Джон Уиндэм - Будь мудрым, человек!

• Название: Будь мудрым, человек!
• Автор: Джон Уиндэм
• Издательство: Физкультура и спорт
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 1991
• ISBN: 5-278-00352-9

Одна из самых резких и язвительных «женских» утопий, фактически антиутопия. Изображена ситуация, когда все мужское население вымерло и представительницам прекрасного пола теперь никто не мешает устроить жизнь «правильно». Однако, взятая в качестве основы для нового общества модель пчелиного улья, на деле оборачивается еще большим кошмаром, чем при прошлой цивилизации, когда везде доминировали мужчины. (fantlab.ru)

---

— Вы все еще неважно себя чувствуете, дорогая?

— Совсем наоборот, — с вызовом воскликнула я. — Я чувствую себя хорошо.

Выражение озабоченности по-прежнему не сходило с ее лица.

— На вашем месте я бы постаралась снова уснуть, — посоветовала она.

— Я не хочу спать! Я бы немножко почитала, никому не мешая, — возразила я.

Она несколько неуверенно потрепала меня по плечу.

— Боюсь, вы устали, мамаша. Ну ничего, это пройдет.

Я начала терять терпение.

— Что плохого в том, что я хочу читать? — требовательно спросила я.

Она улыбнулась мне заученной улыбкой.

— Успокойтесь, дорогая. Постарайтесь отдохнуть. Зачем таким, как вы, читать, мамаша? Зачем думать об этом?

С этими словами она оправила на мне одеяло и поспешила из комнаты, оставив меня один на один с моими соседками, которые так и впились в меня недоумевающими взглядами. Хэйзел не преминула издать звук, недвусмысленно означающий ее полное презрение ко мне. В комнате воцарилось молчание по крайней мере на несколько минут.

В своих галлюцинациях я уже, видимо, достигла того предела, когда чувство моей отстраненности от происходящего стало заметно ослабевать. Еще немного, и я уже начну верить, что все это реальность, а не бред. Мне совсем не нравилась разумная последовательность, с какой развивались события. Абсурдность и невероятность сновидений были куда понятней, да они и не требовали объяснений. Меня же пугала достоверность и логичность того, что происходило, закономерность причин и следствий. Появилось неприятное чувство, что, если копнуть глубже, можно обнаружить вполне объяснимые причины, породившие ту невероятную ситуацию, в которой я оказалась.

Целостность картины была столь убедительной, что почти не оставляла места для успокоительных сомнений. Например, тот факт, что я съела свой обед не во сне, а наяву, и съела его с удовольствием! Или то, что он вопреки всему пошел мне на пользу, ибо я почувствовала себя значительно лучше. В этом была пугающая достоверность…

— Читать! — нарушила тишину Хэйзел и презрительно фыркнула. — Может, ты еще захочешь что-нибудь написать?

— А почему бы нет? — с вызовом ответила я.

Они смотрели на меня теперь с жадным интересом, обмениваясь многозначительными взглядами и даже улыбками.

— Что в этом странного, черт побери? — рассердилась я. — Почему я не могу читать, писать и вообще делать то, что мне хочется?

Одна из них мягко, успокаивающе сказала:

— Оркис, дорогая! Может, тебе действительно следует показаться врачу? На всякий случай.

— Нет, — решительно оборвала ее я. — Со мной все в порядке, я лишь пытаюсь понять. Я попросила книгу, и вы все вдруг решили, что я сумасшедшая. Почему?

После неловкой паузы та, которая только что говорила, снова попыталась шутливо, теми же словами, что и маленькие санитарки, успокоить меня.

— Оркис, милочка, возьми себя в руки. Зачем мамаше читать книги или писать? Какой в этом толк? Разве это поможет тебе рожать детей?

— На свете есть дела поважнее, чем рожать детей, — сказала я резко.

Если все, что я говорила прежде, просто удивляло их, то это дерзкое заявление было подобно удару грома. Даже Хэйзел не нашлась, что сказать.

Их идиотское удивление приводило меня в отчаяние и порядком надоело. На какое-то время я даже забыла, что это все во сне, и я сторонний наблюдатель.

— Черт возьми! — взорвалась я. — Что за идиотизм? Какая Оркис? Какая мамаша? Где я? В психиатричке, что ли?

Я глядела на них, разъяренная, ненавидя каждую из них, подозревая, что все они нарочно сговорились мучить меня. Я была убеждена, что, несмотря ни на что, что бы со мной ни случилось, я не могла быть какой-то мамашей. И я решительно высказала им все это, а затем неожиданно разрыдалась.

За неимением ничего другого я вытирала обильно лившиеся слезы рукавом. Когда наконец я снова обрела способность что-либо видеть, в глазах своих соседок я прочла нечто вроде сочувствия. Но не в глазах Хэйзел.

— Я же говорила вам, что она не в себе, — убежденно заявила она. — Она псих, это точно. — В голосе ее было явное торжество.

Но та, которая всегда пыталась мне помочь, снова принялась меня утешать:

— Нет, Оркис, ты действительно мамаша. Мамаша высшего класса, ты трижды рожала, у тебя двенадцать первоклассных младенцев. Ты не могла этого забыть!

