Джон Дефорест - Мисс Равенел уходит к северянам

• Название: Мисс Равенел уходит к северянам
• Автор: Джон Дефорест
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1972

---

Слово «честь» он сказал по привычке, и что-то больно кольнуло его.

— Не просись сам на поле сражения, — умоляла его Лили, — подай, если нужно, рапорт, но не просись сам на фронт. Обещай мне, прошу тебя.

Обнимая жену и глядя в глаза ее, полные слез, Картер все обещал. Но вечером, составляя рапорт командующему, он не только просил об отставке с нынешней должности, но также потребовал назначения на фронт. А что же, скажите, ему оставалось делать? Он обанкротился как семьянин, провалился как бизнесмен, но — черт побери! — он всем им еще покажет, как надо вести под огнем бригаду в атаку. Умел это делать раньше, сумеет теперь. А кроме того, если он отличится при Гранд-Экоре, они как-нибудь прикроют это дело с судами и хлопком. Победителю и храбрецу прощается многое; простит и народ, и даже военный министр.

Через несколько дней он получил назначение на фронт. С легким сердцем он подписал последние документы в своей канцелярии, немного взгрустнул, обнимая жену и ребенка, и с первым же пароходом выехал вверх по реке.

Лили сперва была чуточку удивлена и даже встревожена, что так мало скучает о муже. Она бранила себя за черствость, за бессердечие, не слушала, когда ей объясняли, что она теперь мать. «Очень дурно, — отвечала она, — если женщина так легко забывает отца своего ребенка». И все нее она не грустила, с Рэвви ей было весело. Ах, какой изумительный мальчик! Всем хорош — и тем, что тяжел, тем, что ест, что спит и что плачет. Его плач беспокоил ее разве лишь потому, что она опасалась, как бы сыну не стало худо; сам же крик был ей только приятен. Если она его слышала неподалеку от дома, например возвращаясь с прогулки, то убыстряла шаги и говорила, смеясь:

— Ревет, значит, жив. Сейчас я его утешу.

Всякий, кто так с головой поглощен своим чувством, мало кому интересен; только лишь самым близким, готовым любить и прощать нас при всех обстоятельствах. И Лили тоже казалась бы скучной решительно всем, непричастным к таинству материнства. Ну, а она сама смотрела на мир только сквозь эту великую призму. Точно так же как ранее она была беззаветной невестой, а позже такой же супругой, теперь она стала беззаветно любящей матерью. И, кажется, эта последняя стадия ее женской судьбы была для нее наивысшей. Ее новая жизнь, безмятежная, в сущности, несмотря на волнения из-за младенца и самоукоры по поводу малой, как ей представлялось, тоски по супругу, была бы истинным счастьем для Лили, если бы только однажды она не нашла в кабинете отца на полу письмецо, которое стало причиной невыносимого горя. Расскажем, как это случилось.

Вот уже третий год, как лишенный привычных поездок в Европу или научных экскурсий на Север страны, где он мог изучать минералы, в поисках развлечения и какого-нибудь моциона Равенел пристрастился к прогулкам по Новому Орлеану и его жалким равнинным окрестностям. Лили, которая прежде была его верной спутницей, разъезжала теперь в экипаже или возила коляску с мистером Рэвви, так что прогулки доктора протекали довольно уныло. Земля без камней была для него все равно что лингвисту — язык, не рождающий литературы. Потому Равенел гулял, мало глядя по сторонам, погруженный в минералогические мечты и раздумья, вспоминая особо милые его сердцу образцы из своей коллекции, так же примерно, как его дочь вспоминала улыбки Рэвви. Однажды, блуждая в подобной задумчивости в трех-четырех милях от дома, доктор попал под ливень. На счастье, рядом нашлась пустая лачуга, когда-то, должно быть, жилье свободного негра. Только успел Равенел забраться под кровлю и отыскать в единственной комнате ветхого дома сухой уголок, как туда же вбежал офицер в промокшем насквозь мундире северной армии и, ставши в дверях, промолвил: «Черт подери! Мне в ром подливают воды!»

По богатырской фигуре вошедшего, бронзоволикости, крючковатому носу и черным глазам Равенел тотчас признал лейтенанта Ван Зандта. Он видел его только раз два года назад, но внешность и голос этого человека были незабываемы. Теоретически доктор был вполне либерален по отношению к грубым и необузданным людям, но практически их не терпел. Потому и сейчас он подумал — куда бы скрыться? Однако уйти было некуда. Пришелец стоял в дверях, а дождь лил по-прежнему. Тогда доктор стал к двери спиной и вернулся к своим минералогическим размышлениям.

— Всю жизнь пил и пью неразбавленный виски, — продолжал свою речь Ван Зандт, усмехаясь с презрением, — а мне, черт подери, наливают воды в грог. Терпеть не могу коктейлей. Подавай неразбавленный виски!

Поразмыслив с минуту, все с той же усмешкой он заявил:

— Дождик, я вижу, надолго, черт подери! Мы крепко застряли, Ван Зандт, милый мальчик. Что же, поищем приюта.

