Анатолий Знаменский - Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая

• Название: Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая
• Автор: Анатолий Знаменский
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Роман
• Год: 1991
• ISBN: 5-268-01038-7

---

— Да, да. Вижу, Филипп Кузьмич, что окопная среда повлияла на вас необратимо, — вздохнул Крюков и начал откланиваться.

Это был разрыв.

После отъезда Крюкова Стефанида Петровна молча собрала со стола, сняла фартук и, подойдя к мужу, положила обе руки ему на плечи, просяще и почти что с мольбой посмотрела в глаза. Она чувствовала внутреннюю тревогу мужа, и сама больше его пеклась о будущем семьи, судьбе детей.

— Кузьмич, еще и еще раз подумай, стоит ли ссориться со старыми-то друзьями? Павел Михайлович Агеев, уж он ли не умница, по твоим же словам, или вот Федор Дмитриевич, ведь сколько помним его, он — по столицам, да с какими людьми, сам же рассказывал мне про Короленко, про Горького... Да и здешний круг, предводитель дворянства Коротков самого хорошего о тебе мнения... Ради бога, поостерегись же, прошу в какой раз тебя, милый мой, разнесчастный мученик! Ну, обещай, прошу.

— Хорошо, хорошо, Стеша, — сказал Филипп Кузьмич, лишь бы отделаться от жены. Она, подобно многим донским женщинам-казачкам, не умела лгать и притворяться, эти ее попытки объясниться с мужем выглядели почему-то неискренними, вынужденными, она больше теряла в них, чем приобретала, поэтому он и хотел избавить себя и ее от выяснения отношений. — Пока буду в станице, обещаю тебе не вмешиваться никуда... Слышишь?

— Ты и сам не веришь своим словам, — начинала всхлипывать она.

— Ну, поверь хоть ты, ради бога! И этого ведь достаточно.

— Если бы, если бы только от меня и зависело... — Стефанида прятала лицо в платок и шла в свою комнату, падала на колени перед иконами.

7

Неожиданно в станицу Усть-Медведицкую пожаловал сам войсковой атаман, генерал Каледин. К этому времени по станицам еще мало кто знал — разве что телеграфисты и высокое начальство — о состоявшемся недавно в Петрограде государственном совещании, на котором Каледин имел важные переговоры с генералами Корниловым и Алексеевым. Но именно в связи с этими переговорами и возникло у атамана решение объехать некоторые станицы родного Дона, поговорить со старослужилыми казаками, разъяснить сложную обстановку в столице и выработать предположительные меры против растущей революционной волны.

Пока в старой Воскресенской церкви шло торжественное богослужение, на площадь прибывали все новые посланцы с дальних улиц и окрестных хуторов. Толпились тут не только степенные и заслуженные старики, почему-либо не попавшие в церковь, все как один в почищенных мундирах, с крестами и медалями за службу, но и хмурые фронтовики в расхристанных ватниках-поддевках, и нарядно одетые дамы вперемешку с учащимися реального, и служилая интеллигенции, и учительство, затянутое в парадные сюртуки; гомонили веселые казачки в белых платочках и тесных кофточках с рюшами и оборками, прислуга из богатых домов, дорвавшаяся до узелков с подсолнечными и тыквенными семечками, летели под ноги шелуха и конфетные обертки — праздник! Сверхсрочники местной команды, поставив в козлы винтовки, ждали в вольном строю начала парада. Алели лампасы, блестели сапоги, на фуражках взблескивали овальные кокарды.

Торжественный молебен отслужил сам архиерей, затем дьякон провозгласил многая лота правителю Дона, и церковный хор дружно пропел здравицу. На паперти засуетились. Постаревший, но все еще усердный пристав Караченцев приказал освободить проход.

Дородный, внушительный ликом и осанкой Каледин вышел под восторженные крики «ура» в сопровождении большой свиты духовенства, окружного и станичного начальства, разодетых в белые платья и пелерины дам. Он улыбался, склонив голову, и, проходя по плацу, доброжелательно приглядывался к толпившимся вокруг него станичникам. Юные гимназистки, в белых передничках, радостно-счастливые и смущенные, преподнесли Алексею Максимовичу Каледину букеты полевых цветов. Начальник местной команды, престарелый и грузноватый есаул, отдал рапорт, начался парад. Затем атаману подали лакированный фаэтон окружного атамана Рудакова, и он со свитой проследовал к станичному правлению, где была назначена встреча с выборными станиц и хуторов.

