Гарт Каллахан - Записки на салфетках

• Название: Записки на салфетках
• Автор: Гарт Каллахан
• Жанр: Зарубежное современное
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-80641-6

У Гарта Каллахана почти нет шансов увидеть, как его дочь Эмма взрослеет, заводит друзей, впервые влюбляется, танцует на выпускном балу. Он не знает, сколько еще дней проведет вместе с ней и любимой женой. Но он нашел способ оставаться на связи с близкими каждый день, даже если не сможет быть рядом. До окончания школы осталось 826 дней, и каждый день Эмма будет получать записку на салфетке, что бы ни случилось.

---

Это была нелегкая беременность. Бóльшую часть первых шести месяцев Лисса страдала от утреннего токсикоза. Она часто жаловалась, говоря, что не имеет значения, чтó выбирать на ужин, поскольку он все равно не задержится в ее желудке надолго. У Лиссы то и дело подскакивало кровяное давление, и существовала реальная угроза ее здоровью и жизни малышки. Я чувствовал себя потерянным, не зная, чем помочь, – как это случается со многими мужчинами. Моей задачей было подготовить дом к новому пополнению семьи, мотаться по разным неотложным делам и держаться подальше от всего остального.

Тот октябрьский вторник начался как ничем не примечательный обычный день. Я поехал на работу, а Лисса направилась в кабинет своего врача, чтобы проверить давление. Около полудня раздался звонок от Лиссы. Ее доктор был обеспокоен. Кровяное давление подползло к опасной зоне, и было решено, что нам надо рожать. Сегодня. Я тут же сорвался с работы и помчался в больницу. Лисса неловко поднялась с кресла, издали завидев меня в комнате ожидания. Глаза ее сверкали предвкушением. Мы оба улыбались. Настал день, когда мы познакомимся с нашей Клэр.

Как только Лиссу оформили в больнице, началось ожидание. Лиссе дали окситоцин, и мы ждали, пока он подействует. Жене было жарко, а я трясся в ознобе. Свернулся калачиком на маленьком диванчике, полностью одетый, и укрылся одеялом. Окситоцин действовал медленно. Мы посмотрели утренние новости, потом игровые шоу-программы. Я тревожился и чувствовал себя совершенно бесполезным. Я мог носить Лиссе лед в кубиках, но помимо этого мне было нечем заняться. Врачи и медсестры приходили и уходили, каждый бросал взгляд на таблицы и аппараты, проверяя, как развиваются события. После того как мы сутки провели в больнице, наконец настало время потуг.

Я был не готов.

Хотя Лиссе, наверное, помнится, что потуги длились вечность, единственное, что я помню, – это как доктор внезапно протягивает мне некий инструмент и помогает выжать кровь из пуповины, чтобы я мог ее перерезать. Я вовсе не собирался ее перерезать! Я совершенно четко сказал врачу, что я не хочу! Однако вот он я – в палате, полной медицинского персонала, и иного выбора у меня нет. Я сжал зубы и исполнил свой долг, тут же отступив назад, когда врач и сестры стали проводить тест Апгар. Наша малышка, Клэр, появилась на свет.

Я был не готов.

Я стоял там, точно парализованный. Я не только не знал, что делать, но и не хотел ничего делать. Все происходило слишком быстро.

Я был не готов.

Супруга тут же выдернула меня из ступора. «Иди к ней!» – попросила она, обездвиженная, лежа на больничной койке.

Я подошел к медсестрам, которые обихаживали Клэр, и очень-очень осторожно прикоснулся к ней. Я по-прежнему не знал, что мне делать, зато я присутствовал. До меня дошло – вот оно. Это происходит на самом деле. Я – отец…

Но моя борьба с этой реальностью продолжалась. После рождения Клэр я наконец поехал домой, чтобы поспать. Мне ужасно не хочется в этом признаваться, но на следующее утро я не торопился возвращаться в больницу. Я устроил себе славный тихий завтрак. Вывел собаку на прогулку. Я на самом деле не хотел возвращаться в больницу.

В конце концов мне позвонила жена со словами: «Э-э, милый, ты где?» Я поспешил обратно.

Время, проведенное в больнице, далось нам нелегко. У Клэр был высокий уровень билирубина, и ей пришлось провести несколько часов первого же дня своей жизни в маленьком пластиковом контейнере для фототерапии. Она лежала там, наша бедная крохотуля, всего нескольких часов от роду, лежала в здоровенных очках, закрепленных на ее личике, чтобы лучи не повредили глазкам. Мы не могли ни взять ее на руки, ни прикоснуться к ней во время лечения, могли только бесконечно смотреть на нее сквозь окошко. Это была настоящая пытка. Однако это каким-то образом заставило меня начать признавать ее. Там была моя маленькая дочка, совершенно одна. Я был нужен ей. Она начинала казаться… моей.

