Геомар Куликов - Тайный гонец

• Название: Тайный гонец
• Автор: Геомар Куликов
• Издательство: «Детская литература»
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1971

Эта повесть рассказывает про мальчика Иву и Ивана Исаевича Болотникова, который более 350 лет назад, в начале XVII века возглавил Крестьянскую войну, хотел облегчить тяжёлую жизнь простого народа — холопов, крестьян.

Много отваги и мужества потребовалось от Ивы, когда, неожиданно для самого себя, сделался он тайным гонцом воеводы Болотникова.

Немало опасных и коварных врагов встало на его пути. Но ведь на свете живут и хорошие люди. С ними тоже встретился Ива.

И они вместе, Ива и эти люди, помогли великому делу, за которое боролся Иван Исаевич Болотников.

---

Боязно Иве говорить правду — может сильно рассердиться дед Макарий — и обманывать негоже деда.

— Знаю я, — признаётся Ива.

И торопливо рассказывает, как всё случилось.

Долго молча шёл дед Макарий. Потом сказал:

— Лучше бы тебе не слышать того разговора. Ну, да сделанного не переделаешь. Гляди не выдай: загубишь и себя, и меня, и великое дело.

— Неужто не знаешь: из меня, коли не захочу, клещами слова не вытянешь, — обижается Ива.

— Так-то оно так, — вздыхает дед Макарий, — только в монастыре и не таким, как ты, умеют развязать язык. Коли что, сыщи тайно иконописца Игнатия…

Видит Ива, тревожится дед Макарий. Услышал далёкие шаги сзади, спросил:

— Кто там?

— Мужик с котомкой.

— Конец теперь всем разговорам.

Не быстро двигается дед Макарий. Годы старые.

Догнал их прохожий. Скинул шапку:

— Здравствуйте, люди добрые!

— И ты здравствуй.

Кабы у деда глаза, как прежде, были, может, и заметил неладное. Рубашка на мужике дырявая, порты латаные-перелатаные. А лицом кругл да бел. Борода хоть и растрёпана, а стрижена аккуратно.

Однако худо видят дедовы глаза. Ива молод, ему невдомёк, что не простой мужик их догнал, а Матвей, переодетый племянник Василия Гольцева.

Идут, перекидываются с попутчиком степенными словами. Тот царя Шуйского и бояр поругивает. Жалобится на трудную крестьянскую жизнь. И бойкими глазами по сторонам зыркает.

Ищет для выполнения дядькиной воли подходящее место.

Кругом луга. Заливается жаворонок в синем небе. И всё на дороге, сзади или спереди, люди.

Спустились в ложок. Манит в нём ручеёк прохладной водицей. Возле ручейка, по обеим сторонам, густой тенью зовут кусты. Проворнее забегали Матвеевы глаза.

— Отдохнуть да поесть не грех, — сказал. Равнодушно так. Зевнул даже. Будто ему всё одно: здесь останавливаться или ещё где.

Дед Макарий притомился.

— Только подадимся малость в сторону, — сам же и предложил.

— Можно и так, — согласился Матвей.

Отошли шагов на сто. Сели в кустах. Им дороги не видать, их с дороги не разглядеть.

Скинули котомки. Разложили нехитрую снедь. Матвей лениво поднялся:

— Водицы изопью.

Спустился к ручью, лицо ополоснул, набрал в ладони воды, жадно напился.

Не таясь, с шумом пошёл обратно.

Две спины перед ним. Огляделся. Никого кругом. «Господи, благослови!» — проговорил одними губами. Из-за домотканых онучей потянул нож…

А дед Макарий и Ива сидят себе спокойно, не чуют, какая нависла над ними беда.

Затрещали кусты. Сунул Матвей нож обратно. Будто поправляет обувку. Скосил глаза. Идёт из кустов мужик. Выше Матвея на две головы. В плечах — косая сажень.

— Хлеб да соль, мужички! — Голос ровно у медведя, а лицо и глаза — Ива сразу приметил — добрые.

— Едим, да свой. А ты так постой да ступай домой, — огрызнулся Матвей.

— Нешто так встречают хороших людей? — спросил мужик.

— Кто тебя знает, каков ты есть.

— Садись, отведай, чем богаты, — пригласил дед Макарий.

Смирился Матвей. Тоже сел рядом.

Слово за слово, рассказал мужик:

— Гуляли у сестры на свадьбе. Домой возвращаюсь. Жена давно уехала с ребятишками, а я припозднился.

Солнце перевалило за полдень. Встал дед Макарий:

— Надобно засветло попасть в монастырь. Не пустят на ночь глядя.

Зашагали вчетвером.

Матвей, Василия Гольцева племянник, говорит мужику, который назвался Кузьмой Егоровым:

— Шёл бы вперёд. Мы, вишь, двигаемся потихоньку.

— И мне не к спеху. Жена, чай, не с пирогами ждёт, — засмеялся. — Доведу до самого монастыря.

И посмотрел на Матвея, как тому показалось, пристально.

Похолодело у Матвея всё внутри.

Никак, воевода послал вдогонку для охраны Макария своего человека?! Сберёг бог, не увидел тогда ножа в кустах. Такой одним махом дух вышибет…

Как мог беспечнее отозвался Матвей:

— Ну и ладно. Вместе веселее.

— То-то, я погляжу, ты шибко веселье любишь, — ухмыльнулся Кузьма.

