Джон Дефорест - Мисс Равенел уходит к северянам

• Название: Мисс Равенел уходит к северянам
• Автор: Джон Дефорест
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1972

---

— Недурное гнездышко, сэр, — заявил лейтенант, — бывший хозяин его сейчас капитан у мятежников. Построил и меблировал этот дом для некоей дамы, парижской актрисы, которую вывез из Франции. Жена, говорят, была недовольна; Эти жены адски капризны, не правда ли, сэр? — В карих глазах лейтенанта и под черными усиками зарезвилась усмешка сатира. — А вот и она сама (не жена, конечно, а дама); портреты ее тут повсюду в различных театральных ролях. А здесь она в утреннем дезабилье, так сказать, в основной своей роли.

С той же усмешкой сатира лейтенант указал на дагерротип большого формата, поясной портрет пышной женщины лет двадцати восьми — тридцати, едва ли красивой в собственном смысле слова, но, как видно, неглупой, живой и с большим шармом.

— Старушка что надо, не так ли, сэр, — продолжал чичероне, игнорируя явное неудовольствие своего слушателя, — хотя не вполне в моем вкусе. Мне подавай помоложе и поневиннее, так сказать, в ореоле девственной чистоты. Ваше мнение, сэр?

У доктора не оставалось иного выхода, как согласиться с настойчивым собеседником. Он уже с нетерпением ждал появления Колберна.

— Мы чертовски отлично живем в этом домике, сэр, — возобновил свою беспощадную болтовню лейтенант. — Здешний погреб прикончили с ходу, а потом принялись за старичину Суле. За вчерашний день, например, выпили сорок восемь бутылок шампанского и мадеры. Избранная компания, сэр, полковая семья, Десятый Баратарийский.

— Значит, вы из Десятого Баратарийского? — спросил заинтригованный доктор.

— Разумеется, сэр. И очень этим горжусь. Лучше полка не сыщешь во всей нашей армии да и в мятежной тоже. Я сам не баратариец. Я единственный, кто имел честь вступить в этот полк здесь, на месте. Сперва я служил у мятежников; они потянули меня на убой, как невинного агнца, сэр, и заставили вопреки моей воле защищать их форт Джексон. Это был Страшный суд, сэр. И трубный глас был дьявольски громким. Снаряды Портера так и косили солдат, а заодно хоронили — единым ударом. У меня там глаза просто полезли на лоб и до сих пор еще не вернулись обратно. А когда корабли вплотную приблизились к фортам, я первым сказал «с меня хватит» и ослушался офицера. А потом припустился бежать и бежал вплоть до Нового Орлеана; а там сразу — под старое звезднополосное знамя, прямо в роту капитана Колберна, сэр. Я полюбил его с первого взгляда. Прирожденный джентльмен и ученейший человек. За отличную дисциплину, за примерное поведение и знание военного дела он назначил меня сержантом. А когда младший лейтенант у нас в роте скончался от желтой лихорадки, я занял его вакансию. Полковник у нас предпочитает в полку джентльменов. Я и сам из Никербокеров, сэр, веду свой род от старика Стюйвезанта, как можете видеть и из моей фамилии, сэр. Ван Зандт, Корнелий Ван Зандт к вашим услугам, младший лейтенант первой роты Десятого Баратарийского! Счастлив представиться вам и уповаю, что буду вас часто видеть.

«А я уповаю, что буду вас редко видеть, — с содроганием подумал доктор, но улыбнулся и любезно кивнул; он решил дожидаться Колберна.

— Уповаю, что вы будете здесь частым гостем, — продолжал лейтенант. — И можете твердо рассчитывать каждый раз на бутылку винца. Прикончим Суле, найдутся другие. Кстати, тысяча извинений, я еще не просил вас отведать нашей мадеры. Вы не хотите, сэр? Тогда разрешите мне выпить за ваше здоровье.

И он, к изумлению и ужасу непьющего доктора, осушил серебряный кубок объемом примерно с графин.

— Как я имел уже честь указать, сэр, — продолжал Ван Зандт свою речь, — я потомок почтеннейших Никербокеров. Если у вас возникают какие сомнения, прошу вас, спросите у полковника Картера; он был знаком с моими нью-йоркскими родственниками. Дело в том, что я щепетилен на этот счет. У меня нелады с Вашингтоном Ирвингом — я сказал бы, род кровной мести — из-за «Истории Нью-Йорка»,[66] которую он сочинил. Без малейшего повода он высмеивает почтеннейших моих предков, которыми я так горжусь. Моя матушка, сэр, — да хранит ее бог! — она на порог к себе не пускала этого Ирвинга, сколько ее ни уламывали. Кстати, сэр, я назвал полковника Картера. Вот кто истинно может судить о почтенности рода. Сам из старинного рода, голубая кровь, сэр. Наподобие старого вирджинского виски. Великолепнейший человек, джентльмен от рождения, офицер до мозга костей, лучший полковник в армии и скоро, надеюсь, будет и лучшим из генералов. Как до боя дойдет, всем этим генералам из ополченцев придется занять свое место в задних рядах. Попомните мое слово, сэр, готов хоть сейчас поручиться. Ставлю полсотни долларов, а то и побольше. Не предлагаю, конечно, вам биться со мной об заклад, сэр; это было бы дерзко с моей стороны, если учесть, что вы — священнослужитель; просто я на минуту представил себе, что веду разговор с человеком другого характера. Лучше я вам расскажу, какой замечательный наш капитан Колберн и как я им восхищаюсь. Он сразу приметил, что я джентльмен, человек образованный (совсем упустил вам сообщить, что я выпускник Колумбийского колледжа, сэр). Он сразу увидел, что мне не место среди рядовых солдат, — и занялся вплотную моей карьерой. И я в любую минуту готов умереть за него. Вот человек, которому можно верить! Всегда знаешь, чего он хочет и что имеет в виду. За таким человеком идешь без оглядки.

