Энтони Дорр - Стена памяти (сборник)

• Название: Стена памяти (сборник)
• Автор: Энтони Дорр
• Жанр: Современная проза
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-389-11282-7

Впервые на русском – сборник Энтони Дорра, автора поразительного международного бестселлера «Весь невидимый нам свет» (роман получил Пулицеровскую премию и стал финалистом Национальной книжной премии США) и сборника «Собиратель ракушек». Семь трогательных, поэтичных историй о вечных и неразрешимых проблемах, о бескрайней природе и месте человека в ней, о непостижимости любви и невыносимости утраты, но в первую очередь – о памяти как о том, что придает жизни смысл, как о хрупкой нити, связывающей нас с другими людьми и с нашим собственным «я». Как было сказано в одной из рецензий: «При чтении рассказов Дорра в нас пробуждается то восторженное чувство, которое мы испытываем лишь от сильной любви к близкому человеку или предмету наших занятий».

---

Потом опять стоит на лестничной площадке, собирается с духом. Из гостиной, от Роджера, исходит запах крови и пороха. Запах куда более страшный и тошнотный, чем Луво ожидал.

Луво уже собрался было спускаться, но тут раздается лязг защитной решетки и щелкает ключ в замке парадной двери.

Часы

Наверное, меньше всего на свете Феко ожидал увидеть в гостиной у подножия лестницы (она у Альмы вся из нержавеющей стали, так и сверкает) мужчину, лежащего вниз лицом в луже крови.

Темба опять спит, жарким весом навалившись отцу на спину. Феко даже запыхался и вспотел, поднимаясь с сыном на закорках от дороги к дому. Сперва он видит труп, потом кровь, но и после этого лишь через несколько секунд ему удается вместить это в сознание. Из дверей веранды на пол падают параллелограммы утреннего света.

Пройдя чуть дальше по коридору, Феко находит Альму, которая за кухонным столом сосредоточенно перелистывает журнал. Сидит босая.

Вопросы набегают так быстро, что не успеваешь с ними разобраться. Как этот человек вошел? А убит он как? Выстрелом? Его что – сама миссис Альма застрелила? А где оружие? Феко чувствует, как тепло, исходящее от сына, греет спину. Внезапно его охватывает желание, чтобы все куда-нибудь исчезло. Чтобы куда-нибудь исчез весь этот мир.

Надо бежать, думает он. Тут торчать мне нельзя. Вместо этого он, перешагнув через кровь, вносит сына в дом, потом заходит с ним к Альме на кухню. Не останавливаясь, через дверь черного хода идет дальше в сад, там усаживает мальчика в шезлонг, возвращается, берет с изножья бабкиной кровати махровое покрывало и заворачивает сына в него. Потом опять в дом, пройтись по склянкам с таблетками. Аннотации не прочесть, мешает дрожь в руках. В результате останавливается на двух типах антибиотиков, склянки с которыми самые полные. Таблетки и того и другого крошит вместе в столовой ложке с медом. Уставясь в журнал, Альма продолжает переворачивать страницы: одну, другую, третью, дальше, дальше, каждую окидывая взглядом, пустым и ничего не выражающим, как у рептилии.

– Я пить хочу, – говорит она.

– Одну секундочку, миссис Альма, – отвечает Феко.

В саду сует ложку Тембе в рот и, убедившись, что мальчик все проглотил, возвращается в кухню, там рассовывает склянки с антибиотиками по карманам и, слушая, как Альма шуршит страницами, ставит на плиту кофейную турку; только после этого, почувствовав, что сможет говорить ясно и членораздельно, вынимает из кармана телефон и звонит в полицию.

Мальчик, упавший с неба

Темба сидит, уставившись в колыхание расплывчатой листвы над двором, и тут вдруг с неба падает мальчик. Сминает собой кусты живой изгороди, выбирается из них на лужайку и, встав так, что его голова оказывается в центре утреннего солнечного диска, смотрит на Тембу сверху – неясный темный силуэт в короне света.

– Темба? – спрашивает упавший. Голос у него дрожащий и хриплый. Просвеченные солнцем уши вспыхивают розовым. И продолжает по-английски: – Ты ведь Темба?

– Мои очки… – говорит Темба.

Сад вокруг непроглядный и черно-белый. Нависшее над ним лицо смещается, и в глаза Тембе бьет водопад света. В животе что-то вздувается, поднимается к горлу, чуть не отрыгивается наружу. На языке вкус сладкого, липкого лекарства, которое на ложке ему в рот сунул папа.

Чьи-то руки надевают на Тембу очки. Темба щурится, моргает.

– Мой папа здесь работает.

– Я знаю.

Мальчик говорит шепотом. От его голоса веет страхом.

– Мне здесь быть не положено, – тоже переходит на шепот Темба.

– Мне тоже.

К Тембе возвращается зрение. Вдоль стены сада выстроились большие пальмы, между ними розовые кусты и одно капустное дерево{31}. Темба не оставляет попыток разглядеть мальчика, который стоит над ним, заслоняя солнце. У мальчика нежная коричневая кожа и шерстяная шапочка на голове. Мальчик наклоняется и поплотней укутывает покрывалом плечи Тембы.

– У меня все тело болит, – говорит Темба.

– Ш-ш-ш, – обрывает его мальчик.

