Елена Обоймина - Рудольф Нуреев. Я умру полубогом!

• Название: Рудольф Нуреев. Я умру полубогом!
• Автор: Елена Обоймина
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-906842-16-9

Блистательный танцовщик и гениальный балетмейстер, он завоевал скандальную известность как советский невозвращенец и человек с нетрадиционным взглядом на отношения. «Он хотел стать полубогом, и этот полубог, созданный сперва его фантазией, материализовался и стал управлять его поступками и устремлениями», — скажет о Нурееве подруга его юности Тамара Закржевская.

Имя Рудольфа Нуреева гремело на весь мир. Он безмерно много сделал для мирового балета, прославив русскую школу танца на всю планету. Он воспитал лучших зарубежных солистов. Но за свою славу мэтр заплатил страшную цену: забвение на родине, одиночество, предательство, автокатастрофа, СПИД…

В его постель биографы «укладывали» многих знаменитостей: Микка Джаггера, Леонарда Бернстайна, Ива Сен-Лорана, Фредди Меркьюри, других. Биография гениального танцовщика после того, как он покинул этот мир, стала обрастать вымыслами и откровенно подтасованными фактами, разоблачить которые взялась автор этой книги.

---

«В Рудике было одно совершенно поразительное качество: несмотря на нехватку академического образования, он обладал безукоризненным вкусом и постоянно стремился узнать, увидеть, прочитать что-то новое, пополнить пробелы в своих знаниях. Я ни разу не слышала от него слова «скучно». Наоборот, Рудику всегда не хватало времени. И были, конечно, у него свойства просто необъяснимые, то, что называется «от Бога» — это, прежде всего, понимание классической музыки, живописи, архитектуры. В детстве Рудик не получил, да и не мог получить представления о том, что такое Бетховен, Гендель, Бах, тем не менее в его лице филармония обрела очень преданного и благодарного слушателя. Я погрешила бы против истины, если бы стала сейчас утверждать, что, дескать, Рудик хорошо знал литературу. Но интерес его был действительно огромен. Я училась на русском отделении филфака, и первый вопрос, неизменно звучавший каждый раз, когда мы встречались, был: «Ну, что вам сегодня рассказывали?» И я пересказывала ему лекции по специальности».

Однажды на курсе Тамары преподаватель прочел необычайно интересную лекцию о творчестве Даниэля Дефо, и студентка почти слово в слово повторила ее Рудольфу. Он слушал с открытым ртом, а потом спросил: нельзя ли ему тоже ходить в университет? Научный руководитель Тамары, профессор Е.И. Наумов, разрешил ему посещать занятия, и когда у молодого солиста не было репетиций, он являлся в аудиторию вместе с ней. Особенно большой интерес Рудольф проявлял к русской литературе 1920–1930 годов. Как-то Тамара принесла ему из библиотеки томик стихов Бальмонта, и Нуреев открыл для себя этого поэта. Читал он взахлеб, а одно стихотворение даже сделал девизом своей жизни. Так и сказал: «Это про меня!» и гордо ткнул пальцем в страницу.

Ты хочешь быть бессмертным, мировым? —
Промчись, как гром, с пожаром и дождями…

«Потом я приносила ему еще Северянина и Гумилева. И тоже восторг от первой встречи с творчеством замечательных поэтов. Затем был Максимилиан Волошин. Он тогда у нас не публиковался, но я откуда-то достала страниц сорок, отпечатанных на машинке. Рудик читал очень внимательно. Особенно ему понравилось стихотворение, начинавшееся словами: «Обманите меня, но совсем, навсегда…»

Мы много гуляли вместе. Часто на прогулки я брала с собой свой маленький фотоаппарат «ФЭД» и снимала Рудика. Фотографироваться он очень любил, всегда сам выбирал натуру, с удовольствием позировал. Так начала складываться моя любительская фототека с неизменным персонажем — Рудиком. Потом я стала брать фотоаппарат и в театр, пыталась снимать во время действия.

Некоторые фотографии выходили вполне удачными. Мы с Рудиком придумывали им названия. Так, снимок, где Рудик, подобно киношному итальянскому беспризорнику, картинно виснет на решетке Михайловского сада, назывался у нас «Ищу работу», тот, где он печально глядит на собственное отражение в пруду — «Нарцисс» и т. д.

Рудольф Нуреев. 1959

Моя приятельница, фотограф из Кировского Люся Никонова, проявляла для меня пленки и распечатывала удачные фотографии..»

К тому моменту, когда Рудольф стал невозвращенцем, у Тамары собрался уже довольно солидный фотоархив его творческой и личной жизни. К сожалению, большая часть этого архива была уничтожена отцом Тамары после суда над ее другом. Погибли уникальные снимки, а также эскизы костюмов, нарисованные Рудольфом к первому акту «Жизели». После того как Нуреев остался во Франции, его костюмы «по наследству» перешли к тогда еще совсем молодому артисту, тоже ученику Пушкина, Сергею Викулову.

Фотоархив Тамары обрел впоследствии второе рождение. Негативы оставались у фотографа Люси, и много лет спустя ей удалось переправить их и часть других фотографий на Запад Рудольфу. Тамаре часто приходилось видеть собственные снимки с надписью «автор неизвестен» в западных изданиях и фильмах…

Но некоторые фотографии остались у нее навсегда. Как остались навсегда и воспоминания о юности, освещенной светом столь искреннего и трогательного чувства, что перехватывает дыхание.

