Ольга Бредникова - Микроурбанизм. Город в деталях

• Название: Микроурбанизм. Город в деталях
• Автор: Ольга Бредникова
• Издательство: Новое литературное обозрение
• Жанр: Культурология
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4448-0424-7

Эта книга посвящена современному городу и вдохновлена им. Под общей обложкой собрана богатая мозаика исследовательских подходов и сюжетов, пытающихся ухватить изменчивость, множественность и неоднозначность городской жизни. Это разнообразие объединяет микроурбанизм – подход, предлагающий «близкий взгляд» на город: возможность разглядеть его через мелочи и детали. С их помощью раскрывается насыщенная повседневность города и привлекается внимание к его главным действующим лицам – обывателям, которые своими повседневными действиями, чувствами, настроением создают город, его значимые места и маршруты. Наряду с привычными, но еще не вполне знакомыми персонажами – пассажирами общественного транспорта, участниками свадебных процессий и вездесущими туристами, книга представляет читателю и относительно новых участников жизни города – открывателей заброшенных пространств, слушателей плеера, граффити-райтеров, продавцов и покупателей блошиных рынков и многих других. Насыщенный эмоциями и динамичный город создается живым языком исследователя.

---

В заключение нашей статьи мы недаром обратились к работам по детской психологии и антропологии детства. Вполне возможно, что “новый городской туризм” – это в большей степени возвращение к детским страхам и переживаниям, преодолению которых способствует активность по освоению заброшенных пространств. Тогда существование движения “городской разведки” объясняется проще, хотя и имеет очевидный налет психологизма.

“Железо, слюда, апатиты и россыпи судеб людских…” Прошлое и настоящее в заполярном индустриальном городе

Анна Желнина Вместо введения: о раздвоении, или Повесть о двух городах

Когда был написан первый вариант этой статьи, редакторы, да и автор, пребывали в недоумении: в один текст уместились два совершенно разных – с точки зрения и языка, и содержания. Первый текст – доктор Джекилл – говорил серьезными фразами, употреблял термины, приводил периодизацию, анализировал. Второй – мистер Хайд – проскальзывал меж строк своего более сурового собрата, вещал о трещинах, потертостях, ностальгии, увядании, былом благополучии и о любви к прозрачному заполярному лесу. Пожалуй, сама того не желая, я написала текст[348], в котором поселилась та же проблема, что и в моем поле – заполярном Ковдорском районе Мурманской области. Заданная государством структура, а именно промышленное покорение Севера, подчинение жизни людей нуждам производства, строительство “соцгородов”, соседствует здесь с проживаемым, очень эмоциональным и личным ощущением Севера, которое свойственно и местным жителям, и тем, кто уже уехал, и тем, кто, как я, оказался временным обитателем этих мест. При этом нельзя сказать, что эти две параллельные реальности не связаны друг с другом. Риторика героических завоеваний, представления об удобстве социалистического города находят свое отражение в высказываниях и идентичностях самих горожан, активность которых в свое время стала одной из причин процветания города, являющегося в полном смысле произведением самих горожан. В соответствии с городским нарративом, Ковдор был построен и благоустроен покорителями целины, многие из которых остались в нем до сих пор. Гармония между двумя структурами – городом государства и повседневным городом его жителей – нарушилась в результате перемен, последовавших за распадом СССР. Город очевидным образом расслоился.

Ощущение двойственного города, многослойного места приходит после первых нескольких дней в Ковдоре. Первое впечатление от города – разруха и облезлость. На въезде в Ковдор посетителя встречают недостроенные здания 1980-х: пустые глазницы окон и признаки разрушения – красноречивый памятник упадку, настигшему город в постсоветские годы, когда выживание многих градообразующих предприятий по всей стране находилось под вопросом (а вместе с ними и существование “прилагающихся” к ним городов). Уныние и тревога, однако, сменяются любопытством, как только начинаешь погружаться в местную жизнь, – оказывается, что есть еще один город, живущий между советскими унылыми постройками с видом на трубы горно-обогатительного комбината. Это город людей, их памяти о героическом совместном покорении целины в 1960-е годы, любви к природе Севера, веры в “особость” северян. Как оказалось, соединить описание двух реальностей Ковдора – задача не из легких, однако именно это я и попытаюсь сделать.

