Александр Мещеряков - Политическая культура древней Японии

• Название: Политическая культура древней Японии
• Автор: Александр Мещеряков
• Издательство: РГГУ
• Жанр: История
• Год: 2006
• ISBN: 5-7281-0572-6

Первый в отечественном и западном японоведении сборник, посвященный политической культуре древней Японии. Среди его материалов присутствуют как комментированные переводы памятников, так и исследования. Сборник охватывает самые разнообразные аспекты, связанные с теорией, практикой и культурой управления, что позволяет сформировать многомерное представление о природе японского государства и общества. Центральное место в тематике сборника занимает фигура японского императора.

---

Способ соединения крестьянина с землей долгое время носит в России характер договора между владельцем (землепользователем) и крестьянином, который имеет значительные (как фактические, так и определенные законом) права в части смены хозяина. Такое положение до определенного времени вполне удовлетворяло всех агентов историко-аграрного процесса, т. е. число крестьян находилось в приблизительном соответствии с площадью обрабатываемой земли. Однако вместе с решительным расширением государственной территории людей, занятых обработкой земли, стало не хватать (отсюда — обезлюдевшие поместья, либо поместья, которые жаловались вообще без крестьян). Поскольку не было найдено никаких разумных экономических мер по прикреплению крестьян к земле, это послужило одной из основный причин развития крепостного права. Его особо жесткие формы объясняются, как нам представляется, тем, что владельцами (распорядителями) этой земли были люди, поведенческие реакции которых формировались военными порядками (характерно, что монастырские хозяйства использовали более совершенную агротехнику, предоставляли крестьянам лучшие бытовые и трудовые возможности, а потому служили основным накопителем для переменявших хозяина крестьян).

Функция движения. Идеалом японского правителя (в соответствии с китайской концепцией недеяния) является строительство такой политической системы, которая отлажена таким образом, что требует минимального вмешательства со стороны тэнно. Эта идея была выражена, в частности, в указе Гэммэй. Обращаясь к своим сановникам, она говорит: «В сердце у вас покой, вы ведете за собой народ. Слышим Мы это, и сердце Наше наполняется утешительной радостью. И вот полагаем Мы, что раз вы таковы, то при содействии всех чинов сумеете установить для народа Поднебесной мир, а Мы сами повесим одежду [и сложим руки], расстегнем воротник [и сможем благодушествовать]».[775]

Конфуцианская идея о соотнесенности правителя с неподвижной Полярной звездой находит свое практическое выражение в том, что основной вектор развития японских представлений о передвижениях тэнно состоит в том, что с течением времени тэнно теряют функцию перемещения в пространстве, хотя ранее они ею, несомненно, обладали, о чем свидетельствуют ранние записи хроник. Однако после основания столиц в Фудзивара (694–710), Нара (710–784) и, в особенности, Хэйан (794-1867) этот период «кочующего» правителя закончился. Тэнно «классического периода» постоянно пребывает в сакральном центре — дворце, его перемещения сводятся к минимуму. Красноречивым подтверждением этому служат «высочайшие выезды» (миюки), совершаемые тэнно. Среднегодовое их количество, фиксируемое хроникой «Секу нихонги», составляет всего 1,6 (152 сообщения за 95 лет). При этом под миюки понимается любой случай оставления правителем дворца, включая «прогулку» по столице. Передвижение тэнно осуществляется, как правило, в паланкине, пешее или же конное передвижение ему противопоказано[776].

Основными целями миюки является установление контактов с региональными элитами и посещение буддийских храмов. Случаи миюки были настолько редки, что обычно сопровождались достаточно масштабными поощрительными мероприятиями по отношению к свите, местным элитам и населению: повышение в рангах, подарки, послабление в налогах. Описание подготовки миюки (назначение сопровождающих) напоминает подготовку русского царя к военному походу. Редукция функции движения тэнно заметна даже в его передвижениях по дворцу. Если в VIII в. он покидал пределы своих внутренних покоев (дайри) для участия в придворных церемониях, то в начале IX в. его встречи с высокопоставленными чиновниками происходят в его внутренних покоях {ранее вход им туда был запрещен), многие придворные церемонии (как и проводимое на буддийский лад отпевание) происходят там же[777].

Перемещения в пространстве являются одной из основных функциональных характеристик царя (точно так же, как и его подданных[778]). Недаром поэтому, согласно «Степенной книге», чудесным признаком рождения Ивана IV является его движение в утробе матери[779], что служит указанием на невероятную активность будущего царя на троне. Новгородская же летопись превозносит Ивана IV почти эпическим образом, не забывая отметить его «звериную» способность к передвижению: «И наречеся царь и великий князь всея Великие России, самодержец великий показался и страх его обдержаще вся языческия страны, и бысть вельми премудр и храбросерд, и крепкорук, и силен телом и легок ногами аки пардус…»[780].Эта функция является наследием более раннего времени[781] и не изживается окончательно в царский период[782].

