Иван Фирсов - Адмирал Сенявин

• Название: Адмирал Сенявин
• Автор: Иван Фирсов
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1997
• ISBN: 5-7632-0561-8

Новый исторический роман современного писателя Ивана Фирсова посвящен адмиралу Д. Н. Сенявину (1763–1831), выдающемуся русскому флотоводцу, участнику почти всех войн Александровского времени.

---

— Господам кадетам надобно помнить, что всякая наука познается лишь трудом кропотливым и потому требует усилий немалых.

Уж Курганов-то по себе знал истинную цену приобретения знаний. Сын отставного унтер-офицера, будучи незаурядных, разносторонних способностей, Курганов в свое время учился в Москве в Навигационной школе. Двадцати лет был определен в «ученые подмастерья», владел в совершенстве французским, немецким, английским, хорошо знал латынь. Обошел на кораблях всю Балтику, проводил геодезические и астрономические исследования. Его «Универсальная арифметика» затмила единственную до того времени «Арифметику» Магницкого, а «Письмовник» был настольной книгой по грамматике не только в корпусе, но и во всех учебных заведениях России.

— В море, на корабле ли всяк ответчик не токмо за себя, но и за товарищей и подопечных своих. Потому дело морское твердо знать и творить должен, а оное без математики ничто, ибо она есть матерь всех наук. — Преподаватель окинул взглядом класс. — Вот ты, Сенявин, пройди-ка к доске и обозначь начальные тригонометрические элементы.

Еще месяц назад Митя вряд ли бы ответил на подобный вопрос. Однако в этот раз, на удивление своих товарищей, он все толково вычертил, бойко пояснил без запинки и заслужил похвалу Курганова.

На Покров день вернулся из похода в Ревель брат Сергей. Над верхней губой у него смешно торчали щетинки усов. Он повзрослел, возмужал, на ладонях затвердели мозоли. Вечером, после молитвы, братья примостились на подоконнике в конце длинного темного коридора. Важно потрогав щетинки усов, Сергей сказал:

— Море, Митяй, поначалу страсть ужасным кажется. Особливо в ночную вахту во время шторма. Кругом тьма кромешная, за бортом пропасть черная, ветер воет, палуба ходуном ходит. — Сергей опять потрогал верхнюю губу. — Ну, а ты знай поспевай снасти перекладывать, паруса переворачивать с борта на борт.

Он остановился, посмотрел на Митю, ожидая, что брата проймет страх, а тот нетерпеливо толкнул его локтем:

— Ну-ну, а сгинул ли кто в пучине?

— Нет, братец, все живы и целехоньки остались.

Митя разочарованно вздохнул, но когда Сергей начал вспоминать о разных местах и портах, где ему пришлось побывать, оживился. Море начинало открываться ему заманчивыми берегами, о которых он ничего не знал и не слыхал. Завлекательный рассказ брата прервал резкий звон колокола, извещавший о вечерней молитве. Не раз еще длинными зимними вечерами Митя тащил брата на то же место и настырно выспрашивал у него о новых происшествиях, случившихся в летнюю кампанию.

Минуло весеннее равноденствие, с каждым днем солнце припекало все сильнее. В конце апреля кронштадтские гавани окончательно очистились от льда, и на внешний рейд один за другим потянулись, буксируемые шлюпками, корабли эскадры.

…Шальная волна окатила гардемарин, сбившихся на стенке Средней гавани в тот момент, когда к ней ошвартовался барказ с линейного корабля «Преслава». Гардемарины не успели еще отряхнуться, как находившийся с ними долговязый мичман крикнул:

— Однокампанцы, шевелись! Мигом на барказ! Не то без обеда останетесь!

«Однокампанцами» в корпусе звали всех, кто впервые участвовал в дальнем плавании. В следующую кампанию они уже носили прозвище «двухкампанцев».

На верхней палубе «Преславы» гардемарин встретил суровый на вид, коренастый старший офицер. Задержавшись около Сенявина, он спросил, не приходится ли Дмитрий родственником командиру «Преславы», капитану первого ранга Сенявину Ивану Федоровичу.

— Это мой дядя, — несколько смешавшись, ответил Дмитрий. Он давно не заходил к дяде и не знал о присвоении ему нового звания.

Гардемарин разместили в небольшой каюте и расписали в команды, по мачтам. Сенявин попал на фок-мачту, где управлялись три десятка матросов под командой унтер-офицеров и боцмана. Гардемарин поставили к булиням — снастям самого нижнего паруса, фока. Сделано это было затем, чтобы первое время они работали на палубе и присматривались к работе марсовых на верхних реях и парусах, где требовались сноровка и опыт.

