Кайл Онстотт - Хозяин Фалконхерста

• Название: Хозяин Фалконхерста
• Автор: Кайл Онстотт
• Издательство: Локид
• Жанр: Любовные романы
• Год: 1996
• ISBN: 5-320-00009-Х

Роман Кайла Онстотта перенесет читателя в середину прошлого столетия на южноамериканский континент.

Фалконхерст — цветущий, благоухающий край, богатейшие владения Хаммонда Максвелла в штате Алабама, где и разыгрываются житейские драмы, перемешивая судьбы белых хозяев и черных слуг.

В центре повествования — темнокожий красавец Драмжер, непревзойденный дамский угодник, простодушный и вместе с тем находчивый и предприимчивый.

* * *

Темнокожий красавец Драмжер — дамский угодник и верный слуга, простак и проныра — пережил за свою жизнь самые невероятные взлеты и падения и в самом расцвете лет и сил встретил чудовищную смерть…

---

Он вытащил из кармана старой рубахи расческу и стал причесывать мокрые волосы. Кривые зубья норовили выдрать клок, однако он не унимался, пока не расчесал волосы сверкающими волнами. Оставив старую одежду в сарае, он снова явился к дверям Большого дома, где, вместо того чтобы постучать, распахнул дверь пинком ноги, дрожа от собственной дерзости, но внешне уверенный в себе, даже заносчивый.

— А ноги чистые? — проворчала Лукреция Борджиа из тени, от плиты. — Не хватало еще, чтобы ты испачкал мои чистые полы! Надо будет посоветовать массе Хаммонду тебя обуть, чтобы ты не шлепал тут своими босыми ножищами.

— Да, мэм, Лукреция Борджиа, мэм, ноги чистые, все тело чистое. Хотите понюхать?

— Стану я нюхать вонючих негров! От всех мандинго воняет. Твою мамашу и этого Олли я могу учуять за милю. — Она сморщила нос и состроила гримасу. — Вот кто вонюч! Ладно, иди-ка сюда. Ты ел? — Ее тон стал более дружелюбным. Ничто не доставляло Лукреции Борджиа такого удовольствия, как наблюдать за поглощением другими ее стряпни.

— Завтракал, — ответил Драмжер, принюхиваясь к соблазнительным запахам, идущим от плиты.

— Белые уже поели, объедки убраны, так что лучше тебе перекусить, не то не продержишься до ужина. — Она пошарила в буфете и протянула Драмжеру треснутую фарфоровую чашку без ручки. — Сбегай, налей себе молока. И живее назад.

Вернувшись, он нашел на столе жестяную миску с двумя горячими пирожками, набитыми изюмом и источающими вместе с патокой восхитительный запах.

— Это тебе, — сказала ему Лукреция Борджиа.

Надкусив первый пирожок, Драмжер понял, что никогда еще не пробовал такой вкуснятины. Если в Большом доме его станут так кормить, то ради одного этого сюда стоило перебраться; Лукреция Борджиа сразу предстала перед ним в другом свете. Он уписывал ее пирожки, и она уже казалась ему не фурией, а доброй тетушкой.

— Спасибо, Лукреция Борджиа, мэм. Ну и вкусный же хлеб вы печете!

— Это не хлеб, а пирожки. А теперь — за дело. Пока не знаю, что именно собрался тебе поручить масса Хаммонд, но не могу тебе позволить околачиваться без толку. Вот. — Она притащила поднос с ножами, а также кирпич, миску воды и тряпку. — Начистишь. Знаешь, как это делается?

Драмжер отрицательно покачал головой.

Лукреция Борджиа показала ему, как тереть лезвие о мокрый кирпич и как полировать его тряпкой.

Обед был съеден, посуда вымыта и убрана, в кухне стало тихо. Лукреция Борджиа рухнула на табурет и сбросила бесформенные шлепанцы. Глубоко вздохнув, она привалилась к стене, обмахиваясь краем передника.

