Джон Дефорест - Мисс Равенел уходит к северянам

• Название: Мисс Равенел уходит к северянам
• Автор: Джон Дефорест
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1972

---

— Внимание! — скомандовал он. — Прекратить наступление! Беречь патроны! Стрелять из укрытия! И только наверняка!

Приказ пошел от сержантов к бойцам, и вскоре вся цепь залегла; одни укрылись в кустарнике, другие — за сваленными деревьями. Колберн направил — одного за другим — уже трех капралов к командиру полка, рапортовал об успехе и просил подкрепления; но пока ни один из гонцов не вернулся и подкрепления не было.

— Боюсь, что их подстрелили, — сказал он Ван Зандту. — Пойду-ка я сам. Всем оставаться на месте. Беречь патроны.

Взяв с собой одного бойца, он пустился бегом, избирая кратчайший путь в лабиринте завалов и оставаясь глухим к посвисту пуль. Вдруг он застыл, враз потеряв силы, словно парализованный, и почувствовал как бы нервный разряд во всем теле и боль в левой руке. Он поспешил поскорее ощупать руку, чтобы узнать, не задета ли кость. Потом огляделся, надо было найти хоть какое-нибудь укрытие от палящего зноя. На мгновение ему показалось, что он сбоку приметил зеленый куст, но тут же он вновь потерял его, — хотя боль от раны была терпимой, сознание его помутилось.

— Вы ранены, капитан? — спросил боец.

— Отведи меня в тень, — сказал Колберн, указывая на куст. Сейчас он не видел куста, но он помнил, где его видел.

Боец взял Колберна под руку и помог опуститься на Землю.

— Сбегать за нашими, капитан?

— Не надо. Там все на счету. Я ранен легко. Кость не задета. Отдохну — и двинемся дальше.

Боец туго стянул ему руку платком чуть выше кровавой дыры в рукаве и, тоже присев, стал перезаряжать ружье, поглядывая между тем на побледневшего капитана. Через две-три минуты Колберну стало полегче, силы вернулись к нему. Осторожно поднявшись с земли, он отправился дальше, сопровождаемый молчаливым солдатом. Пули свистели по-прежнему, но пролетали мимо. Они шли теперь медленнее, ненадолго остановились, чтобы уложить половчее руку на перевязь, и минут через десять выбрались из оврага всего в нескольких ярдах от Бэйнбриджа. Прямо за батареей сидел на коне полковник и молча следил за боем.

— Что с вами случилось? — спросил полковник.

— Небольшое ранение, — ответил Колберн. — Полковник, есть верный шанс отличиться. Взгляните на те укрепления. Мои люди лежат вплотную у стен, а некоторые во рву. Мы сбили расчеты у пушек и подавили пехоту. Ради господа бога, направьте к нам полк, и мы возьмем укрепления.

— Моя бригада — в бою, — ответил полковник. — Они бьются справа от вас.

— А больше резервов нет? — спросил Колберн и сел прямо на землю: голова у него кружилась.

— Насколько я знаю, нет. Дьявольски пересеченная местность. Нарушена связь, никто не может сказать, что творится с соседом. Отправляйтесь в тыл, капитан. На вас лица нет.

Колберн был так измучен, так ослаб от потери крови, так устал от нестерпимого зноя, от напряжения битвы, что с неохотой подумал о возвращении к своим. Он растянулся под деревом передохнуть минутку и крепко уснул. Сколько он спал, неизвестно, но, очнувшись, не сразу сумел разобраться, что сон и что явь. Поглядев на свою залитую кровью руку на перевязи, он удостоверился, что действительно ранен. Его привел окончательно в чувство отчаянный вопль стоявшего рядом артиллериста:

— Приступ, черт побери! Пехота пошла на приступ!

Колберн вскочил и увидел, что полк поднялся в атаку; издалека до него донесся протяжный крик атакующих.

— Я должен идти к своим, — закричал он, — мы тоже пойдем на приступ!

