Александр Сегень - Державный

• Название: Державный
• Автор: Александр Сегень
• Издательство: Вече
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1676-3

Александр Юрьевич Сегень родился в 1959 году в Москве, автор книг «Похоронный марш», «Страшный пассажир», «Тридцать три удовольствия», «Евпраксия», «Древо Жизора», «Тамерлан», «Абуль-Аббас — любимый слон Карла Великого», «Державный», «Поющий король», «Ожидание Ч», «Русский ураган», «Солнце земли Русской», «Поп». Лауреат многих литературных премий. Доцент Литературного института.

Роман Александра Сегеня «Державный» посвящён четырём периодам жизни государя Московского, создателя нового Русского государства, Ивана Васильевича III. При жизни его величали Державным, потомки назвали Великим. Так, наравне с Петром I и Екатериной II мы до сих пор и чтим его как Ивана Великого. Четыре части романа это детство, юность, зрелость и старость Ивана. Детство, связанное с борьбой против Шемяки. Юность война Москвы и Новгорода. Зрелость — великое и победоносное Стояние на Угре, после которого Русь освободилась от ордынского гнёта. Старость — разгром ереси жидовствующих, завершение всех дел.

Роман получил высокую оценку читателей и был удостоен премии Московского правительства и Большой премии Союза писателей.

---

К Дмитрию Ивановичу и Кошкину присоединились другие всадники — Мишка Гусев, Фёдор Курбский, Данила Мамырев, брат Семён Иванович, иные, среди которых даже был один архимандрит — Вассиан Симоновский, брат Иосифа Волоцкого. Все сгрудились на мосту, ожидая, пока догонит толпа.

— Чего ждём? Вперёд! — крикнул Гусев. Он приходился братом некогда казнённому на Москве заговорщику Владимиру Гусеву, теперь служил при Юрии Ивановиче и всегда рад был выказать своё рвение и непричастность к делам казнённого брата.

— Айда! — поддержал его Кошкин и пустил коня своего вскачь. Дмитрий Иванович устремился следом, копоть от светоча летела ему прямо в лицо, но он не замечал её.

Справа от моста на берегу Москворецкого острова темнели сады и дом ересиарха Курицына — большая усадьба. Дмитрию Ивановичу сделалось жутковато — каково бороться-то с нечистой силой? Подъехав к высокой бревенчатой ограде, всадники и с ними Дмитрий Иванович стали окружать усадьбу. Набравшись решимости, Жилка выдохнул:

— Благослови, владыко Вассиан!

— Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, — осенил его крестным знамением Симоновский архимандрит. Жилке тотчас подумалось, что, став великим князем, он сего Вассиана попросит быть ему духовником, ибо отцовским духовником тоже был некогда Вассиан, епископ Ростовский, он ещё смешное прозвище имел — Рыло.

Ударив своего Басаргу под брюхо бодцами, Дмитрий устремился прямо к воротам, нырнул в них, невольно пригибаясь и даже не удивившись, что ворота распахнуты настежь. Вот это-то и отличало его от Державного — излишняя лихость, граничащая с неосмотрительностью. Вояке, рубаке можно быть таким, государю — нельзя.

Два года назад, после того как Василий провёл неудачную войну против Ливонии и Литвы, Державный назначил Жилку руководить походом на Смоленск. Войско Дмитрий Иванович привёл к Смоленску внушительное, при нём были воеводы Яков Кошкин, князь Александр Ростовский, братыши Иван Рузский и Фёдор Волоцкий, северские князья Семён и Василий. Но подойдя к городу, Жилка хотел решительными приступами с наскоку захватить его, расшибся и ввиду наступления войск литовского государя Александра Казимировича вынужден был с позором отступить. Свояк прогнал шурина.

Вот и теперь, сломя голову бросаясь на приступ, Дмитрий Иванович безрассудно подвергал себя опасности, будто захвати он единоличной доблестью дом с нечистой силой — и уж точно быть ему на Москве государем!

Но, к счастью, никакая смертельная опасность не подстерегала князя Жилку. Дом был пуст, как маковая коробка зимой. Сжимая в руке увесистый клевец, Дмитрий вышиб ногой незапертую дверь и шагнул внутрь. За ним последовали Гусев, Курбский и брат Семеша. Их обступили темнота и нежиль, пахло сыростью и тлением, как в грибном овраге. Подоспевший Кошкин озарил внутренность курицынского дома своим чадящим светочем. Переходя из одного помещения в другое, они видели сплошь голые стены, покосившуюся стоялую утварь, обветшалую прошлогоднюю паутину.

И вдруг, войдя в очередную сумрачную клеть, все так и отпрянули в суеверном страхе. У Дмитрия внутри враз захолодело — он увидел самого чёрта!..

В следующий миг осозналось и отлегло:

— Фухххх!.. С нами крестная сила! А я-то!..

Посреди клети стояла огромная кровать, застеленная козьей шкурой, поверх которой лежал крупный козлиный череп с длинными волнистыми рогами. Он-то и померещился Дмитрию чёртом.

— Свят-свят-свят Господь Саваоф! — промолвил за спиной у Дмитрия воевода Курбский.

— Истинно сатанинское место, — сказал Гусев.

Осторожно войдя и приблизившись к кровати, Жилка краем клевца опрокинул козлиный костяк и снова в испуге отпрянул:

— Эх ты!..

Под черепом обнаружился маленький и чёрный живой змеёныш, который сердито приподнял головку, но, впрочем, выглядел вполне беспомощно.

— Бесо-овское место! — повторил Гусев.

Больше в доме ничего особенного не обнаружилось. Выйдя наружу целыми и невредимыми, порадовались свету угасающего дня, мокрому снегу, людям, рыскающим по всему двору.