Что на самом деле помогло мне совершить этот переход, – так это момент, когда мы наконец признались себе, что чем больше узнаем друг друга, чем больше проводим времени с Клэр, тем отчетливее понимаем, что ее имя почему-то ей не подходит. Мы совершили ошибку. Наша малышка получила не свое имя, и это была наша вина! Мы робко спросили медсестру, что тут можно сделать. Я воображал себе горы бесконечных бумаг и даже обращение в суд, чтоб исправить эту ошибку. Сестра мягко улыбнулась и сказала нам, что это случается куда чаще, чем мы можем себе представить, и нужно заполнить одну-единственную форму, прежде чем мы покинем больницу.

Мы уехали в тот же день уже как семья, вместе с Эммой Клэр Каллахан. Не знаю, что такое было там с этим именем. Но стоило нам только поменять имя, стоило ей только стать Эммой, как она стала моей. Это была реальность.

Когда мы бережно упаковали ее в автомобильное креслице, когда Лисса осторожно опустилась на сиденье рядом с ней, я занял свое место за рулем: у меня наконец появилась важная работа, которую надо было сделать. Я вез свою семью домой.

Я взглянул в зеркальце заднего вида. Я не видел Эмму в ее креслице, но знал, что она там. Моя малышка. И мы направлялись домой.

Я был готов.

Дорогая Эмма, порой, когда мне нужно чудо, я заглядываю в твои глаза – и понимаю, что чудо я уже создал.

С любовью, папа.

Поначалу моя роль как отца заключалась в возне с горами подгузников, укачивании и утихомиривании и сосредоточивалась на кормлении, успокаивании и стараниях усыпить младенца. Но по мере того как Эмма росла, превращаясь в маленькую девочку, моя роль менялась. До меня вскоре дошло, что быть отцом – это далеко не только выбрать имя (а с этим я уже напортачил) и следить, чтобы ребенок был сыт. Я помогал формировать маленького человечка. От первых звуков к первым шажкам и первым словам – моя Эмма обзаводилась индивидуальностью. В ней росла маленькая личность. И моей задачей было подготовить ее для этого мира.

Это началось с осознания, что нам на самом деле придется учить ее отличать правильное от неправильного, что означало дисциплину. Я никогда не был в этом особенно силен. Она, бывало, просто взглянет на меня своими глазками, полными надежды, и, что бы она ни натворила, меня так и подмывает сдаться.

Не успел я оглянуться, как она пошла в школу, и часы, которые я ежедневно проводил с ней, значительно сократились. У нас было какое-то время утром, перед школой и работой, совсем немножко времени за ужином и укладыванием спать по вечерам, а еще те минуты, которые мы проводили вместе в машине, колеся по городу днем. Я только трижды в день мог непосредственно влиять на свою дочь: за завтраком, за ужином и перед сном. Если сложить все время, получалось… ну, может быть, один час в сутки.

Хотя я знал, что это неизбежно, если позволяешь ребенку развиваться и становиться независимым в этом мире, я скучал по моментам нашего тесного общения. По ощущению, что это я формирую ее день. Я знал, что теперь друзья и школа занимают бóльшую часть времени ее бодрствования, становясь все более и более важными для нее. И хотел найти способ отвоевать себе местечко в ее загруженных днях.

Эмма всегда уделяла большое внимание еде. Не знаю, есть ли такой пунктик у других детей. Но Эмма выскакивала из кровати с одеялом в руках и спрашивала: «А что будет на ужин?»

Мне повезло работать в компании, которая поощряла нас проводить такое необходимое время с семьей. Так что я стал волонтером, помогавшим во время обедов в школе. Я вскрывал пакеты с молоком, выжимал на тарелки кетчуп, раздавал соломинки и вытирал лужицы. Это был самый напряженный час дня. Но он означал, что я смогу немножко посидеть с дочкой, познакомиться с ее друзьями и увидеть, как они взаимодействуют.

Это также означало, что я смогу увидеть, что она ест, когда покупает обед в кафетерии. И вскоре я стал ярым сторонником обедов, приносимых из дома.

Обычно я в любом случае первым встаю по утрам, поэтому стал настоящим специалистом по упаковке обедов. Я рубил, резал, смешивал и упаковывал. Я старался подложить в коробку что-нибудь особенное, что могло порадовать дочь, например печенье или баночку пудинга. Что-то такое, отчего у нее просветлеет лицо.

Время от времени я добавлял записку, написанную на салфетке.

Эти записки начинались очень просто. Я люблю тебя. Хорошего дня. Стань кому-то другом.

Я даже не знал, прочтет ли она эти записки. И уж точно не знал, имеют ли они значение. Но я хотел, чтобы каждый день был для нее особенным.

Однажды я только-только закончил собирать для нее обед. Я еще не написал записку. Эмма заметила на столе коробку без записки – и я прямо-таки увидел, как у нее в голове забегали нейроны. Она взяла пакет, подошла ко мне с умоляющими, широко раскрытыми глазами и просто спросила: «А как же записка на салфетке?»