И, обернувшись к солдату, с которым пришел сюда, он приказал:

— Бегом. Передай Ван Зандту, чтобы поднял людей.

Солдат пустился бегом, Колберн — следом из ним. Он пробежал шагов двадцать, потом повалился ничком и остался лежать недвижимо.

ГЛАВА XXI Капитану Колберну представляется случай познакомиться с жизнью госпиталя

Когда Колберн пришел в себя, он лежал на земле позади батареи. Рядом, в тени тех же спаленных солнцем кустов, лежали другие раненые: лейтенант-батареец и четыре солдата-артиллериста. В десятке шагов от них, быстро чернея от солнца и знойного воздуха, валялись тела двух мертвых артиллеристов. У одного на лбу сквозь пулевое отверстие выступил мозг и по щеке тянулся засохший темно-бордовый след; у другого форменные голубые штаны стали грязно-красного цвета от крови, натекшей из разорванной пулей артерии. Из раненых ни один не стонал, не взывал о помощи, не шевелился, и только обильный пот, выступавший у них на лице, говорил об их муках. Каждый, когда его ранило, либо ругнулся, либо попросту охнул, огорченно и словно бы с удивлением; кто-то зашелся в крике, пораженный, должно быть, в нервный чувствительный центр; но постепенно все стихли и погрузились в стоическое молчание сраженных солдат, лежащих на поле брани.

По-прежнему звучно бухали «наполеоны», а в отдалении слышался неровный ружейный огонь.

— Ну что, взяли крепость? — спросил Колберн, как только пришел в себя.

— Нет, сэр, атака отбита, — ответил лежавший рядом раненый артиллерист. — Вы потеряли сознание, сэр, и здорово кувырнулись, — добавил он, улыбнувшись. — Наши ребята вас на руках принесли.

— Большое спасибо, — сказал ему Колберн. Рука у него болела, голова просто раскалывалась, все тело горело огнем, и он размечтался вдруг о прохладных ручьях в родной Новой Англии. Через минуту к нему подошел Ван Зандт; смуглое лицо лейтенанта было бледнее обычного, а на правом плече мундир был пробит и запачкан кровью.

— Клянусь Юпитером, капитан, — сказал он, — на сегодня мы свое получили, и невредно бы показаться хирургу. И еще — так-перетак, прошу извинения — мне чертовски хочется выпить. Извините меня, лейтенант, я вижу, вы тоже ранены. Надеюсь, не очень серьезно. Как у вас насчет виски, сэр? На всей батарее ни капли?! Клянусь Юпитером, сэр, вы идете в бой безоружными! Простите, я вас потревожил. Такого сухого боя я не припомню. Уж лучше тогда служить в Мексике и пить там агвардиенте.

Кстати, пусть знает читатель, что, когда я пишу, что Ван Зандт клянется Юпитером, значит, этот прославленный своим красочным языком офицер употребил куда более крепкое выражение.

— Лейтенант, где наши люди? — спросил его Колберн.

— Нас сменили, сэр. Обе роты. Прибыл приказ отойти в полковой тыл. Всего пятнадцать — двадцать минут назад. Я заработал эту дырку в плече, как раз когда выводил их из проклятой ложбины. Нам с вами, по-моему, следует двигаться, сэр. На сегодня наш бой закончен.

— Значит, атака отбита, — резюмировал Колберн, и оба они не спеша зашагали в тыл — искать полевой госпиталь.

