Виктор Сергеев - Унтовое войско

• Название: Унтовое войско
• Автор: Виктор Сергеев
• Издательство: бурятское книжное издательство
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1976

Роман Виктора Сергеева «Унтовое войско» посвящен исторической теме. Автор показывает, как в середине XIX века происходит дальнейшее усиление влияния России на Дальнем Востоке. В результате русско-китайских переговоров к Русскому государству были присоединены на добровольной основе Приамурье и Уссурийский край.

В романе много действующих лиц. Тут и русские цари с министрами, и генерал-губернатор Восточной Сибири Н. Н. Муравьев, и китайские амбани, и купцы, и каторжники, и солдаты…

Главным же действующим лицом в романе выступает вольнолюбивый, сильный духом сибирский народ, объединенный в Забайкальское казачье войско. Казаки осуществляют сплавы по Амуру, участвуют в обороне Камчатки от нападений англо-французов, обживают новые земли по Амуру и Уссури.

---

Подбежал майор Чекрыжев, коренастый, седоусый, в бороде застрял завиток сосновой стружки. Побледнел, опознав генерала. Но в глазах страха нет. Дрогнули в сдержанной улыбке губы.

— Не ожидал?

— Никак нет, ваше пред-дит-ство! Мы думали, пароходом… ждали, а вы…

— А я с неба свалился. Докладывай. Что, как? Сколько строишь?

— Сто тридцать судов. Народишку собрал тут… Батальон солдат, каторжан пригнали.

— Ну и как?

— Суда почти что готовы, ваше превосходительство. Где какая доделка, зачистка, покраска.

Генерал соскочил с лошади, снял разлетайку, бросил на седло. Прихрамывая от долгой езды, подошел к майору, обнял и расцеловал. У того текли по щекам слезы, глаза блестели, рот кривился жалко и в то же время счастливо.

— Будешь подполковником! — пообещал генерал.

Отовсюду со стапелей сбегались офицеры, урядники, надзиратели, мастера заводские, солдаты, арестанты.

Муравьев, поддерживаемый под руки Чекрыжевым, взобрался на бревенчатую сплотку. Оглядев людское море, бурлившее вокруг, поднял руку. Толпа затихла. Все разглядывали жадно невысокого генерала, с набрякшими веками, усталым, чуть бледным лицом, рыжеватыми бакенбардами.

Легкий, шелестящий вздох прошел по рядам людей. Чекрыжеву показалось, что этот вздох обозначал разочарование, и ему стало обидно за генерала, а в душе возникло ощущение вражды и неприязни к тем, с кем он проводил тут дни и ночи, снаряжая суда для экспедиции.

Но вот Муравьев заговорил. Пылкие, горячечные слова полетели в толпу, заставили ее насторожиться.

— За неудачи в Крыму мы отплатили неприятелю победой на Камчатке! — выкрикивал генерал. — А новые победы не за горами. Я вижу чудо ваших рук — флот, который тронется на Амур. Забудет ли Россия ваши деяния? Нет, нет и нет!

Ликующие, призывные слова зажгли толпу. Она закачалась, как море перед бурей.

— Я и царю говорил о вас, казаки. Говорил, что неказисто вы одеты, не всегда сыты бываете. А я бы свое родное Забайкальское войско и на гвардию петербургскую не променял.

Офицеры-белоручки да купцы-аршинники величают вас унтовым войском…

— Русского мужика не токмо унтами — кнутами не прошибешь! — выкрикнули из толпы.

— Слава унтовому войску!

— Слава!

Муравьев поднял руку.

— Даст бог, вернемся с победой, прогоним от наших берегов Англию, Францию… да и Америку, если понадобится. Воссоединим с матерью-родиной Приамурье, заселим его нашими казаками унтовыми, разведем там нивы да огороды, живность всякую, построим на диких берегах города богатые, откроем гавани морские. И заживем!

— Ура-а! — загремело в толпе. — Ура-а генералу!

Муравьев снял фуражку, редеющие волосы его трепал ветер, лицо просветлело, глаза горели, морщины расправились, усталости как не бывало.

— Вы — русский народ! — бросил он в толпу. — Вы всегда представляетесь мне в виде огромной слонихи-мамонта.

В первых рядах кто-то фыркнул. Ему ткнули в спину раз, другой… Зашумели, зашикали.

— Идет себе эта слониха-мамонт, — голос генерала понизился чуть ли не до шепота. В толпе мертвая тишина. — Идет себе ти-и-хо эта громадина по своей дороге, спокойно, медленно продвигаясь вперед и вперед. А у головы ее, вокруг ушей, кишат кучи мошек, мух и комаров. Все они жужжат ей в уши, садятся ей, громадине, на голову и беспокоят ее. Но слониха-мамонт идет себе вперед и помахивает хоботом.

Ведь, братцы, так и Россия наша! Сколько бы над нею ни жужжали разные деятели с общественного или частного почина, а попросту говоря, всякие там недоброжелатели, выскочки, властолюбцы, но они ей, России, в движении вперед все равно не помешают. Все мы видим, как идет она, матушка, вперед на Восток, идет, как мощная, хотя и тяжелая на подъем, слоновая натура.

