку нет. Не было бы интернета и телевидения. И никто бы от этого не пострадал! Ведь прогресс основан на конкуренции, причем никакого совершенствования человечества, общества, качества жизни от прогресса не возникает.

В. Р. Легойда: — Михаил Владимирович, вы сейчас серьезно говорите?

М. В. Леонтьев: — Абсолютно!

В. Р. Легойда: — А как вы себе это представляете?

М. В. Леонтьев: — Поскольку человек живет на земле и в разных сообществах, то, грубо говоря, если ты не будешь конкурентоспособен, то тебя уделают — либо в прямом смысле, либо в каком-то косвенном: вытеснят с рынков, загонят за обочину, за можай… Поэтому прогресс — это абсолютно светский и, на мой взгляд, с религиозной точки зрения не имеющий ни смысла, ни цели, процесс, от которого возникают колоссальные издержки. Максимальной издержкой прогресса является отказ человечества просто воспроизводиться, что для любого живого существа является просто вопиющим фактом.

В. Р. Легойда: — Я во многом готов согласиться, но вы всерьез говорите: «Я бы отключил электричество»? Или это такая метафора?

М. В. Леонтьев: — Ну, наверное, это все-таки метафора. Но я не люблю ни телевидение, ни интернет. Но вот они существуют. Мало ли кто чего не любит!

В. Р. Легойда: — Все-таки, с вашего позволения, я бы хотел вернуться к вашим программам и вашему образу. Вам важно, что о вас подумают люди, которые смотрят программу?

М. В. Леонтьев: — Я обязан думать, хотя бы с профессиональной точки зрения, что обо мне думают люди, которые смотрят мою программу. Я не очень забочусь о том, что обо мне подумают мои враги, то есть люди, которых я считаю врагами и которым я очень не хотел бы понравиться. Потому что это катастрофа, если я понравился врагу.

Что обо мне думают единомышленники, я примерно знаю, и это не является предметом размышлений. В свое время Невзоров сказал такую вещь, которая, на мой взгляд, частично правильна, но именно с точки зрения журналистики. Он сказал: «Когда у тебя появляется позиция, то у тебя исчезает зритель и появляется единомышленник, и тогда тебе на телевидении делать нечего» Еще одно доказательство того, что то, чем я занимаюсь, для телевидения — правда артефакта. У меня есть позиция.

В. Р. Легойда: — То есть вам нужны единомышленники, да?

М. В. Леонтьев: — У меня есть единомышленники, и есть люди, которых я считаю своими потенциальными единомышленниками. Которые, я считаю, должны быть моими единомышленниками, потому что я пытаюсь обращаться к тем ценностям, которые для них являются, на мой взгляд, базовыми. Я пытаюсь эти ценности будить и на основании этих ценностей выстраивать смысл.