— Подавлена, сэр. Отбита ружейным огнем. До укреплений дошли два-три солдата, не более. Едва мы успели подняться, как потеряли замах, знаете, как волна на песчаном пляже. Штурмовать в составе полка уже было нельзя; надо было послать всю бригаду. Был, конечно, момент, когда и полка бы хватило, но мы упустили время. Это когда вы пошли просить подкрепления, сэр. Будь у нас не две роты, а полк, Десятый Баратарийский взял бы крепость один, без подмоги. Только ушли вы, сэр, вдруг мятежники лезут из крепости, справа от нас, с белым флагом, не меньше чем с батальон, и бросают оружие. Наши кричат: «Чего вылезли?» Отвечают: «Сдаемся!» Клянусь Юпитером, сэр. Потом видим, за ними бежит генерал или, может, полковник, забрал и загнал снова в крепость. Штурм запоздал, сэр. Потому они нас и отбили. И Двенадцатому Мэйнскому тоже крепко досталось. Сегодня я истинно понял, клянусь Юпитером, как дорога потерянная минута в бою.

Еще в зоне огня они повстречали хирурга, который устроил перевязочный пункт в укрытой ложбинке. Хирург предложил осмотреть их и дать хлороформа.

— Спасибо, — сказал Колберн, — у вас здесь работы хватает. Мы двинемся дальше.

— А я срочно нуждаюсь в лекарстве, — вмешался Ван Зандт, хватая без спроса фляжку врача и осушая ее одним богатырским глотком. — За ваше здоровье, доктор! С совершенным почтением!

Пройдя еще с четверть мили, они повстречали второго хирурга на полевом перевязочном пункте, и Ван Зандт снова принял свою микстуру и снова с учтивым проклятием отказался от хлороформа. Что до Колберна, он отклонил оба эти лекарства и попросил лишь напиться, но воды нигде не было. Углубившись в лес еще мили на полторы, они наконец отыскали дивизионный госпиталь. Это было огромное скопище раненых на всех степенях изувеченности, изжелта-бледных до ужаса, залитых собственной кровью, лежавших без всяких коек на своих же разостланных одеялах под сенью дубов и буков. В центре стояли столы хирургов; на каждом был распростерт человек; его окружали медики. Под столами виднелись лужи чернеющей крови; тут же валялись ступни, кисти рук, отдельные пальцы, ампутированные полностью руки и ноги; и лица людей, ожидающих операции, были почти того же землистого цвета, что и эти обрубки. У врачей, ни на минуту не оставлявших своей ужасный работы, руки были в крови по локоть, а застоявшийся воздух был словно пропитал запахом крови, перебивавшим даже острую вонь хлороформа. Отовсюду неслись стоны раненых, хотя большинство из тех, кто еще был в сознании, хранили обычную солдатскую выдержку. Какой-то боец, которому отрезали ногу вплоть до бедра, все время выкрикивал что-то неясное и метался на груде корпии, вернее, кидался всем телом с такой ужасающей силой, что два санитара еле его удерживали. Другой, с простреленной грудью, кончался в полном молчании и, как видно, без чувств, но тело его трепетало от макушки до пят. Он сотрясался так не менее получаса, пока, наконец, его не схватила последняя мощная судорога и он не затих навсегда. А какой-то ирландец-артиллерист обнаружил такое присутствие духа, что казалось, он вовсе лишен человеческих слабостей. Ему оторвало ядром правую ногу выше колена, но при том раскаленный металл как бы прижег культю, и он не истек кровью. Сейчас, лежа на левом боку, он старался все время левой рукой залезть к себе в брючный карман. С ужасным трудом и оскалясь от боли, он достал наконец из кармана прокуренную дочерна короткую трубку и пригоршню мелко накрошенного табака. Не спеша он набил свою трубочку, велел служителю-негру принести уголька и с почти что блаженным видом стал тихонько пускать дымок. И все же, скорее всего, ирландец был обречен; в жаркую летнюю пору такие ранения считались смертельными, и мало кто выжил тогда в Порт-Гудзоне из тех, кто лишился ноги. Солдаты из интендантства и музыкантских команд, которым по службе надлежало подбирать убитых и раненых, работали с полной нагрузкой. Едва положив страдальца прямо на землю и подсунув ему под голову его вещевой мешок или скатку, они устремлялись назад за новой ужасной ношей. Как и хирурги, и весь персонал госпиталя, они были вконец измотаны своим печальным трудом.