«Он хотел стать полубогом, и этот полубог, созданный сперва его фантазией, материализовался и стал управлять его поступками и устремлениями. Для западного зрителя он был и остался легендой, чужой, но почти своей, легендой, которая не живет, как все люди, которую носят на руках и которая обязана вечно сиять со своего недоступного Олимпа славы, денег и благополучия. А для нас? Каким он остался для нас?».

* * *

Зимой 1958/59 года Рудольф должен был станцевать «Лауренсию» еще раз. Но накануне спектакля, после тяжелого дня самостоятельной работы, бесконечного повторения всех вариаций, произошел несчастный случай: танцовщик порвал связки на правой ноге. Эта травма поначалу показалась ему абсолютной катастрофой: Рудольф знал, что очень часто мускульные повреждения такого рода могут оказаться неизлечимыми. Мысль, что можно поправиться после такого тяжелого повреждения, даже не приходила ему в голову.

Нуреев был убежден, что его нога никогда больше не ступит на сцену. Доктор Кировского театра отправил его в больницу и заявил, что он не сможет танцевать в течение двух лет. Юноша лежал на больничной кровати, и при мысли, что он так долго не сможет выходить на сцену, им овладело мрачное отчаяние. Александр Иванович Пушкин, пришедший навестить его, увидел, каким несчастным ощущает себя Рудольф, и решил забрать его из больницы и поселить у себя. Благородный поступок педагога тем более ценен, когда знаешь, в каких условиях жили Пушкины. Александр Иванович с женой, артисткой театра Ксенией Юргенсон, занимали всего одну комнату в коммуналке в здании на Зодчего Росси, где находилось и училище. В этой комнате со старинной мебелью красного дерева Рудику определили место на раскладушке, которая утром убиралась за ширму. Но похоже, о каком-то неудобстве из-за тесноты никто у Пушкиных не думал, «…вся жизнь здесь была заполнена искусством и ему же подчинена, — свидетельствовал другой ученик Александра Ивановича, Геннадий Альберт. — Бесконечные обсуждения репетиций, спектаклей, рассказы о знаменитых танцовщиках прошлого и общение с нынешними балетными «звездами», атмосфера доброжелательности и гостеприимства создавали ауру дома Пушкиных».

Рудольфу вновь повезло на хороших людей! Только благодаря бдительной заботе любимого учителя и его жены, ежедневным визитам врача он уже через двадцать дней смог пойти на занятия. Еще через три недели опять начал работать. Это казалось чудом! «Но доброта Пушкина имела для меня и другие далеко идущие последствия: я почувствовал, что нашел свой дом, а проблемы повседневной жизни впервые отошли на задний план, как бы исчезло основное напряжение, — признавался Рудольф. — Больше, чем когда-либо раньше, я радовался, что могу свободно отдать себя танцу».

Молодой солист осваивал все новые и новые партии репертуара. За те три года, которые он проработал в Кировском театре, он перетанцевал почти все мужские сольные партии: Армен в «Гаянэ» и Фрондосо в «Лауренсии», Зигфрид в «Лебедином озере», Альберт в «Жизели», Солор в «Баядерке», Базиль в «Дон Кихоте» и Принц в «Щелкунчике». Обычно балетные артисты разучивают в сезон не больше одной-двух партий, но Рудольф побил все рекорды. При этом он все время оставался недоволен тем, что мало танцует. Кто-то из друзей рассказывал, что однажды встретил его на улице: «Рудик! Привет! Как дела?»

Недовольный Нуреев грустно ответил:

— Плохо! Совсем не дают танцевать.

«И это в то время, когда две новые партии уже танцует, а одну разучивает!» — поражались приятели.

Рудольфа на протяжении всей его жизни прежде всего интересовало, как он сам выглядит на сцене. Но все же главным для него всегда оставалось искусство балета. И надо признать: в отличие от некоторых появившихся значительно позже молодых премьеров он всегда стремился увидеть спектакли с участием своих коллег, искренне радовался их удачам или огорчался просчетам. Только подлинный талант способен замечать чужие успехи и воспринимать их без зависти и недоброжелательства!

Ко многим в труппе Кировского театра Нуреев относился с большим уважением. Коллеги вспоминают очередной показ «Щелкунчика», когда главную партию танцевал Никита Долгушин. Рудольф так и светился участием, носился с камерой, снимал. Или премьера «Ленинградской симфонии» Шостаковича с Габриэлой Комлевой в роли Девушки. Рудольф говорил товарищам:

— Надо пойти обязательно — Элла танцует…

Пробовал и заниматься с молодым танцовщиком из труппы, считая, что тот от природы намного более одарен, чем он сам, просто не использует свои данные как подобает.

Спустя годы Габриэла Комлева, прима-балерина Кировского балета и соученица Нуреева, выскажется о его человеческих качествах с жестокой определенностью: «В Рудике клокотала жизненная сила плебея. И тяга его к культуре и цивилизации была того же плебейского свойства: захватить, сделать своим, экспроприировать. В этом Рудик оставался верен тем «социалистическим идеалам», от которых убежал…»