Эта последняя декларация Ван Зандта понравилась доктору, и он стал прислушиваться к своему собеседнику с видимым интересом.

— И совсем бы пропал он от отчаянной своей трезвенности, если бы только полковник Картер его не спас, — продолжал свою речь Ван Зандт. — Полковник явился, когда он совсем погибал.

— Погибал? — вскричал Равенел. — Вы хотите сказать, что он тяжко болел?

— Вот именно. Тяжко болел. Совсем погибал, сэр. Ползучая желчно-тифозная лихорадка. И представьте, не хочет принять ни полкапли виски. Принципиально не хочет. Тут полковник ему говорит: «Выпить надо, трам-тарарам!! Надо пить и носить шерстяное белье». А капитан отвечает: «Если сам я буду под мухой, что скажу я своим солдатикам, трам-тарарам?» Это, конечно, не точные были слова его, сэр. Грешен, люблю приукрасить. Это вроде как ломтик лимона в пунше. Полагаю, и вы так считаете, сэр. Так на чем же я кончил? «Как мне взыскивать со своих людей, — говорит капитан, — если сам я буду повинен в том же грехе?» — «А это не их ума дело, повинны вы или нет, — отвечает полковник. — Если солдат ваш напьется и нарушит свой воинский долг, вы с него взыщете. А нарушите службу вы, я с вас взыщу. И солдаты тут вообще ни при чем; рассуждаете не по уставу», — вот что сказал капитану полковник Картер. Это вам офицер, джентльмен и философ, и все в одной оболочке. Старый добрый коньяк и шерстяное белье — вот что спасло капитана, шерстяное белье и старый добрый коньяк из погребов Суле. А то ведь совсем умирал от ночной испарины, сэр. Преопаснейший климат в Луизиане. Вы, наверно, об этом наслышаны. Кстати, кажется, речь у нас шла о полковнике Картере. Вот кто, скажу вам, умеет срывать цветы жизни. У полковника лучший и хлебосольнейший дом во всем городе. И прелестнейшая французская маленькая… козетка.

Ван Зандт нацелился было совсем на другое слово, но вовремя спохватился и вставил свою «козетку». По искрам в глазах Ван Зандта было заметно, что он чрезвычайно доволен проявленной им находчивостью. Подумав, он вознамерился развить свой успех.

— Если бы мне сказали: «Ван Зандт, выбирай», — я предпочел бы, скажу вам, козетку полковника, скорей чем его погоны. Французская маленькая козетка — чего еще надо холостяку? Вы человек светский, и меня понимаете, сэр.

Так он болтал и болтал, попивая мадеру. Страсть его к болтовне, как и жажда, были неутолимы; и доктору очень хотелось сказать ему: «Сударь, за вами явился ваш гусь!» Когда пришел Колберн, Ван Зандт попытался представить ему Равенела, хотя было ясно, что хозяин и гость отлично знакомы. Капитан был немного смущен; особняк мог родить у доктора сомнения в его спартанстве; к тому же ему показалось, что Равенел глядит на него испытующим взором. Когда же Колберн перевел глаза на Ван Зандта, во взгляде его, по-прежнему мягком, сверкнула вдруг искра, мгновенно приведшая в чувство кутилу. Вскочив и откозыряв, он тут же покинул комнату, пробормотав, что пора позаботиться об обеде. Доктор не без интереса отметил эту новую для него властность в манере новобостонца.

— А где же мисс Равенел? — таков был, конечно, один из первых вопросов.

— Здесь, со мной, — был ответ.

— Неужели? Возможно ли? — Сердце сильно забилось в груди.

— Ну, конечно. Она ни за что не осталась бы в Новом Бостоне, когда появилась возможность вернуться в Луизиану. Она ведь все та же мятежница.

Капитан засмеялся чуть-чуть принужденно; впрочем, при всем своем патриотизме, он не имел ни малейшей охоты сердиться на мисс Равенел. Бывает такая степень влюбленности, когда всякая странность любимого существа, пусть даже предосудительная, служит только к его украшению. Тот, кто истинно любит кошек, восхищается их коварством. Мать, у которой ребенок — калека, готова помочь всем хромающим детям на свете; она изливает на них любовь к своему дитяти.