Анатолий Знаменский - Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая

• Название: Красные дни. Роман-хроника в двух книгах. Книга вторая
• Автор: Анатолий Знаменский
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Роман
• Год: 1991
• ISBN: 5-268-01038-7

Продолжение романа о жизни и судьбе видающегося красного командарма и общественного деятеля Ф. К. Миронова.

---

— Это какой же Ефремов? Одного Ефремова приходилось видеть в Царицыне, кажется, член РВС 10-й армии, но... тот был вроде постарше?

— Тот Ефремов другой. Ефремов-Штейнман, — сказал Трифонов. — Тот приезжий человек, а этот нашенский. Прошу любить и жаловать, товарищ командир корпуса.

Миронов совсем успокоился. Пока что в этом перемещении он не мог усмотреть ничего дурного или опасного. Главное, Южный фронт, значит, еще считался с его пожеланием: не направлять в корпус никого из хоперских политиканов, весьма и весьма содействовавших всеобщему возмущению по станицам. Особенно Ларина, который прямо способствовал весной удалению Миронова на Западный фронт, писал разные докладные о неблагонадежности Миронова... Это теперь учитывается, по-видимому. Да и не могли в Козлове не считаться с большим мандатом Миронова, подученным в Москве с ведома Ленина и Калинина...

— Ну, хорошо, — кивнул Миронов. — А вы, Валентин Андреевич, теперь куда же?

Трифонов ответил лишь тогда, когда они вошли в помещение штаба, от глаз посторонних.

— Отбываю в Пензу, на новое назначение. Там, как вы знаете, должно быть, формируется группа Шорина, и мы со Смилгой прикомандированы к штабу группы, как члены Реввоенсовета. В группу входят целиком 9-я и 10-я армии, а также корпус Буденного и ваш, как только он будет сформирован. Сила большая, пора уже поворачивать Деникина вспять.

«Да, сила немалая, — подумал Миронов бегло. — Сила немалая, но пока что в основном на бумаге. 9-й армии, можно сказать, не существует в природе, 10-я отбивается от Мамонтова и Врангеля под Балашовой, сдав Царицын... Корпус Буденного вместе с кавгруппой Блинова исполняют роль завесы и почти не выходят из боев с превосходящими силами противника. Момент горячее некуда! Им, кавалеристам Буденного и Блинова, сейчас бы помочь, дать разворот и простор, но катастрофически запаздываем с формировкой!»

— Ну что ж! — с откровенным сожалением во взгляде но поводу штабных перемен сказал Миронов. — Не в обиду будь сказано, товарищ Ефремов: нам, как в старину говорили, «что ни поп, то и батька». Лишь бы службу знать. Как вы? В седле бывали? Мне — чтобы повсюду рядом, иногда и в передовых порядках, и в лаве чтобы не стушеваться. А?

Ефремов в первую минуту опустил глаза, а Трифонов подсказал, чтобы смягчить неловкость минуты:

— Он из бывших вольноопределяющихся с германской, неплохо обстрелян, говорят.

— Вы меня должны бы помнить, Филипп Кузьмич, — чуть побледнев от скрытой обиды и внутреннего напряжения, сказал Ефремов. — В хуторе Фролове, на станций Арчеда... На призыве, летом четырнадцатого. Вы с моим отцом вместе отбывали тогда в действующую армию, а я был еще студентом коммерческого в Петрограде, имел отсрочку и провожал там отца. Должны помнить.

— Сын Евгения Евгеньевича? — сразу переменил тон Миронов.

Боже мой, так это же совсем другое дело! Ефремовы — одна из самых известнейших фамилий на Дону. Когда-то их предки ходили даже в войсковых атаманах, теперь же, перед революцией, эта семья была в загоне, молодые пошли по ученой части. Некоторые были даже «социалистами», до революции подвергались гонениям, как и отец этого молодого человека!

— Вы, значит, тоже... Евгений Евгеньевич? Второй, так сказать? И в партии давно?

— По билету с января семнадцатого, но фактически ячейка у нас в Урюпинской организовалась года на два раньше. После уже Селиверстов ездил в Москву, и прямо на партийном съезде взяли эту ячейку на учет, отсюда и стаж, — очень подробно объяснил этот вопрос Ефремов.

— Так вы, значит, из урюпинских? — похолодел Миронов, имея в виду «хоперцев».

— Нет, я там был во времена Селиверстова. Но его, как вы знаете, белые живьем закопали в землю... С Лариным и компанией вовсе не знаком, — сказал молодой комиссар, сразу разобравшись в подоплеке вопроса, чем и обрадовал командира. — Как здесь оказался? Это длинная история. В начале восемнадцатого из Петрограда попал под Таганрог, в политотдел 13-й армии, а когда услышал о формировании казачьего корпуса, написал письмо в ЦК и Казачий отдел. Вняли доводам, но перекинули меня для начала в Козлов, чтобы пообмять в Гражданупре. Но я там... как бы сказать, не сошелся с Сырцовым. Был конфликт, в результате чего Ходоровский и благословил мой отъезд в корпус. Я очень рад, Филипп Кузьмич.

