Анатолий Знаменский - Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая

• Название: Красные дни. Роман-хроника в 2-х книгах. Книга первая
• Автор: Анатолий Знаменский
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Роман
• Год: 1991
• ISBN: 5-268-01038-7

---

— Почему «господин генерал», а не ваше превосходительство? Стыдитесь! — вскричал кто-то из офицеров в переднем ряду, и Миронов увидел, как дрогнуло и раскисло от огорчения лицо отца.

— Титулование отменено великой русской революцией, гражданин подъесаул, — сказал Миронов с мстительным холодком в голосе и вышел из-за трибуны к самой рампе, чтобы его лучше видели и слышали. — Никто, даже самый высший начальник, не имеет права и возможности вернуть то, что упразднено навеки волею народа! Например, неограниченную монархию с ее позорным правлением, разбазариванием народного богатства, изменой на фронтах, невинно пролитыми морями русской крови... Все это отменено Февральской революцией, как и титулование.

Кажется, он сумел успокоить отца. Не только словами, но и самообладанием, проявленным в горячий момент, как в бою. «Перед самим войсковым не сробел, — подумает старик. — Хай знають наших! Сыздетства таким в мир вышел!»

— Господин генерал Каледин говорил тут о твердой власти и одобрял смертную казнь для солдат и казаков, отмененную революцией... Но что такое «твердая власть» царя и его чиновников, наказных атаманов из немцев, мы хорошо усвоили, и возвращать все это не хотим! — продолжал Филипп Кузьмич мягким спокойным голосом. — Они затеяли проигранную заранее войну, и теперь демократ Лежнев собирается поправлять дела за счет военных контрибуций, не понимая, что мировой синдикат, а точнее, альянс «Франка-Марки-Доллара» не позволит ему одолеть Германию! Он не понимает, по убожеству сознания, что это не война, а позорная и подлая игра и сделка за спиной России и ее глупенького царька, а теперь — за спиной нашей неповоротливой буржуазной демократии! Буржуи — это одна шайка-лейка, и они не дадут России выйти из войны с победой! Надо же это понять, господа, они же Россию делят — если не по территории, то по сферам влияния и природным богатствам!

— Так им, сынок! — Кузьма Фролович вроде даже всхлипнул от нахлынувших чувств и вытер глаза кулаком. — А то они досе сами не знали, идолы!

Каледин медленно бледнел, уставясь в зеленую скатерть. Большие бледные руки его безвольно лежали на этой теплой скатерти. Он должен был все это слушать, как некий приговор взбаламученной стихии, входящей в силу не только по России, но вот уже и в пределах родной Донщины...

— Мы хорошо помним эту «твердую власть» еще с русско-японской! — с гневом говорил Миронов, накаляя себя и сидящих в зале. — Нам надоела «философия благонамеренности и всеобщего воровства», как писал о состоянии тыловых умов писатель Серафимович, мы помним, как царь-батюшка засылал на фронт иконы вместо оружия и снарядов, а японцы били солдат и казаков — почти безоружных — в упор шимозами и пулеметами! Генерал Куропаткин — тогда, а нынешние верховные, вроде Керенского — теперь! — гнали и гонят солдат и нас, донцов, на верную смерть! Вы тут все знаете, что я это испытал на собственной шкуре! Где была ваша «твердая власть» и ваша совесть, когда армию Самсонова — а ведь там немало было и казачьих полков! — искусственно поставили в окружение? Кто вы такие, не изменники ли вы все, если так запросто распоряжаетесь казачьими животами? Казачьей и русской, мужицкой кровью?

В президиуме уже поняли, что так хорошо задуманное собрание бесповоротно испорчено. В зале было нехорошее движение, анархический гомон, прорывались неуместные выкрики:

— Режь им, Кузьмич, правду-матку!

— Верно! Миронов зря не скажет! Предали Расею!

— На фронт их! Пущай повоюют, какие храбрые дюжа!

— До победного конца, стерьвы, а там в подкидного дурака карту скидывают, перемигиваются, и все — за наши гунья!

Атаман Рудаков тщетно звонил колокольчиком. Миронов посмотрел на него с ненавистью и обратился прямо к генералу:

— Хотел бы знать также, господин генерал, что означают ваши слова — казаки, мол, должны поддержать генерала Корнилова? В чем именно? Разве тысячи казаков уже не положили головы свои в преступном июльском наступлении генерала Краснова только потому, что главковерх Корнилов послал их в бой без пушек и снарядов? Ради чего, ради каких целей его поддерживать? Чтобы его хозяева — миллионер Рябушинский с Милюковым, Гучковым и прочей компанией смогли уморить голодом рабочих, разгромить социал-демократов и левых эсеров, а с ними, в пеленках, и русскую революцию?