Снимает шапку и прижимает к виску три пальца, как это делают, стараясь унять головную боль. Темба мельком успевает заметить свалявшиеся во что-то вроде зачаточного колтуна волосы, а еще странные выступы на черепе, но тут мальчик снова надевает шапку, шмыгает носом и нервно оглядывается на дом.

– Я Темба. Я живу в Кайеличе, Сайт-Си, дом бэ четыреста семьдесят восемь а.

– О’кей, Темба, не рыпайся, отдыхай.

Темба устремляет взгляд в сторону дома, элегантный абрис которого вздымается над живыми изгородями и стенами сада; смелость дизайна подчеркнута серебристыми оконными рамами и перилами балконов – то ли хромированными, то ли из нержавейки.

– Я это и делаю.

– Ну вот и молодец, – шепчет мальчик с нежной кожей и просвечивающими ушами.

После чего в пять быстрых шагов пересекает двор, подпрыгивает и, цепляясь за стволы двух пальм, перелезает через стену. И все, и нет его.

Следующие несколько дней

Лицо умирающего Гарольда, сложившийся пополам труп Роджера, невидящий взгляд Тембы – все это крутится в голове Луво, словно сменяющие одна другую картинки какого-то жуткого слайд-шоу. Смерть за смертью неумолимой чередой.

Весь остаток воскресенья он проводит в парке «Компаниз гарден», где система дорожек запутанная, как лабиринт; прячется за стволами, хоронится в листве. Там и сям по газонам пробегают белки; вдоль дубовой аллеи рабочие тянут провода: на Рождество здесь загорятся гирлянды лампочек. Интересно, его кто-нибудь ищет? Может быть, полиция?

В понедельник Луво, засев в кустах около гриль-бара, через открытое окно все утро смотрит по телевизору местные новости. Через несколько часов наконец передают: во Вредехуке пожилая женщина застрелила проникшего в дом мужчину. При этом улица, где стоит сообщающий новость корреспондент с микрофоном, та самая, а вот дом другой, дом даже не соседний. На заднем плане видно, что улица перегорожена натянутой поперек проезжей части полосатой красно-желтой полицейской лентой. О старческом слабоумии Альмы корреспондент не говорит и ни словом не упоминает ни Феко, ни Тембу. Сообщников у убитого грабителя вроде как бы и не было. Весь репортаж занимает самое большее секунд двадцать пять.

В квартиру Роджера Луво не возвращается. А лично сам он никому не нужен. Ни Роджеру, который будил его по ночам и запихивал в такси. Ни Феко – а ведь тоже, наверное, мог бы задать пару-тройку вопросов! Ни призракам Гарольда или Альмы. Во вторник утром Луво садится в автобус, доезжает до Дерри-стрит и шлепает оттуда пешком мимо тихих, чистеньких домиков Вредехука, раскинувшегося на склоне Столовой горы. Перед домом Альмы стоит голубой автофургон, дверь гаража распахнута. Гараж абсолютно пуст. Ни «мерседеса», ни связанных с машиной и хозяйством причиндалов. Вывески о продаже дома тоже не видно. Свет всюду выключен. Полицейскую ленту еще не сняли. Пока он стоит у канавы, в окне появляется темнокожая женщина, ходит там, что-то пылесосит.

Тем же вечером Луво продает картриджи с памятью Альмы перекупщику по прозвищу Кочан. На зов Кочана из-за деревьев появляется красноглазый подросток и принимается их проигрывать на ветхого вида стимуляторе памяти. Процесс проверки занимает больше двух часов.

– Да, настоящие, – подтверждает наконец подросток, и Кочан, сперва окинув взглядом Луво с головы до ног, предлагает ему три тысячи триста рэндов за все оптом.

Луво пересчитывает на дне рюкзачка картриджи. Их шестьдесят одна штука. Крохотные сколки одной жизни. Спрашивает перекупщика, не продается ли у него проигрыватель вместе с замызганным, побитым шлемом, но Кочан лишь ухмыляется и качает головой.

– Он стоит столько, сколько тебе не наскрести за всю жизнь, – говорит он и застегивает сумку.

После этого Луво через «Компаниз гарден» возвращается к Музею Южной Африки, там стоит в зале окаменелостей, щупает деньги в кармане. Заглядывает в каждую витрину. Брахиопод{32}, атлантическая «бумажная» мидия, болотная улитка. Хвощ, печеночный мох, семенной папоротник{33}.

Снаружи начинается мелкий дождик. По залу проходит служитель и, ни к кому не обращаясь, напоминает, что музей скоро закрывается. Заходят двое туристов, беглым взглядом обводят зал и исчезают. Скоро в зале не остается никого. Луво долго стоит, смотрит на горгонопсию. У животного был относительно небольшой череп, скелет поставлен так, что оно как бы припало на задние ноги; пасть, полная огромных собачьих зубов, разинута.

На рынке, раскинувшемся по всей площади Гринмаркет-сквер, Луво покупает следующие вещи: зеленый вместительный рюкзак, девять буханок белого хлеба, шабер для соскребания краски, молоток, сетку апельсинов, четыре двухлитровые бутыли воды, флисовый спальный мешок и толстую стеганую красную куртку с надписью на спине «Kansas City Chiefs»{34}. Купив все это, он остается с девятью сотнями рэндов в кармане, и больше у него на всем белом свете нет ничего.