Александр Сегень - Державный

• Название: Державный
• Автор: Александр Сегень
• Издательство: Вече
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-9533-1676-3

Александр Юрьевич Сегень родился в 1959 году в Москве, автор книг «Похоронный марш», «Страшный пассажир», «Тридцать три удовольствия», «Евпраксия», «Древо Жизора», «Тамерлан», «Абуль-Аббас — любимый слон Карла Великого», «Державный», «Поющий король», «Ожидание Ч», «Русский ураган», «Солнце земли Русской», «Поп». Лауреат многих литературных премий. Доцент Литературного института.

Роман Александра Сегеня «Державный» посвящён четырём периодам жизни государя Московского, создателя нового Русского государства, Ивана Васильевича III. При жизни его величали Державным, потомки назвали Великим. Так, наравне с Петром I и Екатериной II мы до сих пор и чтим его как Ивана Великого. Четыре части романа это детство, юность, зрелость и старость Ивана. Детство, связанное с борьбой против Шемяки. Юность война Москвы и Новгорода. Зрелость — великое и победоносное Стояние на Угре, после которого Русь освободилась от ордынского гнёта. Старость — разгром ереси жидовствующих, завершение всех дел.

Роман получил высокую оценку читателей и был удостоен премии Московского правительства и Большой премии Союза писателей.

---

Низко поклонившись Ахмату, Товарков-Пушкин на сей раз без особой угодливости в голосе заученно произнёс положенное приветствие.

— Он едет? — спросил Ахмат.

— Великий князь Иван Васильевич просил передать, что бьёт челом, но не может сам приехать, ибо отвлечён решением множества неотложных государственных дел.

— Разве война со мной не есть для него наиважнейшее из всех государственных дел? — удивился Ахмат, с досадой поглядывая на Чилик-беку.

Иван Фёдорович лукаво улыбнулся и ответил:

— Великий князь просил передать сиятельному царю и государю ордынскому свою покорность и любовь. Великая радость осенила его, когда он узнал о том, что царь Ахмат готов простить его и примириться после стольких недоразумений и стычек, происшедших на угорских переправах. Он счастлив, что Бог вразумил благочестивого царя Ахмата вспомнить о многолетней дружбе и что теперь вопрос о войне и мире решён в пользу мира.

— Постой! — перебил посла Ахмат. — Ты передал ему мои условия?

— Передал.

— Как же он, не явившись ко мне с поклоном и не привезя задержанного за восемь лет выхода, считает вопрос о войне и мире решённым? — Лицо Ахмата казалось растерянным, хотя он явно прилагал все усилия, чтобы выглядеть грозным, разгневанным повелителем Вселенной.

Тут Пушкин, пустив в ход всё своё непревзойдённое умение плести словеса, кинулся во все тяжкие. Он говорил и говорил без умолку, воспевая благородство и великодушие Ахмата наравне с добросердечием и благопристойностью государя Ивана, придумывая тысячи причин, которые удерживают великого князя в Кременце, попутно рассказывая какие-то смешные и поучительные небылицы из жизни великих государей минувших времён. Иван Фёдорович в совершенстве владел татарским языком, но иногда он нарочно начинал говорить такое, что Ахмату ничего не оставалось, как решить, что посол хочет сказать нечто важное, но у него не хватает словесного запаса. В конце концов полностью сбитый с толку Ахмат, бледный и сердитый, заставил Товаркова-Пушкина замолчать и промолвил с лёгкой дрожью в голосе:

— Я всё понял! Ты — хитрая лиса, посланная хитрым лисом. Судя по всему, у князя Ивана нет денег, чтобы выплатить всю дань целиком, и он хочет либо одурачить меня, либо разжалобить, либо купить лестью. Пусть не старается. Я и так всё понял. И моему великодушию нет границ. Передай князю Ивану, что я разрешаю ему выплатить пока лишь третью часть задолженной дани, а всё остальное он может возвратить мне вместе с выходом будущего года. Мало того, ты убедил меня в том, что князь Иван не в состоянии сам явиться ко мне в ставку на поклон. Я не буду настаивать и дам ещё одну отсрочку. На три дня. Но через три дня сюда, в Якшуново, должен явиться и принести мне свою присягу его сын, Иван Иванович. В противном случае война продолжится.

— Иван Иванович Младой нездоров, — сказал Пушкин.

— Тогда брат, Андрей Младший.

— Этот упал с лошади во время боя под Опаковом и лежит теперь в Кременце при смерти.

— Ты издеваешься надо мной, посол Товарков?! — грозно топнул ногой Ахмат. — Я прикажу моим воинам взять твоё село и сжечь его.

— Помилуй, царь боголюбивый! — воскликнул Иван Фёдорович. — Пощади, не издеваюсь я! Приехали двое других братьев Ивана Васильевича, Андрей и Борис, с огромными войсками своими, желая поддержать своего старшего брата. Я передам государю твои пожелания, и он пришлёт в Якшуново одного из них.

— Пусть они оба в таком случае заявятся — и Андрей, и Борис, да пусть другой посол прибудет с ними — Никифор Басенков, с ним мне проще разговор вести, — хмуро смягчая гнев свой, согласился Ахмат.