Не знаю почему, но я снова разрыдалась. Мне казалось, что какие-то путаные обрывки мыслей тщетно пытаются выстроиться в нечто цельное в моей совершенно пустой голове, но я не могла ухватиться ни за одну из них, и от этого мучительная тоска охватила меня.

— О, как жестоко, как жестоко все это! Прекратите! Почему вы не уйдете, почему не оставите меня одну! — умоляла я их. — Как это чудовищно жестоко так смеяться надо мной! Я не понимаю, что со мной… Я не сумасшедшая… Нет, нет! Да помогите же кто-нибудь!..

Я крепко зажмурила глаза и долго не открывала их — боже, как я ждала, что галлюцинации исчезнут!

Но напрасно. Когда я открыла глаза, я снова увидела глупые розовые лица моих сопалатниц, недоуменно глазеющих на меня через горы отвратительно розовых шелковых одеял. «Я должна выбраться отсюда» — сказала я себе.

С большим трудом мне удалось принять сидячее положение. Пока я проделывала это, я чувствовала на себе озабоченные взгляды соседок. Когда я попыталась повернуться и спустить ноги на пол, я обнаружила, что они запутались в скользких шелковых простынях. Из своего неудобного полусидячего положения я безуспешно тянулась к ним, чтобы освободить их из плена простынь. Это впрямь было как в дурном сне. Я была в отчаянии, я слышала собственный плачущий голос, взывающий о помощи:

— Помогите! Дональд, родной, помоги мне!..

И вдруг как бы разжалась сжатая пружина, что-то щелкнуло. Имя Дональда, произнесенное мною вслух, дало толчок моим растерянным, путаным мыслям. Завеса приоткрылась, еще не совсем, но настолько, что я вспомнила, кто я! Я поняла, в чем причина, где зло.

Я оглядела комнату и лежащих в ней женщин. Они по-прежнему с удивлением и легким испугом смотрели на меня. Я прекратила всякие попытки встать и снова откинулась на подушки.

— Теперь вам не удастся меня дурачить. Я знаю, кто вы.

— Мамаша, Оркис… — начала было одна из них.

— Хватит, — оборвала я ее. От прежней жалости к себе не осталось и следа, а к ним я испытывала чувство, похожее на злорадство. — Никакая я не мамаша, — сказала я резко и категорично. — Я обыкновенная женщина, у которой совсем недавно был муж и надежда — увы, ей не суждено было сбыться! — родить ему детей…

Наступила странная пауза, тем более что я ждала, если не вопросов, то хотя бы недоуменного бормотания. Но было похоже, что мои слова просто не дошли до них. Их лица ничего не выражали. Это были лица кукол.

Наконец самая доброжелательная из них, почувствовав, что необходимо прервать это неловкое молчание, нахмурив бровки, так что между ними пролегла тоненькая вертикальная морщинка, неуверенно спросила:

— А что такое муж?

Я пристально посмотрела на каждую из них. Нет, тут не было подвоха. В их глазах было недоумение ребенка, который чего-то не понял. Почувствовав снова приступ отчаяния, я решила взять себя в руки. Ладно, раз галлюцинации сами собой не проходят, я изменю подход. Поведу игру по-другому. Посмотрим, что получится. Подбирая самые простые и понятные слова, я начала свои пояснения:

— Муж — это мужчина, которого выбирает себе женщина…

Судя по их лицам я поняла, что опять ничуть не преуспела. Однако они молчали и позволили мне произнести еще несколько фраз. Когда же я остановилась, чтобы перевести дух, самая благожелательная из них задала вопрос, который, видимо, больше всего ее тревожил:

— А что такое мужчина?

Когда я объяснила, в комнате воцарилась тишина, не сулящая ничего хорошего. Я решила, что это бойкот, полный или частичный — еще предстояло узнать. Но мне было уже наплевать. Я была слишком поглощена тем, что происходило во мне самой, мыслями о том, как пошире открыть ту дверцу, которая лишь приоткрылась и тут же застопорилась. Но я уже знала, что зовут меня Джейн, Джейн Саммерс, а после замужества я стала Джейн Уотерли. Помнила, что мне было двадцать четыре, когда мы с Дональдом поженились. А через полгода, когда он погиб, мне исполнилось двадцать пять. На этом все и кончилось. Словно было вчера. Но что же было дальше?..

Все, что было до этого, я помнила хорошо. Родителей, друзей, наш дом, школу, дальнейшую учебу, работу врачом во Врэйчестерской больнице. Помню, как я впервые увидела Дональда, когда однажды вечером его привезли в больницу с переломом ноги, и все, что было затем… Я могла теперь вспомнить свое лицо, каким я его когда-то знала, и оно не имело ничего общего с тем уродством, что я видела сегодня в зеркале в коридоре. Мое лицо было овальным, а не круглым, с легким румянцем загара, рот не такой большой и губы не такие пухлые, волосы каштановые, волнистые от природы, и карие, широко посаженные глаза. Взгляд их, мне говорили, бывал излишне строг. Я помнила, что у меня было легкое стройное тело, длинные ноги, маленькая крепкая грудь. В общем у меня была красивая внешность, но я об этом не думала, пока Дональд, полюбив меня, не заставил меня осознать это и гордиться.