Анатолий Марченко - Звезда Тухачевского

• Название: Звезда Тухачевского
• Автор: Анатолий Марченко
• Издательство: Армада
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1999
• ISBN: 5-7632-0937-0

Сложная, полная драматических поворотов судьба видного советского полководца маршала Советского Союза М. Н. Тухачевского, трагически оборвавшаяся в печально знаменитом 1937 году, легла в основу повествования нового романа популярного писателя-историка А. Марченко.

---

«Тот самый» Тугаринов был комбригом, преподавателем Военной академии, вместе с которым Тухачевскому довелось работать. Бывший царский генерал, преподаватель инженерного дела, доктор наук.

Вот так штука! Тухачевского охватило волнение: ему очень не хотелось, чтобы его пути вот так неожиданно перехлестнулись с семейством Тугариновых. Но ничего уже нельзя было исправить или изменить.

«Пусть это будет первая и последняя встреча», — решил он, подспудно чувствуя, что не сможет устоять и сдержать этот зарок.

И снова перед глазами возникло печальное, полное укоризны лицо Нины Евгеньевны. Чем дольше она, не мигая, смотрела на него, тем более он чувствовал себя человеком, совершившим самое страшное преступление перед своей и ее совестью, преступление, которое уже невозможно было ничем искупить.

«Боже мой, как редко я дарил ей цветы, моей Нине!» Эта мысль заставила его ужаснуться и возненавидеть самого себя…

Однажды, уже летом, в кабинете Тухачевского раздался звонок. Звонили не по правительственной связи, а по городскому телефону. Тухачевский снял трубку, думая, что звонит жена, но тут же с неприятным чувством узнал голос Тугариновой.

— Здравствуйте, Михаил Николаевич! — пропела она в трубку. — Ради Бога, извините, что я вторгаюсь в ваш служебный кабинет. Но не все же вам заниматься делами, так вы напрочь забудете, что на свете, оказывается, есть красивые женщины, которые изнывают от желания оказаться в ваших объятиях.

Дослушав эту восхитительную фразу, ласкающую его слух, Тухачевский все же поморщился: черт побери, эта женщина, кажется, запамятовала, что телефоны прослушиваются! И все же ответил ей любезно и приветливо:

— В мире нет ничего прекраснее, чем иметь возможность слышать такие слова от женщины, я имею в виду вас. Я повторюсь, но все же вновь скажу о вас как о мимолетном виденье и как о гении чистой красоты.

— Помните крылатую фразу? — отозвалась Тугаринова. — «Увидеть Париж и умереть». Я бы ее переиначила: «Услышать эти ваши слова и умереть».

— А вот это уж совсем ни к чему! Нам надо жить долго!

— Вашими бы устами да мед пить. Вы меня не разыскивали?

— Разыскивал, но безуспешно.

— Это неудивительно. Я долго была в отъезде. А знаете, почему я вам позвонила? Изнываю от нетерпения сообщить вам потрясающую новость. Угадайте какую!

— Даже провидец не смог бы угадать. Надеюсь, вы не оставите меня мучиться в догадках.

— Ни в коем случае! Так слушайте внимательно: с сегодняшнего дня я и ваша очаровательная Нина Евгеньевна, можно сказать, подружились. Да, да, не верите? Она вам сама расскажет! Мы просто очарованы друг дружкой!

Тухачевский поежился: это не женщина, а дьявол, а если прибегнуть к военному термину, то не женщина, а танк! И к чему приведет такое неожиданное и конечно же явно нежелательное для него знакомство?

— Вы — счастливый мужчина! — Зинаида Аркадьевна заливалась соловьем. — У вас красивая и умная жена и, смею полагать, не менее красивая и умная любовница! Целую и жду встречи! — И она, не ожидая ответа, повесила трубку.

5

Мчались стремительные, как ураган, тридцатые годы, мчались, обгоняя время, и люди, забывая день вчерашний, устремляясь в день завтрашний, с изумлением обнаруживая, что вместе с летящей вперед страной они несутся в новый, открытый не Всевышним, а партией большевиков, неведомый еще и непознанный рай.

То были годы небывалых по масштабам свершений — на месте диких пустырей возникали гиганты индустрии, распахивались миллионы гектаров целины, возводились огромнейшие плотины на реках, строились дворцы культуры; величественные каналы соединяли реки и моря; сквозь тайгу на тысячи километров тянулись стальные рельсы железнодорожных магистралей, на-гора выдавались миллионы тонн угля, в небо взмывали стальные птицы — аэропланы, в непроглядную высь, едва ли не в самый космос устремлялись стратостаты, сквозь льды Ледовитого океана пробивались ледоколы… Казалось, что огромная, непредсказуемая в своих действиях страна проснулась от вековой спячки и принялась сооружать то, чего еще никогда не было в истории человечества. При этом каторжный труд людей, вооруженных такими «достижениями» технической мысли, как тачка, кирка и лопата, привычно именовался трудовым энтузиазмом масс.

