Виталий Закруткин - Дорогами большой войны

• Название: Дорогами большой войны
• Автор: Виталий Закруткин
• Издательство: ДОСААФ
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1974

Документальные очерки и рассказы о подвигах советских воинов, которые прошли по военным дорогам от Кавказа до Берлина. Автор, участник Великой Отечественной войны, ныне известный писатель, с присущим ему мастерством и талантом показывает своих героев в сложной, огневой обстановке, где выверяются характеры и мужают люди.

Книга рассчитана на самые широкие круги читателей.

---

О чести знамени

По пыльным дорогам, по степям и морям, через леса и горы, в жаркие летние дни и в зимнюю стужу — всюду, где проходит полк, с ним следует его боевое Знамя.

Пробьет час — уходит из полка ветеран-боец: то ли ранят его на поле боя, то ли переведут в другую часть, то ли сложит он смелую голову в борьбе за отчизну; приходят в полк новые молодые бойцы. Приходят и уходят люди, а Знамя полка остается; опаленное солнцем, потемневшее от ветров и порохового дыма, пулями пробитое, живет оно в полку. Днем и ночью охраняют его часовые, берегут его, любят его. Почему? Потому что Знамя — это не просто кусок материи, прикрепленный к дереву. Потому что боевое Знамя — это воплощение воинской чести, символ мужества, той большой человеческой правды, за которую сражается полк. Потому что Знамя, врученное полку народом, несет в себе силу и надежды, славу и чаяния народа. Потому что на Знамени написаны строки той правды, за которую борется, страдает, сражается весь народ.

Когда прославленный защитник Севастополя адмирал Нахимов был убит на пятом бастионе, телу героя оказали высшую честь — оно было накрыто Знаменем корабля, который Нахимов много раз водил в бой за Родину.

Когда знаменитый русский полководец Кутузов умер, у гробницы фельдмаршала водрузили знамена его легендарных полков и знамена, отбитые у врага. И перед всем народом открылся в этих знаменах великолепный путь полководца-воина.

Из века в век русские знамена венчала чудесная слава побед, и гордились внуки делами прадедов.

Но что может быть ближе сердцу нашему, чем красное боевое Знамя? Его славу завоевали наши отцы и братья, и высоко подняли невиданную славу товарищи боевые, участники Великой Отечественной войны. Кровью и жизнью своей отстояли они честь родных знамен.

Нельзя не любить Знамя своего полка, своей дивизии, — огнем горит в нем кровь боевых друзей, и победой, и смертью начертан боевой путь.

Помню, в один из весенних дней на переднем крае полка я встретил комиссара Цыпленкова. Небритый, хмурый Цыпленков сидел в темной землянке в окружении командиров. Шел бой. Над высоткой, где стояла землянка, вспыхивали огненные разрывы шрапнельных снарядов и совсем рядом тяжко стонала земля.

Комиссар Цыпленков, кинув кожушок на нары, сердито выговаривал кому-то по телефону. Его разговор прервал маленький, белобрысый связной. Связной протянул комиссару два нагрудных знака — большой овальный знак танкиста германской армии и потемневший медный знак «трудовых лагерей».

— Вот, товарищ комиссар, ребята подбили немецкий танк. Вам передали эти штуки…

— Добре, давай…

Комиссар повертел значки и, глядя в мигающее пламя коптилки, задумчиво сказал:

— Окончится война, выберем мы в хорошем городе светлый, чистый дом и разместим там все, чем памятен путь полка — Знамя наше с орденом, портреты живых и мертвых героев… Пусть смотрят молодые, как мы воевали…

Через месяц комиссару Цыпленкову дали повышение. Никак не хотел он уезжать, но приказ есть приказ. Попрощался комиссар-орденоносец с орденоносным полком. А когда уезжал, оделся, стал у окна, долго смотрел — плечистый, угрюмый — куда-то в степь, и, не оборачиваясь, кинул, скупо роняя слова:

— Одно прошу: пишите мне, как полк… Как ребята… не опозорят ли молодые Знамя наше…

И вскоре прислал письмо издалека, короткое, написанное химическим карандашом, фронтовое письмо в треугольном конверте. И снова знакомые вопросы: как полк? как Знамя наше?

Мы напишем Цыпленкову: «Иван Семенович! После Вашего отъезда мы многое испытали. И те позиции, которые Вы защищали, оставлены. Отступили полки. Тяжелое и горькое было отступление это, — в непрерывных боях, в пыли, под палящим солнцем уходили полки на юг. Многое увидели мы за этот месяц, многих не досчитались.

Но, Иван Семенович, — напишем мы, — полк ваш не опозорил свое боевое знамя, не изменил воинскому обычаю, не нарушил присяги. Ощерившись штыками, отстреливаясь, сражался героический полк до конца. И путь свой усеял вражескими танками и машинами, и трупами врагов. Крепко поддержал полк честь орденоносного Знамени, и не можете вы упрекнуть своих боевых друзей ни в чем…»

Соблюсти честь своего Знамени — это значит до конца выполнить боевой приказ, до последней капли крови защищать рубеж, бесстрашно разить врага.