Не выдержал окружной атаман Рудаков, резко поднялся за столом:

— Это — большевистская агитация, господа! Войсковой старшина Миронов, вы забыли, где находитесь, здесь — не анархический митинг!

За ним встал и Павел Агеев, сказал увещательно, почти по-дружески:

— И верно, Филипп Кузьмич, не слишком ли вы раскачиваете кораблик? Стоит ли так упрощать целый ворох сложных вопросов, навалившийся на всех нас, — это и в самом деле попахивает анархией!

Но Миронов был уже на самом взлете, его нельзя было остановить подобной фразой. Ответил насмешливо, с небрежением:

— Вы же знаете все, что я человек беспартийный, анархистов тем более не терплю!

Многие казаки подобные слова о партийности и анархизме слышали впервые, чувствовали, что на их глазах вершится непонятный политический спор, но всем хотелось, чтобы верх одержал Миронов.

— Не пойму, Павел Михайлович, — продолжал он. — Что с вами-то стряслось? Ведь мы с вами еще в девятьсот пятом одну веревку начали крутить, против наказных атаманов и самого царя, за справедливость, а теперь что же? Теперь, видно, расходятся наши дорожки? Правда-матка тяжеловатой стала?

Агеев смутился вдвойне: с одной стороны, перед казаками, как отступник от правого, народного дела, с другой — перед генералом Калединым за свое участие в событиях десятилетней давности. Поправил пенсне и сказал с грустной усмешкой Миронову:

— Я, Филипп Кузьмич, как и вы нынче... не против справедливого передела войсковых земель, и даже не против «углубления революции», поскольку речь идет о демократизации отношений в народе. Но я против безмерного форсирования событий, обострения проблем и вообще действий не по разуму, когда можно продолбить самое дно, в которое провалится и Россия, и наш Дон, да и сама революция! Тут надо бы подходить с оглядкой...

— Именно из-за вашего либерализма на Дон и слетелись монархические вороны, именно поэтому вы и отдали свой печатный орган «Вольный Дон» в руки кадета Черевкова? Словами дел не прикроете, Павел Михайлович. У вас даже почтовой связи с фронтовыми частями нет! — закричал Миронов. — И после этого вы говорите, что заодно с трудовым народом?

На площади заорали хором так, что дрогнули стены:

— Верна-а-а! Верна-а говорит Миронов! Ура — Миронову!

— Теперь все понятней стало! Этот их насквозь видит, до самой селезенки рубает! Во голова!

Переждав крики и рев, Рудаков с гневом предложил кончать речь. Миронов, сжав губы, пристально посмотрел на него, потом со вздохом сожаления достал из кармана тужурки газету «Солдатская правда», медленно и тяжко, страдая, развернул на скошенной трибунке.

— Вот тут большевики и левые эсеры говорят, что надо на фабриках ввести рабочий контроль, а помещичью землю переделить по справедливости между крестьянами... Чем это, простите, угрожает нам, казакам? А — ничем!

Зал снова загудел и заволновался. Рудаков тщетно пытался навести порядок и тишину колокольчиком. Каледин, откинувшись на спинку стула, пристально и неподвижно смотрел в гудящий, вышедший из повиновения зал. На его глазах творилось то самое, от чего он собирался предостеречь вверенное ему войско и русское население всей области.

— И, наконец, последнее, — сказал Миронов. — Я спрашиваю вас, сидящих здесь, выборные станиц и хуторов Усть-Медведицкого округа! Кто от вас, от нас всех, был делегатом съезда в Новочеркасске? Разве фронтовики, те, кто проливал кровь за Россию? Кто выбирал атаманом генерала Каледина? Есть тут такие? Два-три «цивильных» деятеля от канцелярий? Выбрал Каледина своим вождем офицерский «Союз спасения России», монархически настроенные офицеры, враги народной революции и господа в крахмалках! Народ и на этот раз не спросили...

— Это уж наглость! Покиньте трибуну, Миронов! — заревел вышедший из себя Рудаков.

— Это оскорбление!

Весь президиум поднялся, кто-то пошел к Миронову, чтобы силой столкнуть его с подмостков. Но группа фронтовиков как-то незаметно, в одно движение оказалась наверху, окружила трибуну с Мироновым плотным кольцом. Сквозь этот строй пробивался с обнаженной шашкой, наершинясь, свитский есаул Игумнов.

— Дорогу офицеру! Дорогу чести! — тонко кричал он. Голос от напряжения садился и глох... Перед ним расступились, и есаул выскочил с шашкой перед Мироновым:

— Вы оскорбили его превосходительство, генерала Каледина и в его лице все офицерство Дона! Требую немедленно извиниться, Миронов, и взять сказанные слова назад! Или...

— Морзавец! Вон его! — крикнули из переднего ряда.

— Гляди ты, он — на Миронова! — шало и злорадно усмехнулся урядник Шкурин с перевязанным глазом, — Гляди, какой храбрый...