Джон Дефорест - Мисс Равенел уходит к северянам

• Название: Мисс Равенел уходит к северянам
• Автор: Джон Дефорест
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1972

---

После обеда, выпив вина на десять, а может, на все двадцать долларов, но оставаясь по-прежнему на удивление трезвым, Ван Зандт уселся к роялю и не без грации спел громовым басом несколько оперных арий.

— Уже четыре часа, — сказал доктор. — Я должен спешить домой, чтобы составить к обеду компанию моей дочери. Надеюсь, мы скоро увидим вас у себя, капитан.

— Буду счастлив прийти как можно скорее. Назначьте мне час, чтобы я не был вам в тягость.

— Когда вам будет угодно. Сегодня вечером.

Доктор весьма любезно простился с Ван Зандтом, но не позвал его в гости.

Как только за ним затворилась дверь, капитан сказал лейтенанту:

— С этим гостем прошу вас быть особенно обходительным, мистер Ван Зандт, и воздержанным на язык.

— Черт меня побери, — завопил Ван Зандт, — мы чуть не влипли в историю. Я пил за обедом вино, чтобы не упасть в обморок.

— Что такое случилось?

— Да Паркер привел сюда утром свою… кузину. Девчонку, которую он выдает за кузину. Она — в курительной комнате. Я чуть не умер от страха, боялся, что вы поведете туда гостя. Весь обед просидел в холодном поту, через силу держался. Я не мог никак ее выдворить: боковая дверь на замке, а ключа у нас нет.

— Да зачем вы впустили ее, во имя всего святого? — возмущенно спросил Колберн.

— Так ведь Паркер просил… Не хотелось его обижать. Приюти, говорит, ненадолго, пока я сбегаю в штаб. Клялся всеми богами, что придет через час.

— Хорошо, гоните ее. Поглядите сперва, нет ли где лишних глаз, потом выпускайте. Скажите, что я велел. А в дальнейшем, если будут еще проситься офицеры с… кузинами, не пускать на порог.

У Колберна пот проступил на лбу при одной только мысли, что подумал бы доктор, заглянув случайно в курительную. Ван Зандт с весьма озадаченным видом пошел выполнять поручение. Когда он вернулся назад, Колберн вызвал его в гостиную и там произнес речь, достойную древних.

— Мистер Ван Зандт, — приступайте к описи всей обстановки и винных запасов в погребе, чтобы я при отъезде видел, что все осталось в сохранности. Этот дом мы покинем. Я буду просить сегодня же, чтобы всю нашу роту расквартировали в таможне или в палатках на площади.

— Клянусь, капитан, — взмолился Ван Зандт, как видно, донельзя расстроенный, — честью клянусь, что подобное не повторится.

Он окинул горестным взглядом роскошную комнату и простился в душе с винным погребом, как прощаются с раем.

— И я тоже клянусь, что подобное не повторится, — заявил капитан. — Будем считать вчерашний кутеж последним. Подальше уйти от соблазна будет полезно как мне, так и вам. Сибаритская жизнь вредна для солдата. К бою так не готовятся. Половина офицеров в нашем полку квартирует в казармах или в палатках. Почему бы и нам не жить, как они? Подготовьтесь срочно к отъезду и не забудьте про опись; ротный писарь поможет вам.

Бедный Ван Зандт, столь охочий до радостей жизни, грустно взялся за выполнение приказа; он не боялся трудной солдатской доли, но сибаритство было его любимой утехой. Я не хочу здесь, конечно, внушать кому-либо мысль, что офицеры Северной армии предавались в Новом Орлеане попойкам и грабежам. Я только хотел показать, сколь значительны были соблазны и как Колберн пресек их с прямой помощью доктора и косвенной, менее заметной помощью мисс Равенел.

Когда доктор полез в карман за платком, чтобы вытереть лоб, он обнаружил конверт. Это было письмо Колберна, и он дочитал его по дороге домой.

— Поразительно, — сказал доктор. — Ни словечка о том, что был болен. Вот настоящее мужество!

Доктор питал теплое чувство к Колберну и никогда не давал ходу в своей душе мелочным подозрениям.

ГЛАВА XI Новоорлеанские нравы, новоорлеанские дамы

После нескольких глав, целиком посвященных мужчинам, я охотно вернусь к нашей юной даме, хотя она и мятежница. Не прошло и суток по возвращении домой, как она обнаружила, что очарование родного города сильно поблекло, и вознегодовала на северян, принесших сюда с собой это уныние и мрак. И трудно ее винить. Адам и Ева жили весьма привольно, пока ангел господень не выгнал их прочь из рая. И любой нарушитель законов тоже считает, что жизнь была бы прекрасна, если бы только не злобные происки шерифа и судей. Несколько повстречавшихся мисс Равенел горожан сообщили ей, что Новый Орлеан великолепно держался; но северяне наперекор всем законам блокировали Миссисипи, как форменные пираты, налетели на город, принудили к бегству перепуганных жителей, подорвали торговлю, обрекли всех на нищету. Один пожилой джентльмен даже заверил ее, что Батлер и Фаррагут грубо нарушили конституцию. Как бы там ни было и кто бы ни загубил новоорлеанскую веселую жизнь, Лили была безутешна и очень сердита.