— Ну? Что? Что там? — бросились все с расспросами.

— Да ничего, — небрежно и разочарованно ответил Жилка. — Козлиное лбище да чёрная пиявка.

— Пиявку-то убили? — спросил Данила Мамырев.

— Накой! — махнул шуйцею Гусев. — Не пиявка даже, а змеёнок — ма-ахонький.

— Зря не убили, — сказал архимандрит Вассиан. — Может статься, в той пиявке вся нечисть воплотилась.

— Господи, помилуй! — перекрестился Дмитрий Иванович. — А вот мы сейчас дом подожжём, оно и сгорит там, щупальце чёртово. Эгей! Руби дерева вокруг дома! Не надобно, чтоб на соседние жилища огонь перекинулся.

— Не перекинется, — сказал брат Семён. — Ветер хорошо в сторону Москворечки дует. И пламя, и искры — туда полетят.

По приказу Дмитрия Ивановича охотно принялись рубить деревья, окружающие дом, весёлый пошёл треск! Гусев пришёл из глубины сада с сообщением, что там обнаружено свежее кострище, множество недавно занесённых снегом следов и новые лошажьи хрули, в которые, судя по всему, не так давно кто-то играл.

— Стало быть, всё же кто-то был тут, — озадачился Жилка. — Следует навести поиски.

Вскоре пространство вокруг дома было расчищено, срубленными деревьями обложили дом со всех сторон. Внутри всю деревянную утварь снесли в одну, самую просторную клеть, обмазали смолой и подожгли. Очень скоро изо всех окон, дверей и щелей дома повалил такой густой и смрадный дым, что стоять поблизости не было терпежу. Жилка сел на своего Басаргу и отъехал подальше, на самый мост. Дом долго, очень долго не разгорался, исторгая из своего сатанинского чрева густые и удушливые клубы грязного дыма. Ветер как назло прекратился, а снег усилился, и уже он был полуснег-полудождь.

— О, чичер какой повалил! — заругался на снег брат Семён. — Пёс его мать!

— Мои углицкие такой называют «ляпа», — вспомнил Дмитрий Иванович подходящее для такого снега словцо.

Наконец со стороны Замоскворечья сильно потянуло ветром, и из окон чёртова дома выскочили первые отчаянные языки пламени, при виде которых все с удовольствием оживились.

— Ох, Москва ты моя, Москва, любишь ты огонёк, любишь, чтоб тебя петушок красный клевал! — сказанул Гусев.

— Не может Москва покойно жить, всё ей надобно озорной потехи, — подхватил слова Гусева архимандрит Вассиан, тоже подъехавший на мост верхом на смирной гнедой кобылке.

— Так она и не покойница, чтобы покой любить, и не старуха, — сказал в свою очередь Дмитрий Иванович, думая о Москве с любовью.

— Говорят, в немцах любят покой да тихновение, — продолжил беседу брат Семёша.

— Туда надо Юрия нашего отправить на княженье, — усмехнулся Жилка, вновь возвращаясь мыслью к престолонаследию.

— Кажись, занялось, — кивнул в сторону разгорающегося дома на набережной воевода Курбский.

— А жуткий какой домище был, однако, у Курицыных! — поёжился Дмитрий Иванович, вспоминая внутренности ересиархова жилища.

— Постойте-ка! — вдруг воскликнул Гусев. — Глупость какая!

— Что именно? — спросил Вассиан.

— Зачем же мы его просто так спалили! Надобно было туда еретиков свести и запереть! Ох ты, мать честная! — Гусев так переживал, будто собственное добро понапрасну пожёг.

— А ведь и правда, — огорчился Дмитрий Иванович. — Зачем ещё послезавтра дрова жечь? Сейчас бы заодно и еретиков пожгли. Крепки же мы, братцы, задним умом!

— Не тужите, — утешил архимандрит Вассиан. — Может, так и лучше. Подозреваю я, что из сего Курицына дома обязательно есть тайный лаз, а Волк Курицын про него непременно знает, уж он бы, волхвяра, нашёл бы способ, как через тот лаз улизнуть и дружков своих с собой прихватить. Спаслись бы, а мы б думали, что пожгли их.

Все переглянулись и, покивав, успокоились:

— Верные слова говоришь, владыко.

Дом ересиарха уже весь был охвачен пламенем, долго разгорался, да быстро вспыхнул. Наступали сумерки. Оглянувшись на Москву, Дмитрий Иванович подивился резкой разнице между тем, что происходило на противоположных берегах реки. Там — тихо, спокойно, идёт снег, в золотых куполах, словно в лампадах, мерцают отблески замоскворецкого пожара. А там — дым, смрад, огонь, копоть, треск, шум, ломается, стонет, скрежещет, стреляет, хлопает, гудит!.. Словно образы рая и ада, разделённых между собой обледенелой и заснеженной рекой.

Да быть тебе, Москва, всегда раем! Да не быть тебе никогда адом кроваво-огненным!

Только разве возможно такое на земле?

Вздохнул Жилка: и раем, и адом быть тебе, Москва, никуда от этого не денешься.

Грохот ознаменовал собою падение обгоревших стен. Дмитрий Иванович стал разворачивать Басаргу:

— Конечно! Возвращаемся в Кремль.

Въезжая в Боровицкие врата, он думал о Соломонии Сабуровой. Ах, до чего ж красивую невесту выбрал себе брат Василий! Смотришь на неё и думаешь: да таких не бывает! Зело любопытно, а вот ежели Василий вдруг от простуды своей умрёт, согласится Солошка за Дмитрия пойти? Неужто в монахини уйдёт? А если её всё же уговорить? Коли уж мечтать о Москве, отчего бы не помечтать и о красавице Солохе?