Миронов внимательно слушал эти объяснения, и Ефремов вдруг простодушно и молодо, как-то обезоруживающе засмеялся:

— Не подумайте, что Ходоровский был озабочен устройством моей персоны, просто требовалась быстрая замена товарищу Трифонову, — он кивнул на старшего товарища. — Но я, повторяю, очень доволен. А на коне приучен ездить с детства, да и на передовой бывать приходилось.

— Хорошо, — кивнул Миронов. — Устраивайтесь, работы тут у нас очень и очень много. Центр обещает нам помощь, скоро бои. — И еще раз оценил взглядом нового комиссара: молод, жидковат, но — образован, а это главное. И немаловажно то, что «с Сырцовым не сошелся...». Это хорошо! Может, выйдет из него второй Ковалев? Надо бы!

...Вечером провожали Трифонова. Пришел другой член РВС — Скалов (из московских мастеровых), с ним комиссар штаба Зайцев. Пили чай, беседовали, Миронов сидел между молодых политкомов довольный. Хлопал Скалова по плечу и откровенничал свыше всякой меры:

— Я, други мои, после Ковалева здорово тужил по добрым помощникам! Чтоб с открытой душой! Был еще Бураго, хороший мужчина, из питерских, и все, крышка! Остальные, каких видал, — мастера зудеть и подсиживать, наводить тень на ясный день! А то и запросто лишают доверия, будто они мобилизовали бывшего офицера Миронова в Красную Армию, а не сам он пришел. Вот еще Ларин такой был, в штабе 9-й, в политпросвете, так тот прямо на заседании Донбюро, говорят, выражал недоверие начдиву Миронову по причине скандала с михайловскими ревкомовцами, хотя все они — бывшие мои взводные! Да! Вот так и укрепляли авторитет командира. Грустные дела были. Теперь-то кое-кого повыгоняли с постов и, кажется, из партии, а за мной так и тянется репутация партизана. Вот чего впопыхах можно натворить!.. Ну, времена меняются, думаю, что теперь-то у нас все пойдет по-другому, больше на дела будем полагаться, а на темные интриги наплевать пора. Верно, товарищи?

Просил Трифонова,чтобы тот передал в Пензу, в штаб ударной группы товарища Шорина, приветы от штаба Донского корпуса, и обещал, что не позже 15 августа штаб сможет вывести корпус к боевым действиям, как это и было обусловлено в Москве, у Ленина. И тогда посмотрим на Мамонтова и Врангеля, чей клинок крепче!..

После неожиданного прорыва белых под Новочеркасском и крушения всего Южного фронта (при очевидном скандале с бегством командарма-9 Всеволодова) Лев Троцкий избегал Москвы, партийных и советских совещаний и заседаний. Требовалось некоторое время на поправку собственной репутации, на то, чтобы забылись или хотя бы стушевались роковые просчеты и ошибки, допущенные, как считалось, «в горячке дел и пылу борьбы». Между тем с назначением нового главкома С. С. Каменева полевой штаб Красной Армии перебазировался из Серпухова в Москву, так что нарком Троцкий оказывался как бы не у дел: теперь его личный поезд курсировал преимущественно рокадными линиями с Западного фронта на Южный и обратно. Более привлекал, разумеется, Южный фронт, как решающий, да к тому были еще и дела деликатного свойства в Пензе, не имеющие решительно никакого отношения ни к текущим военным задачам, ни к мировой революции в дальнейшем...

Постоянная тайная борьба с Лениным и Центральным Комитетом партии в данный момент для Троцкого персонифицировалась именами главкома Каменева, бывшего командующего Восточным фронтом (которого Троцкий пробовал ошельмовать «превентивно», но потерпел неудачу), члена ЦК и Реввоенсовета Сталина, отчасти Трифонова, занявшего непримиримую позицию по отношению к «расказачиванию» на Дону, и, наконец, начдива Миронова, формирующего теперь кавалерийские казачьи части на правах командарма.

Миронов стал вредной занозой в глазах Троцкого с момента перехвата его злополучной записки на имя Сокольникова, знал наркомвоен и о попытках его самостоятельных действий в Серпухове и Козлове по пути на Западный фронт. Миронов этот проявлял такую заботу о всеобщем состоянии дел в Республике, что «брал явно не по чину»... Немало возмутило Троцкого также неслыханное по смыслу и тону донесение этого сумасбродного «красного атамана» в Москву о заведомо ложных сведениях по составу экспедиционных войск. И наконец, вовсе не входило в планы Троцкого сотрудничество Миронова с Казачьим отделом ВЦИК, непрестанно ведущим против Троцкого тайную дипломатическую войну...

Если нельзя вязать петли и узлы мелких провокаций против неугодных лиц прямо в Москве, под боком у Ленина и Дзержинского, то почему бы не обосновать некоего временного узелка в крупном войсковом штабе, скажем в Пензе?

Военные учреждения в Пензе только разворачивались, прибытие Шорина со всем штабом из Симбирска предполагалось только в первых числах августа. В огромном здании, занятом под РВС группы, было пустовато и гулко. Широкие окна смотрели сквозь пыльную листву тополей на пересыхающую Суру, от сухости потрескивали старые паркетные полы. Шаги наркома были отчетливы и стремительны, двери распахивались во всю ширь и тут же с выдохом закрывались, запечатывались наглухо, храня военные и прочие тайны большой политики.