— Это просто ужасно, — вскричала она в слезах, бросаясь в объятия к тетке, миссис Ларю, которая проживала дом в дом с Равенелами и поспешила сейчас навстречу прибывшим изгнанникам.

Лили, вообще говоря, недолюбливала свою тетку и никогда не поверила бы, что будет рыдать у нее на груди; но в этот горестный час все, кого она знала в былые счастливые дни, казались ей близкими и родными.

— C’est effrayant[68], — сказала миссис Ларю. — Но плакать у нас немодно; мы распрощались, ma chère[69], с женскими слабостями. Наши слезы иссякли. Вандализм и варварство янки погрузили нас в горе, которое не оплачешь слезами. Пусть этот зверь Батлер не услышит наших рыданий.

При всей энергичности речи миссис Ларю, она наполовину шутила. На ее алых губах блуждала полуулыбка и в миндалевидных сияющих черных глазах было больше любопытства, чем гнева. Кстати сказать, эта дама чуть сомнительной репутации приходилась Равенелам лишь свойственницей, а точнее, была вдовой брата покойной миссис Равенел. Ей недавно исполнилось тридцать три года, и она сохраняла пока что всю свою женскую прелесть. Смугловатая бледность лица у миссис Ларю оттенялась роскошными вьющимися волосами цвета воронова крыла и такими же черными, ясно очерченными бровями. У нее был приятный овал лица, носик прямой, губы тонкие, но выразительные, подбородок короткий и с ямочкой. Чаще всего она была весела и кокетлива, но со множеством переходов и сменявшихся настроений, включая подчас меланхолию и благочестивую грусть. Небольшого роста, она была хорошо сложена, с высокой грудью, ослепительной белизны руками и изящными щиколотками. Она не сражала с первого взгляда, но зато и не разочаровывала при более трезвой оценке ее красоты. Доктор испытывал к ней инстинктивную неприязнь, сомневался в ее добродетели (хотя и не располагал никакими прямыми уликами) и старался держать свою дочь от нее в стороне. Однако сейчас это было бы затруднительно, поскольку доктор часто бывал вне дома и не мог оставлять Лили совершенно одну.

В своих политических взглядах (не говоря об ином) эта дама была не менее двуликой, чем Янус. С сепаратистами она была ярой южанкой, громила Север и, если к тому была надобность, могла с утра и до вечера изощряться в проклятиях по адресу «гнусного Батлера», «предателя Фаррагута», варваров-янки, негролюбивых лудильщиков, и так далее, и тому подобное. В то же время она не упускала удобного случая зайти, без излишней огласки, к военному мэру города или даже к командующему, чтобы ценою улыбок и льстивых речей исхлопотать себе кое-какие выгоды. Сейчас, понимая отлично, что Равенелов осудят в городе как сторонников Севера, она не звала их пожить в своем поместительном доме. Но она ничего не имела против того, чтобы они жили под боком, на случай, если придется искать какой-нибудь льготы в штабе у северян. Исходя из того, что следует отдавать справедливость и черту, я сказал бы, что позиция миссис Ларю не была характерной для большинства нетерпимых и гордых луизианских аристократов-плантаторов. Не принадлежала она и к тому меньшинству, которое держалось воззрений доктора Равенела. Поскольку миссис Ларю была родом из почтенной французско-креольской семьи и покойный муж ее, видный новоорлеанский юрист, был отчаянным южным ультра, она, в той же мере, что отец и дочь Равенелы, принадлежала к луизианскому патрициату; с той только разницей, что оставалась с Суле, когда Равенел примкнул к партии Баркера.[70] Приход северян не разорил миссис Ларго. Она не владела рабами, плантациями и пароходами, той «особенной» южной собственностью, которая обесценилась с приходом северных войск. Миссис Ларю хранила свой капитал в ценных бумагах, а новоорлеанские банки, хоть и ограниченные в коммерческой инициативе, сохраняли пока что свои позиции на биржевом рынке страны. Миссис Ларю беспокоилась все же, как бы с этой гражданской войной не потерять невзначай своих денег, и потому, проклиная варваров-янки, в то же время очень боялась поссориться с ними.

Беседу племянницы с юной тетушкой прервали своим приходом миссис и мисс Лэнгдон — две бледные худощавые дамы со скорбными лицами, обе в черном, без фижм, крайне аристократичные, источавшие злобу на северян. Они обе вздрогнули, увидев мисс Равенел, но быстро пришли в себя и оглядели ее свысока невидящим взглядом. Внутренне наслаждаясь, миссис Ларю поторопилась представить свою племянницу.