Но как бы то ни было — ценой огромных, неисчислимых жертв страна лаптей и сохи, как в чудесной сказке, перевоплощалась в страну фабрик, заводов, колхозных полей, в страну сплошной грамотности и новой, национальной по форме, социалистической по содержанию культуры.

В то же время то были годы небывалых по масштабу празднеств и всяческих собраний, слетов и совещаний — чудилось, что вся страна, едва закончив трудовые смены на стройках, заводах, в лабораториях, спешила на все новые и новые совещания — сельские, районные, областные, краевые, республиканские и конечно же всесоюзные. Совещания эти гремели овациями, насыщались нескончаемыми речами и докладами, в которых главным героем, творцом и организатором всех побед социализма был великий Сталин.

На совещания в Москву неиссякаемыми потоками ехали металлурги, шахтеры, ткачихи, колхозники, стахановцы, танкисты, летчики, пионеры и комсомольцы, коммунисты и беспартийные. В столице их всех принимали с почетом, всех их одаривал своей неповторимой, загадочной и вместе с тем отеческой улыбкой Иосиф Виссарионович Сталин. Их возили на экскурсии по Москве, для них лучшие силы советского искусства давали концерты, ставили спектакли. Самым достойным вручались ордена и медали; не смолкая, били в литавры оркестры, без конца избирались президиумы совещаний, собраний и митингов — обычные, которые принято было называть рабочими, и почетные — непременно во главе с товарищем Сталиным.

Повсюду на улицах Москвы с огромных щитов и полотнищ обращались к народу лозунги ЦК ВКП(б):

«Мы вступаем в новую полосу решительной перестройки нашего хозяйства на основе социализма. Да здравствует пятилетка — план великих работ по строительству социализма!»

«От ударных рабочих бригад перейдем к ударным цехам и заводам!»

«Вырвем корни вредительства! Выдвинем и обучим десятки тысяч новых пролетарских специалистов!»

«Молотом пролетарской диктатуры сокрушим сопротивление классового врага — кулака и нэпмана, бюрократа и вредителя!»

«Очистим партию от социально чуждых, потерявших классовое чутье и разложившихся! Усилим партию новыми колоннами лучших пролетариев! Передовые рабочие и работницы — в ряды ВКП(б)!»

Над улицей Горького на ветру, рвавшемся с северо-запада к Красной площади, трепыхалось полотнище:

«Да здравствует Красная Армия — вооруженный отряд мирового пролетариата, могучий оплот Октября!»

В армии тоже целыми косяками шли совещания, армия не хотела отставать от рабочего класса даже в названиях этих совещаний.

Танкистов тоже назвали стахановцами. И потому армейское совещание было наименовано совещанием стахановцев-танкистов.

Лучшие танкисты один за одним поднимались на трибуну, рапортуя о своих достижениях. Превзошел всех старший механик-водитель из Ленинградского военного округа Дудко. Громовым голосом он вещал с трибуны:

— Наш Ленинград стоит вблизи границы. Поэтому мы всегда начеку.

Едва ли не каждая его фраза прерывалась бурными овациями.

— В детстве я был беспризорником. Отец и мать у меня умерли до революции, я их не знал.

То, что Дудко не знал родителей, было его своеобразным алиби, кто знает — может, они были дворянами, или купцами, или богатеями, вот тогда бы не видать Дудко ни танка, ни трибуны совещания!

— А в армии, руководствуясь указаниями командования и нашей коммунистической партии, руководствуясь указаниями нашего родного отца — великого Сталина…

Едва кто-либо из выступавших произносил это знакомое имя, как весь зал превращался в бушующий океан: цунами аплодисментов готово было взорвать здание, участники совещания не жалели ладоней, неистово хлопали ими, стремясь перехлопать соседей, и чудилось, что этот шквал аплодисментов слышит не только Москва, но и вся страна.

— Руководствуясь указаниями нашего родного отца — великого Сталина, — повторил Дудко, опасаясь, что его недостаточно хорошо услышали, — я вырос в хорошего танкиста-стахановца. Я стал виртуозом грозной машины.

Что же я сделал как стахановец-танкист? На одной из машин, на которой я работал, я прошел две с половиной тысячи километров. Мотор на этой машине проработал значительно дольше положенного срока, перекрыв норму на сорок четыре процента. При этом не было ни одной поломки, не говоря уж об аварии.

С места его прервал взволнованный громкий голос:

— Как вы этого добились?