Пригнувшись, он двинулся вглубь и тотчас увидел, что он не один в лачуге.

— Почтение! — крикнул Ван Зандт, но тут же, вспомнив о светскости и о манерах, добавил: — Прошу извинить меня, сэр. Надеюсь, я вам не мешаю?

— Разумеется, нет, — откликнулся доктор. — Наши права на эту лачугу совершенно равны.

— Счастлив слышать. Не думайте, сэр, что я почел эту хижину вашим родным домом. Но, быть может, она стоит на вашей земле?

— Слава господу, нет.

Смех лейтенанта можно было сравнить разве что с грохотом двенадцатифуитовой мортиры, самой шумной пушки на свете.

— Замечательно сказано, сэр. Чем обширнее здесь у человека владения, тем он почему-то беднее. Таковы мои наблюдения, сэр. И я счастлив, что вы согласились со мной. У меня, черт возьми, никаких земельных владений. И это великое счастье при моем малом жалованье.

Вода сквозь дырявую крышу стекала ему на спину, но Ван Зандт был как будто к тому равнодушен, а быть может, и вовсе бесчувствен. Он уставил на Равенела немигающий взгляд, не узнавая его, но отдавая себе, конечно, отчет, что ведет разговор с джентльменом. Пьяный ли, трезвый, Ван Зандт всегда помнил, что он Никербокер, потомок славного рода, и был счастлив вести разговор с воспитанным собеседником.

— Покорно прошу извинить меня, — обратился он к доктору, — что беседую с вами в столь свободной манере. Я не сумел в этой тьме рассмотреть вас как следует, сэр, а потому и не смог судить ни о личности вашей, ни о вашем общественном положении. Но, разумеется, я имею честь говорить с джентльменом. Позвольте тогда мне заметить, что и сам я из тех Никербокеров, род которых восходит к бессмертным голландским дням Питера Стюйвезанта — храни господь его память! Нужно ли, сэр, пояснять, что, когда у вас в собственных жилах течет столь славная кровь, вы бываете счастливы побеседовать с джентльменом где угодно, когда угодно и сколько угодно — даже в этой премерзкой хижине, полу-разваленной, черт побери, давшей течь, словно мятежная Конфедерация. А по этому поводу я осмелюсь заметить, сэр, — и прошу не принять за обиду, если ваше мнение иное, — лично я полагаю, что южанам — конец. Мы им здорово всыпали на Ред-Ривер, сэр. Эх боевые ребята из Первой дивизии!.. Боже, храни их старое знамя!.. Когда я о них вспоминаю, просто слезы льются потоком, хотя я полагаю, что литься должно только виски… Ребята из Первой дивизии, сэр, стерли их всех в порошок в бою при Сабайн-Кросс-Роде. А при Плезевт-Хилле ребята из Первой и еще ребята из Западной — командиром у них Эндрю Джексон Смит — сплошь устлали телами убитых южан всю долину, две квадратные мили, не менее. И была бы у нас хоть какая-нибудь кормежка, мы взяли бы Шривепорт, будьте уверены — по сухарю на бойца и, конечно, фирма ВК. Вы спросите, что такое ВК? Поясняю: Вейтцель и Картер! Для наступления, скажу вам, это первейшая фирма. Наша бригада и наша дивизия делают ставку только на них. Вейтцель и Картер взяли бы Шривепорт с сухарем или без сухаря — все равно! Нам не хватило энергии. Если бы нам половину того порыва, внутреннего огня, который был у мятежников, мы прикрыли бы вовсе, раз навсегда, юго-западный фронт. Кое-что надо заимствовать и у врага. Fas est ab hoste doceri.[149] Надеюсь, цитирую верно. Если нет, сэр, поправьте меня. Кстати, сказал ли я, сэр, что имею диплом нью-йоркского Колумбийского колледжа? Если уже сказал, позволю себя повторить. И мне есть чем гордиться, сэр, поскольку и греческий и латынь я сдал с высоким отличием, вторым по колледжу, сэр. Вы сами учились в колледже, сэр, насколько я понимаю, и не станете слишком строго судить меня за тщеславие. Но я немного отвлекся. Насколько помню, речь шла о полковнике Картере. О генерале Картере, прошу извинить. Наконец-то правительство в Вашингтоне решило отдать справедливость одному из самых талантливых наших боевых офицеров. Что ж, это — дело, и я их за то уважаю. Полковник Картер, еще раз прошу извинить — генерал Картер, не только боевой офицер, но истинный джентльмен. Не из тех самозваных плебеев, которых наши глупцы-демократы именуют естественной аристократией, нет, джентльмен по крови, по воспитанию, un échantillon de bonne race,[150] струя чистейшей, старейшей sang d’azur.[151] Будучи сам из Никербокеров, сэр, — я имел уже, кажется, честь сообщить вам об этом, — я очень доволен, когда таких людей продвигают. А вы как считаете, сэр?