Зал для заседании, или «майдан», как его называли в правлении, на этот раз не смог вместить всех желающих. Поэтому было приказано открыть все окна и двери двусветного зала, и толпа на площади могла бы слышать каждое слово атамана. Стариков пропустили вперед, в ряды георгиевских кавалеров и офицеров-фронтовиков. Сюда попал и отец Миронова, Кузьма Фролович, и сын самолично уступил ему место, отодвинувшись в конец ряда, в кружок гомонящих фронтовиков. Окна заслоняли ветки пыльных акаций, молодежь снаружи висела на подоконниках, на сцене и в зале было душновато — сход как сход.

Наконец устроились за столом и окружной Рудаков, и станичный Емельянов, и предводитель местного дворянства Коротков, еще какие-то чины, и тогда Миронов увидел выходящего на сцену Каледина, а следом за ним председателя войскового круга Павла Михайловича Агеева. Захотелось даже окликнуть старого друга, заметно набиравшего авторитет в Новочеркасске, умело побивавшего консервативную часть круга (так называемую «черкасню» головного на Дону округа) популярным ныне умеренным демократизмом и лозунгами февраля, обещавшими Донской области какую-никакую, но автономию и сохранение некоторых земельных и обрядовых традиций. Павел Михайлович сел за столом президиума по правую руку от войскового, и Миронов лишь кивнул ему и сдержанно усмехнулся.

Рудаков заговорил сразу о возвращении революцией исконной вольности Донскому войску, выборности властей сверху донизу, готовности казачества нести верную службу матушке-России. Умышленно сбился на скороговорку, дабы поскорее представить присутствующим Каледина.

— Господа станичники! — громко и властно окликнул казаков атаман и прислушался к утихающему гомону и шиканью внутри зала и за распахнутыми окнами. — Дорогие мои соратники и побратимы! Вот уже полгода, целых шесть месяцев, наша мать-Россия и Отечество переживают тяжелое потрясение и смуту. Государь свергнут с престола, что повлекло за собой неизбежное безвластие, анархию... Внутренние враги обнаглели окончательно, сеют рознь между русскими людьми, внешние — ликуют и засылают к нам своих агентов, которые еще больше разжигают эту междоусобицу и вражду между нами... — Далее следовал рассказ Каледина о немецких шпионах, прибывших весной в Петроград в товарном пломбированном вагоне из-под устриц, о разрухе на заводах и нерадивости фабричных рабочих, которые занялись пьянством и забастовками вместо того, чтобы примерно трудиться ради военной победы и укрепления внутренних сил государства. Многие солдаты, забыв присягу, дезертируют с позиций, открывая врагу путь в глубину российских просторов. И совершенно прав наш уважаемый донской писатель и поэт Федор Дмитриевич Крюков, написавший недавно страстные и горькие стихи: «Плачь, Россия, — твои солдаты предали тебя!..»

Каледин говорил около двух часов, задевая в душах людей больные струны. Старые казаки-бородачи крякали от гнева и возмущения, сжимали кулаки, молодежь стыдливо отводила глаза, кое-кто кисло усмехался или прятал набухшие слезами глаза.

— К чести сыновей тихого Дона, ваших сынов, господа старики! — бросил атаман громкие и льстивые слова в передние ряды и поднял голос до призывного восторга. — К чести нашей и наших предков части казачьи на фронте еще хранят порядок и традиционную дисциплину, честно выполняют свой воинский долг перед Отечеством! Только отдельные негодяи, поддавшись агитации немецких шпионов и забыв святую присягу и казачью честь, свернули на позорную дорогу предательства и смуты...

— Позор! — внятно и громко выкрикнули из переднего ряда.

Зал зашевелился, утихли гомонившие за подоконниками парни. Ради негодующих выкриков Каледин сделал длительную паузу и удовлетворенно вытер лоб платком. Большая часть его нынешней миссии была выполнена, создано необходимое настроение, против которого уже никто не дерзнул бы возражать.

— Временное правительство, господа, руководимое присяжным поверенным Керенским, из тех демократов, что издавна разлагали моральный дух нашего народа, оказалось, разумеется, неспособным водворить порядок в армии и в тылу... Будучи неплохим оратором, Каледин рисовал отвратную картину безвластия и анархии в огромной, темной стране, и сама по себе вытекала необходимость срочного и жестокого вмешательства в эту анархию хорошо организованной воли патриотов и защитников порядка... В передних рядах какой-то немощный старичок в засаленном чекмене с обсыпанным перхотью воротом жалко всхлипнул и по-детски вытер глаза тылом кулачка, а его сосед, еще крепкий атаманец, порывисто вздохнул и крякнул от избытка чувств:

— Перепороть идолов поганых, в кровь!..

Но впереди еще были слова атамана об истинных зачинщиках измены, социалистах, посягающих на власть во всем мире, а потому и навалившихся нынче на мать-Россию, которая — все знают! — искони была всему миру голова!