Завиднелся вдали монастырь.

Возле монастыря — совсем темно стало — Кузьма скинул шапку, поклонился:

— Не поминайте лихом!

И пошёл своей дорогой. Потому что и вправду был это простой мужик Кузьма Егоров, возвращавшийся со свадьбы, а вовсе не охранный человек воеводы Ивана Исаевича.

И не знал он, что спас от верной смерти старика Макария и его приёмыша Иву.

Глава 7. За каменными стенами

Монастырь словно крепость. Суров и неприступен. Но три стороны — крутые обрывы и речка внизу. По четвёртую — глубокий ров с водой, а через него — мост.

Каменные стены и башни поглядывают высокими щелями-окошками. Сейчас — окошко, а коли нужно — бойница. Хоть стреляй через неё, хоть лей смолу на вражеских ратников.

Большие ворота окованы железом. Сбоку от ворот, тоже в железе, маленькая калитка.

Постучал в неё палкой дед Макарий. Никакого ответа.

Постучал громче. Тихо, не слыхать никого.

— Померли они, что ли? — осердился дедов попутчик. — Дай палку!

Загремел Матвей о железную дверь, впору услыхать покойнику.

Зашевелился кто-то за дверью. Окошко-глазок, что в двери было, изнутри открыл. Спросил сонным голосом:

— Кого принесло?

— Странники, отвори! — сердито крикнул Матвей.

— Зачем ещё?

— Молиться пришли.

— Над воротами — образ Спаса. Нешто ослеп? Помолись и ступай себе дальше.

— Куда ступать? Скоро ночь на дворе.

— Куда хошь, свет велик.

— Неужто уж странникам в монастыре нету хлеба и приюта?

— Кто свою братию хочет голодом морить, всякий сброд пускает, верно. Наш настоятель, что всему монастырю голова, — не таков. О братии печётся и монастырское добро не переводит на воров да гулящих людей. Так-то!

Закрылось окошко.

Выругался Матвей. Застучал в калитку сильнее прежнего.

— Открой, говорят! Худо будет!

— А ты не пужай, — зевнул привратный монах за окошком. — Не боюсь. А озоровать будешь, тебе ж несдобровать.

— Постой, — отодвинул Матвея дед Макарий. И сказал в окошко: — Ты ходишь в монастырскую церкву?

— В какую же ещё? — удивился голос за окошком.

— А росписи снаружи и внутри той церкви видал?

— Не слепой небось.

— А кто их делал, знаешь?

Замолчал монах. Видно, думал, не зря ли ввязался в пустой разговор. Всё ж таки ответил:

— До меня то было. Делал, сказывают, иконописец искусный Макарий.

— Верно. Теперь поди и скажи келарю аль самому настоятелю, что тот иконописец Макарий стоит перед воротами, а ты его не пускаешь.

Замолчал опять монах у окошка. Видать, сильно удивился.

Не менее того монаха удивился Матвей. А всех более — Ива. Сколько по свету с дедом Макарием странствовал, а такое слышал впервые.

— Не врёшь? — спросил, сомневаясь, монах.

— Келаря кликни! — сказал старик.

Долго томились перед калиткой дед Макарий, Матвей и Ива. Наконец стукнуло окошко — и строгий голос:

— Кто тут?

— Я, Макарий-иконописец.

Не сразу откликнулся строгий голос. Однако, помедлив, приказал:

— Впусти.

Заскрипела калитка. Ступили все трое через порог. Келарь — второй человек в монастыре после настоятеля — поднял фонарь, осветил их лица.

— Давненько не виделись, Макарий.

— Посвети-ка на себя, — сурово не то попросил, не то приказал дед Макарий. — Не узнаю.

— Бога ты забыл, Макарий, где тебе помнить божьих людей. — По сытому лицу келаря скользнула усмешка.

— Стало быть, ты, Савва, ноне келарь?

— Стало быть, так.

Почуял Ива: должно, не больно дружны были дед Макарий и нынешний келарь.

— Брат Серафим, — вырос рядом человек в чёрной одежде, проводи старца Макария с мальчишкой и странником. Передай, я велел накормить. Да открой пустую келью.

— Нет, — Ива не узнал голоса деда Макария, — сперва в церковь…

Брат Серафим поглядел на келаря, тот кивнул головой и медленно и степенно пошёл прочь.

В темноте горой возвышалась к небу церковь. Да решётчатыми окошками — свет. В дверь вошли — у Ивы глаза разбежались. Впереди иконы до самого верху. И кругом иконы. Перед ними горят разноцветные огоньки.

А главное, и стены, и столбы-колонны, и потолок — всё расписано яркими красками. Строго глядят бородатые люди. Стоят суровые воины.

Ива и прежде бывал в церквах, однако в деревянных, маленьких, с закопчёнными потолками и стенами.

Деда Макария за рукав потянул:

— Гляди, деда, красота какая!

Поднял голову, а у деда Макария по морщинистым щекам, растрёпанной бороде — слёзы.

— Ты что, деда?!

— Не вижу. Всё в тумане…

Вспомнил Ива разговор перед монастырской калиткой:

— Неужто это ты?

Опёрся дед Макарий, по привычке, на Ивино плечо, дрожит рука мелкой дрожью. Словно промёрз дед в зимнюю стужу и, войдя в избу, никак не может согреться.