Перемещения царя в его взрослой жизни связаны прежде всего с его функцией верховного главнокомандующего и верного адепта православия. Все без исключения русские цари (включая слабоумного и слабосильного Федора Ивановича) время от времени прибывают на театр военных действий для руководства войском, причем вполне обычным является и царское восседание на коня[783]. Непременность такого «вождества» наследуется от более ранних «дружинных» времен (сохраняется вплоть до падения монархического режима— см., например, посещения Николаем II театра военных действий во время первой мировой войны). Кроме военных походов, цари совершают частые выезды, временами весьма длительные (в правление Алексея Михайловича— до 12 дней, однако обычными были выезды на 1–3 дня[784]) за пределы Кремля и столицы и с мирными целями. Эти выезды связаны, в основном, с богомольем, охотами, посещением подмосковных дворцовых сел, причем в источниках достаточно часто встречаются сообщения, конкретизирующие способ передвижения (пешком, верхами, в возке или же «водяным путем»)[785]. «Записные книги» зачастую фиксируют несколько выходов царя за один день (в особенности это касается посещения Алексеем Михайловичем церковных служб, причем может отмечаться даже путь царя от жилых покоев до кремлевского же храма[786]), хождение за иконами и крестом, поездки для участия в церемониях освящения церквей.

Традиционная для России значимость акта царского (княжеского) путешествия закрепляется и в происхождении таких важнейших чинов, как конюший и окольничий (от «околичность двора» — должность предполагала обязанность по заботе за нуждами царя во время нахождения в пути[787]). Вместе с тем необходимо отметить, что царь не путешествует по стране с целями инспекций гражданских дел на местах или же для установления (поддержания) контактов с местными элитами (если не включать в ее состав служителей церкви) — это было ниже его достоинства: любой подданный был обязан являться ко двору по первому зову государя.[788]

И царь, и тэнно осуществляют контроль за передвижением своих подданных. При этом, как это явствует из летописных источников, царь контролирует как передвижение в направлении к себе (приказ явиться — «указал быти»), так и от себя («отпустил» — приказ прибыть туда-то и туда-то с определенными целями). Что касается тэнно, то его приказания явиться к себе достаточно редки, а повеления о посылке подданных к определенному месту — более частотны. Эти повеления связаны с принесений приношений божествам, назначением чиновников и инспекторов в провинции.

Мы полагаем, что приведенные данные свидетельствуют о существенных различиях в теории и практике управления. Во-первых, управление в Японии обладало более организованным и регулярным характером, при котором явка к тэнно носит, по преимуществу, плановый характер и потому не регистрируется летописью. Во-вторых, количество лиц, которые могли быть допущены непосредственно к тэнно, было весьма ограниченным. В-третьих, в силу того, что тэнно обладал меньшими распорядительными полномочиями, чем царь, летописный имидж царя также отражал это положение. В то яке самое время приказание явиться к себе, видимо, имело для царя принципиальный характер, ибо путешествие великого князя в Орду было одним из наиболее зримых и унизительных символов зависимости (власть над движением к себе является более сильной по сравнению с приказом двигаться от себя). Русские цари особо ценили (во всяком случае, подсознательно) свою власть распоряжаться движением подданных по отношению к Центру — одним из самых ужасных преступлений они считали интенцию «отъехать» (в Японии, в силу ее географического положения и исторической ситуации, такая интенция была, как показывает реальная историческая практика, абсолютно невозможна — источники не фиксируют ни одного случая бегства высокопоставленного лица за пределы архипелага).

Функции зрения и слуха. Модус японского нарративного описания таков, что семе зрения уделяется в нем повышенное внимание (это касается как текстов официальных, так и художественных). Так, герой повествования постоянно «видит» происходящее (не «случилось то-то и то-то», а «герой увидел, что случилось то-то и то-то»). В ранних официальных источниках тэнно предстает вполне «зрячим» и в этом смысле ничем не отличается от обычного человека — его присутствие в месте действия является вполне обычным. Важнейшим обрядом, который совершает тэнно, является ритуал «осматривания страны» (куними), смысл которого заключается в «присвоении» взглядом взошедшего на священную гору правителя подведомственной ему территории. И в этом смысле тэнно предстает «сверхзрячим».