На сей раз он не усадил посла за свой достархан, а велел накормить его отдельно. Иван же Фёдорович от угощения вовсе отказался и вскоре уже ехал из Якшунова чрез Ярлыково в сторону своего Товаркова. Он был весьма доволен собой и тем, как развиваются переговоры с Ахматом. Ясно было, что, не дождавшись Ивана Васильевича с поклоном, хан не только не возгорелся решимостью отомстить и наказать непокорного Московского князя, но, напротив того, потерял всякую решимость, ибо если Иван Васильевич дерзает не приезжать и не везти дань, значит, он уверен в своих силах и в том, что Ахмат поймёт и не осмелится идти на решающее столкновение. А тут ещё прибытие братьев с подмогой. Братья хитрые — они бы не явились в Кременец со своими войсками, если бы не были уверены, что Литва не собирается помогать Ахмату. Из этого ордынцы обязаны были сделать вывод: Литва и впрямь ведёт себя предательски.

Всё это входило в общий замысел государя Ивана, но от Ахмата можно было ждать чего угодно, а Иван Фёдорович после личной встречи с супостатом мог уверенно доложить: Ахмат боится. Твёрдой решимости вести войска за Угру, несмотря на то, что она встала, у него нет.

В Товаркове Ивана Фёдоровича ждала жарко натопленная мыленка и обильный ужин. Кроме того, туда явился хороший гость — воевода князь Даниил Васильевич Патрикеев-Щеня. По приказу, поступившему из кременецкой ставки, он уводил с Угры первые войска. Стояние на Угре заканчивалось, и в течение нескольких дней все рати, сосредоточенные на левобережье замерзшей реки, должны были уйти на север, а там выстроиться по берегам реки Лужи слева и справа от Кременца.

Мороз крепчал, из холодной стыти превращаясь в настоящую зимнюю зябу. Следом за Угрой, как поведал князь Щеня, лёд сковал и Оку. Оттуда, с Оки и от устья Угры, последними должны были уйти войска касимовских татар и княжича Ивана Младого.

Весь вечер Иван Фёдорович и Данила Васильевич парились. Мыльня в Товаркове была всем мыльням мыльня, с большой каменкой, для которой с берега Угры были собраны отборные булыжники, причём Щеня всё пытался уверить Пушкина, будто где-то у кого-то он парился в мыльне с каменкой, составленной из чугунных ядер, и это не в пример лучше булыжника. Иван Фёдорович чуть не обиделся на боярина, да и обиделся бы, если б не добрый, располагающий к мягкодушию медок. И когда говорили о том, что вдруг да исполнит Ахмат свои угрозы, вдруг да явится жечь Товарково, сия опасность не выглядела устрашающей, её как бы и не существовало.

Под утро, когда уезжали из Товаркова, выяснилось — Щеня сам признался, — что и впрямь нигде ещё пока нет такой мыльни с каменкой из чугунных ядер. Данила Васильевич просто недавно сам такую придумал и лишь собирался попробовать, каково на чугуне париться.

Приехав в Каменец, Иван Фёдорович ожидал, что великий князь снова пошлёт в Якшуново, но государь вдруг заявил:

— Всё, Иван Фёдорович, отдыхай отныне. Никаких более посольств не будет. Поглядим теперь, каково терпение у бесерьмена. Покуда он станет ждать Андрея и Бориса, мы окончим отвод войск к Кременцу. А тогда уж он нам не страшен. Сил у нас больше, нежели у него. Он думает, Угра с Окой заледенели? Нет, се души русские в лёд превратились от решимости защитить нашу землю. Сколько бы ни ярились сыроядцы ордынские, яростью своею они скорее речной лёд растопят, но не лёд сердец наших!

Все так и окаменели, услышав эти слова государя. Первым нарушил воцарившееся молчание Щеня:

— В таком разе, государь, дозволь мне назад на Угру возвратиться да паки немного там помёрзнуть, а то я в товарковской мыльне свой сердечный лёд напрочь растопил.

Иван Васильевич рассмеялся, потом ответил:

— Ничего, здесь, на Луже, морозы не мягче, чем на Угре.

Глава пятнадцатая БАСМА

Морозы, которых государь Иван Третий всю осень ждал с таким волнением, страхом и опаскою, продолжали усиливаться день ото дня. Уже деревья начали трещать от них, а по утрам рассветное солнце слепило глаза, отражаясь в свежей серебряной пороше. Кончился октябрь, кончилась, не дождавшись декабря, осень, кончилось стояние на Угре. Все войска русские отведены были поначалу к Кременцу, а затем — ещё дальше, к Боровску, к берегам реки Протвы, выстроились на огромном рубеже — полукруге, выгнутом к югу, длиною в добрых двести вёрст: в Рузе стоял брат Борис; южнее, в обещанном ему Можайске — Андрей Горяй с воеводой Акинфовым; в Верее — двоюродный дядя государев, Михаил Андреевич Верейский, с воеводою Образцом; в Боровске — великий князь с самыми близкими ему друзьями и воеводами; далее дуга шла на восток, здесь от Боровска до Серпухова на левом берегу Протвы выстроили свои полки Щеня, Хрипун, Холмский, Беззубцев, Руно, Александр Оболенский и Русалка; наконец, далее, по левобережью Оки от Серпухова до Коломны протянулись оборонные порядки Ивана Ивановича Младого, касимовских царевичей, Оболенского-Нагого и Петра Челяднина, а в самой Коломне сидел со своей заставой коломенский воевода Яков Захарьин-Кошкин.

Сам государь Иван Васильевич прибыл в Боровск в четверг второго ноября и сразу же поселился в обители Рождества Христова, основанной знаменитым Божьим угодником Пафнутием. Вот уже четырнадцать лет Боровск принадлежал к великокняжеским владениям, и здесь Иван мог чувствовать себя как дома, но ему вдруг захотелось монастырской жизни, и он, расселив своих приближённых во дворце, сам отправился в монастырь, лежащий в трёх вёрстах от города при впадении в Протву речки Истермы, в дебрях великого бора, давшего название Боровску.