Чекрыжев видел, как сила слов генерала увлекла и соединила разноликую толпу, превращая ее в одну лавину, готовую ринуться, куда бы ни вздумалось Муравьеву толкнуть ее.

По берегу Шилки, по всей гавани, гремело «ура». Офицеры батальона подняли генерала на руки. Подбежали еще люди. Тело Муравьева взлетело над ревущей восторженной толпой. Все поздравляли друг друга, смеялись, ликовали. Офицеры бесшабашно стреляли из револьверов поверх толпы.

Глава одиннадцатая

Контр-адмирал Завойко исполнил приказ Муравьева о снятии обороны Петропавловского порта. В тот самый день, когда генерал прибыл в Нерчинск и толпа, радостная и возбужденная, качала его, суда покинули Авачинскую губу и вышли в открытое море для следования в бухту Де-Кастри. Шли фрегат «Аврора», корвет «Оливуца», транспорты «Диана», «Крым», «Байкал». Куда держала путь эскадра — знали немногие.

Казаки и ополчение временно оставались в Петропавловске во главе с лейтенантом Гавриловым. Для связи с Амуром Завойко выделил бот «Кадьяк», которому велено идти в Большерецк. От Петропавловского порта до самого Большерецка приказано установить на сопках цепь казачьих пикетов.

Можно понять Василия Степановича, с каким сердцем покидал он Петропавловский порт. Здесь оставлял он могилы героев — солдат и матросов… Здесь оставлял он черные скалы Сигнального мыса и угрюмые береговые сопки со срытыми батарейными площадками, откуда петропавловцы громили вражеский флот. Здесь оставлял он для англо-французских бомб и гранат пустые, всеми покинутые дома, рыбные амбары, казармы… и свое «адмиралтейство»…

На море то дождь, то снег. От берегов наплывал туман. Это радовало Завойко. Легче проскочить незамеченными. Не желательно встречаться даже с мирным китобоем. Под флагом китобоя мог оказаться разведчик. Англо-французская эскадра вот-вот нагрянет в Охотское море. Встреча с ней — верная гибель. Это после такой-то победы… Мурашки по телу бегали, волосы под фуражкой дыбом вставали. Василий Степанович наказал попу почаще слать молитвы господу богу, а сам то и дело проверял вахту у старшего офицера, придирчиво оглядывал паруса «Авроры». На дню по нескольку раз менял курс, то добавлял косых парусов, убирал прямые, то прямых добавлял. Ночью суда шли под всеми парусами.

На третий день плавания ветер повел себя как-то странно. Он то свирепел, налетая порывами, то пропадал, нисходил до легкого бриза, и паруса, теряя напряженность, безвольно повисали на мачтах. Но после полудня ветер стал быстро крепчать, не утихая, и Завойко с тревогой поглядывал на барометр в своей уютной каюте, обшитой полированной карельской березой.

Волны вздымались, одна выше другой, обрушивались на борта судов с такой силой, что их бросало в стороны, как весельные лодки. Ветер выл и свистел в снастях, мачты зловеще скрипели, готовые вот-вот рухнуть на палубу.

Слова команды отдавались только через рупор, и то не сразу можно было расслышать матросам, что им велит дежурный вахтенный офицер.

К утру буря усилилась, и Завойко приказал бросать якоря, чтобы могучая сила беснующегося моря не выбросила корабли на скалы.

Шторм бушевал двое суток и утих так же неожиданно, как и начался. На кораблях оказались повреждения. У «Авроры» треснула грот-рея, у «Оливуцы» сломана грот-мачта, на транспортах пострадали фок-реи.

Показались мрачные отвесные горы у залива Де-Кастри. Василий Степанович перекрестился: «Слава те, господи, услышал нас!»

Спустили шлюпку. На берегу узнали, что экспедиция Николая Николаевича еще не прибыла, но ее ждали со дня на день. Из Кизи приехал Невельской. Обнял, расцеловал Василия Степановича. Назвал камчатским героем.

На душе Геннадия Ивановича было нехорошо. Камчатской эскадры он никак здесь не ожидал. От Муравьева никаких писем давно не было. Лишь пришло от него распоряжение приготовиться к приему гражданского населения Петропавловска. И вдруг прибыли не только гражданские, но и военные… Выходило так, что Муравьев перестал считаться с Невельским, даже не поставил его в известность об изменениях в своих планах.

Завойко собрал на борту корвета «Оливуца» военный совет. Командиры кораблей высказывались за то, чтобы эскадре пока стоять в заливе, а как только лиман вскроется ото льда, идти на север и укрыться в устье Амура.

Невельской настаивал безо всяких задержек идти на север. Он заявил:

— Неприятельская эскадра может завернуть в поисках русского флота в Де-Кастри. А здесь долго не продержаться. Лучше уйти… Английский адмирал Джеймс Стерлинг не знает, что между материком и Сахалином пролив.

На том и порешили.

А утром — тревога. На рейде бухты три судна под парусами. Впереди плыл фрегат крупного ранга, за ним винтовой корвет и позади бриг.

Корвет, подойдя на десять кабельтовых к «Оливуце», открыл огонь из носового орудия. Недолет, всплески воды…

— Подойти на картечный выстрел! — приказал Невельской капитану «Авроры». — Матросам выдать абордажные пики.