Двое суток простояла «Преслава» на Малом кронштадтском рейде в ожидании попутного ветра. Погода установилась по-летнему жаркая, но безоблачная. Щедрое майское солнце почти круглые сутки грело зеркальную гладь залива. На третий день после подъема флага вестовой командира разыскал Дмитрия:

— Вас, барин, их высокоблагородие господин капитан требуют.

К гардемаринам-однокампанцам по традиции все нижние чины, в том числе и унтер-офицеры и боцмана, обращались «барин».

В просторной капитанской каюте было прохладно. В углу стоял большой стол, за которым в кресле сидел Иван Федорович.

— Гардемарин Сенявин, — громко доложил Дмитрий.

Иван Федорович улыбнулся в усы, вышел из-за стола, взял племянника за плечи, подвел к дивану, закрепленному у борта, усадил и сел рядом.

— Ну вот, Дмитрий Николаевич, и начинается твоя первая кампания.

Дмитрий несколько смутился. Прежде никто не называл его по имени и отчеству, а дядин голос звучал как-то непривычно, торжественно и в то же время доверительно, по-дружески.

— На «Преславу» я тебя, конечно, не рекомендовал, — продолжал Иван Федорович, — но, коли ты сюда определен, постарайся, брат, сию кампанию с наибольшей пользой отплавать. Для тебя многое здесь впервой, и по тому, как ты это усваивать станешь, может определиться успех всей твоей службы. Примечай всяческую мелочь в корабельной службе, от побудки до сна, на якоре и под парусами. Вникай во все, ибо на судне от каждой ничтожной вещи может случиться неприятность в море. — Иван Федорович положил руку на колено племянника: — Наиглавнейшее — присматривайся к матросам, перенимай у них все приемы. Они многоопытны и умельцы в своем деле. Ежели что не внятно, спрашивай у них, вникай. Зазорного тут нет ничего. Они такие же люди, только звания низкого. В моем экипаже запрещено боцманам баловаться линьками[12], а господ офицеров стараюсь удерживать от недостойного обращения со служителями и рукоприкладства. Сие недостойно чести дворянина.

Дмитрий впервые слышал подобные рассуждения. Дядя слегка вздохнул, грустно улыбнулся:

— Однако наших господ офицеров разве удержишь? У многих дурные привычки с пеленок взращиваются. Ты сему не подвержен был и старайся не приучаться.

Слушая дядю, Дмитрий, пожалуй, впервые задумался о жизненных правилах. В самом деле, в Комлеве, на их усадьбе, он ни разу не видал рукоприкладства родителей к крестьянам. Мать, Мария Васильевна, всегда считала великим грехом поднимать руку на себе подобных и вслух осуждала помещиков, притеснявших своих крестьян. В корпусе же многие кадеты зачастую не стеснялись говорить с презрением о матросах…

К вечеру с устья Невы потянул легкий ветерок. Едва гардемарины успели поужинать, как над открытым световым люком засвистели боцманские дудки и раздалась зычная команда:

— Пошли все наверх! Паруса ставить!

Когда Дмитрий подбежал к фок-мачте, все матросы были на месте, а над палубой гремел голос старшего офицера:

— Марсовые к вантам!

Спустя минуту марсовые — самые сильные и расторопные матросы — стояли по обе стороны фок-мачты и всех других мачт, около вант — веревочных лестниц, идущих снизу от борта к верхним реям, на марсы и салинги. Не успела прозвучать следующая команда: «По марсам и салингам!» — как марсовые устремились вверх по вантам.

Достигнув марсовых и салинговых площадок, они, держась за приподнятые рейки-перила, разбежались по реям. Ловко спустившись, переступая по натянутым под реями канатам-пертам, перегнувшись через реи, они сноровисто орудовали со снастями, отдавая паруса.

Закинув голову, Дмитрий следил, как в лазурном небе покачивались огромные мачты с раскинутыми, будто крылья, реями, опутанные паутиной вант и снастей, среди которых бесстрашно действовали матросы. Ветер усилился, и когда корабль кренился, то казалось, что стоявшие на концах рей — ноках — матросы не удержатся и неминуемо слетят в волны. Однако все они работали размеренно-привычно и в то же время быстро. Прошло две-три минуты, и на реях распустились паруса. Расправляемые ветром, они, словно гигантские белоснежные крылья альбатроса, подхватили и стремительно понесли «Преславу».

Закрепив паруса, матросы спускались вниз, балагурили и шли перекуривать на бак. Возле мачт осталась лишь вахта. Несильный, но попутный ветер увлекал между тем корабли дальше на запад. Майское солнце, прежде чем зайти в этих широтах, долго катилось по горизонту, нехотя скрываясь в морской дали. За Гогландом ветер посвежел и стал задувать к западу. «Преслава» начала лавировать, часто меняя галсы. К полуночи развелась довольно крупная волна, и на выходе из Финского залива море заштормило по-настоящему.