Честь боевого Знамени защищает не один человек, не один взвод, а вся часть — от командира и комиссара до бойца. Честь Знамени защищает штабист-оперативник, разрабатывая план операции, боец, идущий в атаку, разведчик, связист, минометчик, санитар — все они, самоотверженно делая свое дело, защищают честь Знамени.

Перед Знаменем, как перед присягой, все равны, независимо от звания, должности, возраста. Знаменем своим должен гордиться каждый, и отстаивать его, преумножать его славу надо, не жалея жизни.

Мы переживаем сейчас особенно трудные дни. Враг уже заграбастал много земли на Дону и Кубани, уже подошел к предгорьям Кавказа, и, несмотря на огромные потери, рвется все глубже и глубже. В эти грозные дни особенно дороги и нужны народу люди-воины, несгибаемые, храбрые.

Твердо сражайтесь, друзья! Берегите, лелейте, умножайте честь своего Знамени. Тяжкие дороги боев прошло это красное Знамя. Вместе с вами испытало оно славу наступления и горечь отхода, холод и жару, снега и пыль.

Верьте, товарищи: наше великолепное, в боях опаленное, славой увитое Знамя приведет нас к победе. Через горы и реки, через леса и степи пронесем мы Знамя свое — великое знамя освобождения — туда, где нас ждут угнетенные сограждане наши. Ничто в мире не уронит кровью и жизнью скрепленную боевую честь красного Знамени.

Казак Иван Чумаков

— И как вы есть бойцы, запомните накрепко, казаки: чтоб была тишина. Хоть помирать доведется — молчи, а то через одного весь отряд сгибнет. Круто будет — прокричи трижды пугачом-птицей, но голосу человечьего не подавай.

Посмотрел эскадронный на казаков, покрутил ус и рукой по столу рубанул:

— Понятно?

— Чего там непонятно. — Сидят казаки один в одного — здоровые, коренастые, чубатые. «Как двенадцать братьев родных». И даже не переглянулись, отвечая:

— Понятно.

— Тогда все. Седлай. Темнеть стало.

Мигом оседлали казаки поджарых коней, амуницию приладили так, что не звякнет, не стукнет нигде. Надели кожушки, автоматы за плечи закинули, клинки осмотрели. Можно ехать.

Вышел на крыльцо эскадронный — залюбуешься — как картина: кожушок белее снега, папаха каракулевая, на груди бинокль, справа пистолет, слева клинок. Посмотрел, рукавицу натянул.

— По коня-аам!

Ночь холодная, темная, не видать ни зги. С моря дует ветер. Едет казак Иван Чумаков седьмым, — шесть впереди, шесть сзади. Всего тринадцать. Чертова дюжина. Не любит Иван Чумаков это число. Издавна старики в станице стращали: невеселое число, беду возвещает.

«Ну и ляд с ним, — сплюнул сердито Иван. — Двум смертям не бывать». И стал думать о том, как проберутся разведчики через залив прямо в немецкий штаб, как офицеров захватят. Не сдобровать немцам сегодня. Молод и крепок Иван Чумаков, не терпится ему — скорей бы добраться.

Вот и море. Не видать его в темноте, но ветер тут иной, сразу понять можно — море близко. И конь чует, ногами ступает осторожно, словно не верит себе, дорогу пробует.

Сошел с коня Иван Чумаков, поставил его за ветром, сигнала ждет. А темень такая, хоть глаз выколи, ушей конских не видно. Слушает Иван, голову набок склонил, ноги расставил, словно в землю врос. Знает, что казаки неподалеку где-то. Эскадронный знак должен подать через залив переправляться. Ждет Иван Чумаков, пока пугач прокричит два раза.

Холодно. Пощупал Иван горячий конский пах — вспотел конь, умаялся, будто верст пять наметом шел, — трудным шляхом ехать пришлось. Скинул бурку казак и коня накрыл, а сам прислонился к коню — так теплее — и вспомнил станицу, чернобровую Катерину, вечерние проводы, расставание в степи.

— Пу-гу! Пу-гу!

Кричит пугач — птица ночная. Несется в темноте протяжный крик над плавнями, над ледяным заливом. Знает Иван — не пугач кричит — знак подает эскадронный, а казаки подхватывают один за другим: пора, дескать, переправляться.

Надел Иван Чумаков бурку, взял повод и коня за собой повел. Сошел с крутого берега на лед и тихонько зашагал по заливу. Темно. Ни огня кругом, ни звезды на небе. Проклятый ветер дует в лицо, валит с ног. Конь спокоен, доверяет хозяину. Станут разъезжаться на льду конские ноги, поддернет уздечку Иван, остановится и снова дальше.

Идет Иван Чумаков и чует — вроде вода под ногами захлюпала. С чего бы это? Прорубь тут близко, что ли? И конь боится, назад пятится, всхрапывает пугливо. Идет Иван, левую руку вытянул, как слепой, ощупью шагает. Нет, не видать проруби. Но только лед отчего-то потрескивать стал.