Эльвира Ватала - Любовные утехи русских цариц

• Название: Любовные утехи русских цариц
• Автор: Эльвира Ватала
• Издательство: ЭКСМО-Пресс, ЭКСМО-МАРКЕТ
• Жанр: История
• Год: 2000
• ISBN: 5-04-004137-3

В «собранье пестрых глав», героями которых стали царствующие особы России и Европы, автор книги сумела детально описать быт и нравы повседневной жизни великих людей: Иоанна Грозного, Анны Иоанновны, Екатерины II, Людовика XIV, Марии Медичи, королевы Англии. Люди далеких эпох предстают перед нами в опочивальне, в бальной зале, за карточным столом, на царском троне, во всем многообразии человеческих пороков и достоинств.

Издано в авторской редакции

---

А пока Бирон — власть и сила первостепенная и богач несметный. Он даже фаворита Екатерины II князя Потемкина по богатству перещеголял! Чего только у него нет! И поместья в Митаве, Либаве и Виндаве. Драгоценности и 14 миллионов наличными деньгами. Туалеты у него были из чистого золота, драгоценными камнями украшенные. Его рябая жена Бенинга надевала платье стоимостью в десяток хороших деревень, пышность его двора спорила с царскою. После смерти Анны Иоанновны он возымел наглость стать регентом при малолетнем Иване Антоновиче, но Анна Леопольдовна, мать младенца, сама претендующая на русский престол, Бирона арестовала, к смертной казни приговорила, но вот исполнить ее не успела. Ее самое с престола турнули и выслали. Елизавета Петровна, которая вообще отменила в России смертную казнь, заменила ее Бирону на ссылку в Сибирь, за 3000 верст от Петербурга. И прозябать бы там Бирону всю оставшуюся жизнь, если бы Петр III не вернул его в Петербург, а Екатерина Великая в 1763 году вернула ему княжеские права в Курляндии. И умер он в 1772 году, оставив двух сыновей и дочь. Один из сыновей очень был похож на Анну Иоанновну и получил от Петра III чин генерал-майора гвардии.

Но все это после совершится, а пока же Бирон, идя навстречу вкусам Анны Иоанновны, решил русский двор самым пышным в Европе сделать и значительно европейцев в этом деле перещеголять, и чтобы еще пуще царицу от государственных дел отвлечь, такие увеселения устраивал, что до сих пор историки и писатели успокоиться не могут. О ледяном доме Анны Иоанновны небось слышали! А особенно мастер на такие описания русский писатель Лажечников в этом преуспел. Но и он не был в состоянии передать это ни с чем не сравнимое скоротечное произведение искусства, с помесью небывалого сумасбродства, размаха и фантазии. Но пока эпоха пышности царицыного двора наступит, все-таки Анна Иоанновна от однообразия скучала. Эта натура, соединившая в себе грубые нравы матери Прасковьи и некоторую изысканность немцев, больше всего на свете любила самые что ни на есть простые русские удовольствия. Изысканность для проформы оставляла, увеличив до немыслимого количества штат придворных. Тут и образованные придворные фрейлины, и служки с затейливыми языческими должностями: альковные дамы, постельные, чесальщицы пяток, девки, в обязанность которым вменялось стричь ногти не только императрице, но также Бирону и его семейству. Но самое главное, Анна Иоанновна сильно развила институт шутов и шутих при дворе. Но они, эти шуты, при ней совершенно утратили ту роль, какую играли раньше, особенно при Петре I, когда становились чуть ли не государственной оппозицией, направляя остроту своего языка на критику всего отсталого, старорусского. При Анне Иоанновне это была домашняя челядь, единственная цель которой — развлекать и смешить свою хозяйку. Какой-то историк справедливо заметил, что русские царицы правили государством, как помещик в своем поместье, только этим поместьем была Россия. Сама Екатерина Великая называла Россию „моим маленьким хозяйством“. „Как вам нравится мое маленькое хозяйство?“ — говорила она. Да, это так. Хозяйка в своем поместье не отказывает себе в малейшей даже прихоти. Она дома, среди челяди — бог и царь. Жизнь дворовых была подчинена одному: угождать барам. Все слуги, начиная с царских и кончая слугами простых дворян, вынуждены были беспрекословно подчиняться хозяину. При этом развивались лесть, наушничество, страх, ведь жизнь простого человека целиком зависела от характера господина.

Екатерина Великая никогда не позволяла себе унижать своих слуг или относиться к ним пренебрежительно. Она всегда со всеми была неизменно приветлива и любезна. Свое плохое настроение, что, впрочем, у нее редко бывало, на слугах не срывала и не выставляла на всеобщее обозрение. Но она исключение. Как правило, царственные особы не упускали случая свое плохое настроение сорвать на слугах. Ругались, не стесняясь в выражениях, таскали за косы или волосы, били по щекам. Особенно любила ругаться Елизавета Петровна, которая, по красочному определению одного из хроникеров, делала это, „как русский извозчик, с примесью слов французского сапожника“.