— Скоро от массы Хаммонда вернется Брут. Он скажет тебе, что делать дальше. Будешь ему помогать. Может, когда-нибудь ты тоже станешь дворецким, если окажешься смышленым. Надеюсь, ты не чета Старине Уилсону — тот не больно умен.

— Зато он сильный, — вступился за Олли Драмжер, — и здорово дерется.

Он обернулся на скрип открываемой двери. Это был Бенони. Драмжер наблюдал, как паренек неслышно затворяет дверь и мягко ступает кожаными башмаками по полу. Одежда на нем была изящная, лицо цвета слоновой кости красиво, губы капризно надуты, черные локоны спускались на плечи. На оценивающий взгляд Драмжера Бенони ответил подозрительным и тревожным взглядом.

— Этот ниггер останется в доме? — спросил он у Лукреции Борджиа, тыча в Драмжера пальцем.

— Это — Драмжер, он будет слугой в доме.

— Черный негр с плантации! — Паренек презрительно скривил губы. — Чернее некуда!

— Он не черный! — Судя по тону Лукреции Борджиа, она невысоко ценила Бенони. — К тому же вы с ним братья.

— Такой черный ниггер не может быть моим братом. Все остальные дети моей матери проданы — масса Холкомб купил их маленькими.

— Ну и что? — не унималась Лукреция Борджиа. — У вас с ним один отец — Драмсон. Так что познакомьтесь. — Она повернулась к Драмжеру. — Это Бенони. Он — сын Регины, но отец у вас был общий. Бенони — любимчик миссис Августы.

Драмжер вспомнил, что раньше, видя Бенони играющим в одиночестве рядом с Большим домом, он принимал его за белого. Он приветливо улыбнулся, решив проявить дружелюбие, несмотря на показанный ему в беседке язык.

— Будете вместе спать, — сообщила Лукреция Борджиа, продолжая обмахиваться. — Молодой масса Уоррен улегся?

Бенони кивнул.

— Тогда помоги Драмжеру чистить ножи. Когда закончите, отведи его на верхний этаж и покажи, где он будет ночевать.

Бенони с ненавистью взглянул на всесильную кухарку. Его бесила необходимость заниматься на пару с Драмжером ручным трудом.

— Никому я не стану помогать чистить ножи! Кухонные дела — не моя забота. И спать с вонючим негром с плантации я не намерен! Пусть дрыхнет в амбаре вместе с Аяксом. Меня прислала сюда миссис Августа: ей понадобилось, чтобы вы принесли ей из ручья кувшин холодной воды.

— Миссис Августа так и сказала? — встрепенулась Лукреция Борджиа. — Чтобы я принесла кувшин? Врешь ты все! Миссис Августа никогда так не скажет.

Бенони не мог и мечтать сладить с Лукрецией Борджиа, которая хозяйничала в доме еще до того, как здесь появилась Августа Максвелл, жена Хаммонда. Он опустил голову, не решившись упорствовать во лжи.

— Сам и иди за водой, — распорядилась Лукреция Борджиа, показывая на дверь длинным черным пальцем, — и больше не смей указывать мне, что делать, желторотый чертенок! Раз масса Хаммонд велит тебе спать вместе с Драмжером, тебе придется подчиниться. Раз я велю тебе показать Драмжеру, где ему ночевать, то ты так и сделаешь, не то я тебя поколочу. А теперь беги к мамочке, пусти слезу, заставь бежать к миссис Августе с жалобой, что я тобой помыкаю. Миссис Августа придет ко мне и скажет: «Будь с Бенони ласковее, Лукреция Борджиа, он такой ранимый!» Слыхали — «ранимый»! Да ты силен, как мул, вот что я тебе скажу! Придется мне поведать миссис Августе, какой ты бесстыжий лгунишка, так что она сама вздует тебя по первое число. Лучше сам беги за водой для миссис Августы, раз она тебя послала. Она тебя за этим отправила?