Советский город в несоветской стране: город прошлого

Ситуация, сложившаяся в Ковдоре[349], с одной стороны, уникальна (город находится на территории погранзоны, за полярным кругом), с другой – довольно типична для промышленных городов, основанных и построенных в советские годы. Город, которому в наследство досталось пространство, полностью спланированное, исходя из мировоззрения и ценностей советской эпохи, вынужден приспосабливать это пространство к требованиям нового времени. Постсоветские изменения коснулись, естественно, и публичной, и приватной сфер жизни горожан: однако если на индивидуальном уровне люди находят способы справляться с распадом предусмотренного советской системой порядка вещей, то публичная сфера жизни Ковдора испытывает серьезные трудности. Можно сказать, что именно нарушение связей публичного и частного особенно остро ощущается в корпоративном городе, где на смену социалистическим форматам общественного участия и публичной жизни не пришло ничего.

Сложности постсоветского развития Ковдора отчасти связаны с его маргинальным положением – он расположен в 20 км от границы с Финляндией, на территории погранзоны. Были периоды, когда попасть в эти места можно было только по пропуску, оформлявшемуся при наличии вызова от организации или жителя приграничного района: такой пограничный режим действовал и совсем недавно, в 2007–2009 годах. Существование режима блокировало развитие коммерции и приток новых жителей в город. Однако в первое постсоветское десятилетие в результате либерализации миграционного режима до Ковдора добрались торговцы из Белоруссии, республик Кавказа и других уголков бывшего СССР, деятельность которых оживила, в первую очередь, городской рынок. Тем не менее повторное введение ограничений на въезд, хотя и было недолгим, привело к тому, что рынок опустел и до сих пор не используется в полную силу.

Нужно отметить, что закрытый режим многими горожанами оценивается позитивно: благодаря въезду в город только по приглашениям у местных жителей создавалось ощущение безопасности, отсутствия в городе посторонних. В принципе отторжение возросшей миграции – это вполне обычная реакция жителей многих российских городов на резкие социальные изменения постсоветских лет. В то время как другим городам приходится приспосабливаться к этим новым условиям, развиваться в соответствии с ними, в Ковдоре эта проблема ослабляется удаленным и закрытым положением. Несмотря на формальную открытость доступа, де-факто город все равно превратился в закрытый. Посторонний теоретически может попасть сюда, но вот включиться в жизнь города ему будет довольно трудно – это город “для своих”, довольно замкнутая система.

Пространство “для своих”. Хотя изначально население Ковдора и складывалось из мигрантов со всего Союза, сегодня приезжему попасть “внутрь” и понять устройство жизни города не так просто. Пространство и знание о нем распространяется неформально и практически, и постороннему придется долго разбираться, прежде чем использование городского пространства перестанет быть проблематичным. Так, например, купить в городе карту Ковдора почти невозможно: опрошенные нами продавщицы газетных киосков удивленно качали головой[350]. Единственная схема города, которую удалось обнаружить, висела на стенде в Центральной библиотеке (на ней были обозначены все имеющиеся в городе библиотеки). В то же время карт, которые представляли бы неспециализированное знание о городском пространстве, в городе нет.

О том факте, что город не хочет и не ждет посторонних, свидетельствует также редкое использование официальных адресов: даже в рекламных объявлениях часто не указывается название улицы и номер дома, где расположен рекламируемый объект. Например, реклама в местной газете (“Ковдорчанин”) призывает “совершать покупки в Сказке”, на чем указание места исчерпывается: предполагается, что все знают, где находится “Сказка” – один из старейших магазинов, сохранившийся с советских времен. Адреса с официальной карты не возникают также и в рекламе частных междугородних автобусных рейсов – в Апатиты, Мурманск и Кандалакшу. Указывается, что отправление “от Сейда” (“Сейд” – это еще один крупный магазин). Официальная карта города не используется даже в публичных объявлениях: отсылки к ней менее эффективны, чем использование понятий и категорий, привычных для повседневного города.

Также и знание о городской повседневности приобретается практически или передается изустно. В частности, в процессе выяснения того, как можно добраться из города до поселка Риколатва, не сработали, казалось бы, очевидные официальные методы: поиски стендов с расписанием, вопросы в кассе междугородних автобусов ни к чему не привели (“да вроде ездит туда кто-то, но я не знаю”, – сообщила кассирша). Добиться успеха нам помогли только социальные связи, по которым удалось обнаружить человека, владеющего нужной информацией о расписании автобусов. Однако это не помогло избежать путаницы с местом отправления: в выданной нам вырезке из газеты отсутствовало какое-либо указание на этот счет.

Таким образом, для эффективного передвижения по городу и для жизни в Ковдоре в целом необходима большая доля неформального, подразумеваемого знания: считается, что всем “своим” пространство знакомо, а чужих здесь не ждут. Посторонние, приезжие как целевая группа для публичных объявлений и обращений полностью отсутствуют.