Один из историков рассказывает такую историю: „У Петра I была любовница Авдотья Ивановна Чернышева. Замечательная рассказчица. О ней Петр говорил: „Бой-баба!“ Потом ее очень полюбила Анна Иоанновна. Однажды у Чернышевой затекли и опухли ноги, она не могла стоять. А рассказывать при Анне Иоанновне надо было стоя. Благодетельная государыня сжалилась над своей рассказчицей и, заметив, что Авдотья Чернышева совершенно изнемогла и с трудом держалась на ногах, сказала ей: „Ты можешь наклониться и облокотиться об этот стол. Служанка заслонит тебя, и я не буду видеть твоей позы“.

Шуты при царском дворе были своего рода постоянным развлечением, без которого не обходилась ни одна торжественная церемония, ни одно гулянье, не говоря уж о повседневной жизни. Эта постоянная клоунада присутствовала во всех дворцах. Исключением из этого правила была только царица Елизавета Петровна, которая шутов терпеть не могла, при дворе их не держала, предпочитая маскарады с переодеванием и прочие балы. Она вообще не любила насмешек и грубых шуток, чего всегда требовалось от шутов. И даже высокообразованная Екатерина Великая имела шутов при дворе, правда, в несколько более изысканной форме. Лев Нарышкин, дворянин, любимый шут, развлекал государыню в последнюю ночь перед ее смертью, нарядившись в уличного торговца, у которого царица покупала вещи. И поскольку язвительный, остроумный и не лишенный актерского дарования Лев Нарышкин был во всеоружии своих шутовских чар, стараясь угодить, Екатерина смеялась до слез, что на ночь вообще-то вредно, под утро почувствовала жестокие колики и скончалась.

Так что начиная от домостроевских времен шуты были необходимым атрибутом царского двора. „Сам Петр I бывал всегда окружаем этими важными чинами. В извинение слабости, веку принадлежавшей, надобно, однако, сказать, что люди эти, большею частью дураки только по имени и наружности, бывали нередко полезнейшими членами государства, говоря в шутках сильным лицам, которым служили, истины смелые, развлекая их в минуты гнева, намекая в присказочках и побасенках о неправдах судей и нерадивых чиновниках“, — писал современник. Шуты обязаны были быть остроумными и обладать не только актерским талантом, но хорошо пародировать известных лиц.

П. В. Нащокин писал: „Потемкин, не любивший шутов, слыша много о затеях Ивана Степановича (шут при Екатерине II. — Э. В.), побился об заклад с моим отцом, что Дурак его не рассмешит. Иван Степанович явился, Потемкин велел его привести под окошко и приказал себя смешить. Иван Степанович стал передразнивать Суворова, угождая тайной неприязни Потемкина, который расхохотался“.

Его любил Павел. Шутки его нравились государю. Однажды царь спросил его, что родится от булочника: „Булки, мука, крендели, сухари“, — отвечал Дурак. „А что родится от графа Кутайсова?“ — „Бритвы, мыло, ремни“. — „А что родится от меня?“ — „От тебя, государь, родятся бестолковые указы, кнуты, Сибирь“. Его схватили, посадили в кибитку и повезли в Сибирь“[105].

Шуты с честью должны были выходить из любой затруднительной ситуации, особенно если попадали в нее по своему собственному легкомыслию. Так, во время царствования Павла I шут Вакель неосторожно побился об заклад (причем ставка была очень высока), что на официальном приеме подойдет и дернет царя за косу. Можете себе вообразить, дорогие читатели, что ждало шута за такую дерзость, если его коллегу за дерзкие слова упекли в Сибирь? Спорщики, заключившие большое пари, были уверены в своем выигрыше. Но каково же было их изумление, когда на одном из парадных приемов на виду у всех Вакель растолкал придворных, подбежал к императору и дернул его сзади за косу. Император в гневе обернулся. Почтительно сняв шляпу и наклонившись, Вакель что-то шепнул императору, и, к удивлению наблюдавших спорщиков, тот не только не заключил наглеца в кандалы, но любезно пожал ему руку. Конечно, изумлению проигравших спорщиков не было предела.

А Вакель долго никому не рассказывал о тех магических словах, которые он шепнул императору: „Ваше величество, коса лежала криво и я дерзнул поправить, чтобы молодые офицеры не заметили“. — „Спасибо, братец“, — ответил царь»[106].

Да, цари шутов любили. Но для царицы Анны Иоанновны шуты были прямо идефикс какой-то. Их разыскивали по всей России, привозили во дворец, где они составляли особую касту в окружении императрицы с соответствующими правами, привилегиями и обязанностями. Обязанности, прямо скажем, были несложными, но очень даже непростыми: каждый день находить для царицы новые развлечения. Никого не критиковать, а токмо скоморошничать. Но дальше, кроме драк и умения тузить друг друга, их воображение не шло, тогда Анна Иоанновна приказывала им становиться к стене и одному из них бить всех по поджилкам, пока они не падали от боли на землю. Ну, конечно, во избежание подобных наказаний (кому же охота битым быть!), шуты старались вовсю, на худой конец просто садились в корзины и размахивали руками, кудахтая, изображая наседок, когда Анна Иоанновна мимо проходила, мрачно на них поглядывая.