— Не совсем. — Бенони боялся гнева Лукреции Борджиа и подобно всем остальным на плантации Фалконхерст старался держаться от нее подальше, когда ей попадала шлея под хвост. В такие моменты сам Максвелл Хаммонд обходил ее стороной. Рассказывали, что однажды она сбила с ног здоровенного раба с плантации.

Не вставая с табурета, она указала на поднос с ножами и на кирпич. Бенони послушно встал рядом с Драмжером и начал неумело водить ножом по кирпичу. Заметив угрожающий взгляд Лукреции Борджиа, он стал делать это с большим рвением, поглядывая из-под длинных ресниц на Драмжера, который уже освоился с этим занятием. Наклонившись к Драмжеру, он принюхался.

— Ничего, не воняет, как от негров с плантации.

— А я тебе что говорила?

Своей покорностью Драмжер уже сумел завоевать благосклонность Лукреции Борджиа.

— В таком случае я не возражаю, чтобы он спал со мной. — Бенони усердно заскрипел ножом о кирпич. — Так и быть, схожу с ним наверх, покажу ему его место.

— Не сомневалась, что ты так и поступишь. — Лукреция Борджиа опять развалилась на табурете. Она настояла на своем, подтвердив свое положение хозяйки Фалконхерста, распоряжающейся там всем и вся.

Юноши трудились под ее бдительным оком до тех пор, пока все ножи не засверкали, как новенькие. Постепенно они принялись соревноваться, кто быстрее начистит ножи. Недавняя враждебность постепенно улетучилась. Закончив с ножами, Бенони встал и поманил Драмжера:

— Пошли, ниггер, я покажу тебе твою кровать.

3

В то время Фалконхерст был, несомненно, самой необычной плантацией во всей Алабаме. В отличие от окружающих крупных плантаций, чье процветание осталось в прошлом, Фалконхерст по-прежнему держался на плаву. От изящного Большого дома с высокими белыми колоннами, выделяющимися на фоне розовых кирпичных стен, вела к воротам широкая аллея; сады и лужайки содержались в полном порядке. На других хлопковых плантациях усадьбы пришли в ветхость, их окружало запустение. Жилища рабов разваливались, сами рабы дряхлели, обрекая на разорение белых господ. Фалконхерст представлял собой яркое исключение. Хижины здешних рабов были крепки и аккуратно побелены, сами рабы числом около шестисот были молоды, сильны и в большинстве представляли собой здоровых мужчин и женщин. На ухоженных полях вокруг усадьбы зрела кукуруза, колосились травы, поспевали овощи, на пастбищах разгуливал откормленный скот. Подозрение вызывало отсутствие хлопка: его выращивали в строго ограниченном количестве, только на одежду для рабов.

Разгадка заключалась в том, что еще отец Хаммонда Максвелла отказался от хлопководства в пользу возделывания самой выгодной культуры, приносившей из года в год все больше прибыли, — рабов. Поскольку поступление новых рабов из Африки прекратилось (усилиями аболиционистов[1] на Севере и в Англии), а из Кубы тайком поставлялось совершенно неудовлетворительное их количество, спрос на живой товар возрос, и Хаммонды проявили достаточную предусмотрительность, уловив, что даст наибольшую выгоду. Хаммонд выращивал рабов аккуратно, разборчиво, подобно тому как другие выращивают чистопородных лошадей или быков. В его кабинете стояли картотеки с родословными всех рабов, и, прежде чем позволить любому своему племенному самцу покрыть племенную самку, он тщательно изучал генеалогию обоих. Благодаря этому на плантации не происходило беспорядочного совокупления; проживание семьями не поощрялось. Самцу дозволялось провести примерно три месяца в хижине, где помещалось в общей сложности от двух до четырех пар. Если к концу этого срока результат отсутствовал, Хаммонд спаривал самца и самку с другими партнерами, после чего, если их бесплодие подтверждалось, он их продавал. Спустя неделю, максимум две после рождения дитя отбирали у матери и растили в общих яслях. Лишь в нескольких случаях детям разрешалось расти под присмотром собственных матерей, каковые считались хозяйскими «любимицами», которых он решил сохранить для себя, а не продавать.