Эльвира Ватала - Любовные утехи русских цариц

• Название: Любовные утехи русских цариц
• Автор: Эльвира Ватала
• Издательство: ЭКСМО-Пресс, ЭКСМО-МАРКЕТ
• Жанр: История
• Год: 2000
• ISBN: 5-04-004137-3

В «собранье пестрых глав», героями которых стали царствующие особы России и Европы, автор книги сумела детально описать быт и нравы повседневной жизни великих людей: Иоанна Грозного, Анны Иоанновны, Екатерины II, Людовика XIV, Марии Медичи, королевы Англии. Люди далеких эпох предстают перед нами в опочивальне, в бальной зале, за карточным столом, на царском троне, во всем многообразии человеческих пороков и достоинств.

Издано в авторской редакции

---

На какое-то короткое время царица серьезно влюбилась в Ивана Шувалова и очень ревновала этого молодого легкомысленного человека к своим фрейлинам. В пятидесятые годы Елизавета преследовала женщин различными следствиями и судебными процессами, сама читала их показания, надеясь найти следы измены Шувалова, и во всем обвиняла бесстыдных баб, совративших ее фаворита. Конечно, много здесь было надуманного из-за больного воображения Елизаветы.

В 1753 году у Елизаветы родился ребенок — девочка, поговаривали, что отцом был Шувалов. Впоследствии она будет известна как княжна Тараканова (мы вам о ней еще расскажем, дорогой читатель!). Конечно, соломенный любовный огонь Елизаветы Петровны скоро погаснет и пожаром разгорится в ином фаворите, но к Шувалову она на всю жизнь сохранила и доверие, и теплое чувство. Когда умирала, буквально за несколько часов до своей смерти вручила Ивану Шувалову ключ от своей шкатулки, заявив, что все, что он найдет в ней, принадлежит ему. Но честный Шувалов, хотя и нуждался в деньгах, не осмелился присвоить себе содержимое шкатулки, передал ключ Петру III, и тот, к своей нескрываемой радости, обнаружил в ней 300 000 дукатов. И, наверное, за это горячо полюбил Шувалова. Историки рассказывают: «Иван Шувалов пережил, конечно, императрицу и наряду с Разумовским очень скорбел о ее смерти. Однажды за обедом, на котором присутствовал Шувалов, стали говорить об умершей императрице, у Шувалова показались слезы на глазах: „Не плачь, — сказал ему Петр III. — Не ищи печали в прошлом, которого нельзя воротить. Императрица любила тебя, и ради ее памяти ты всегда будешь иметь во мне друга“»[152].

Да, любила и ревновала Елизавета Петровна Шувалова, что вообще-то у нее редко бывало. Но безумно ревнуя Шувалова к фрейлинам своего двора, Елизавета Петровна сама очень скоро к нему охладевает, влюбившись в кадета Никиту Бекетова, время от времени у себя в кадетском корпусе играющего на подмостках самодеятельного театра.

Уж что-что, а театр Елизавета Петровна очень любила, и ей нравилось в своем императорском театре исполнять роль костюмерши и гримерши. Раньше женские роли исполнялись мужчинами, и царица собственноручно одевала молодых людей в женские наряды и раскрашивала им лица. Сначала ее постоянным «клиентом» был актер Свистунов, но к нему эротических желаний у Елизаветы не возникало, хотя сексопатологи твердят, что это средство, переодевание мужчин, очень даже возбуждает. Недаром, чтобы усилить пикантность своих пиров эротическим элементом, Генрих III появлялся на них в женской одежде, с ниткой жемчуга на глубоко оголенных плечах, в окружении обезьян и попугаев, а внизу на ложе лежали его фавориты, накрашенные и намазанные, одетые в накрахмаленные женские туники, а прислуживали им дамы в мужских одеяниях, среди которых выделялись мать короля — шестидесятилетняя, постаревшая Екатерина Медичи — с дочерью, королевой Марго, в бархатных мужских костюмах двух цветов.

Елизавета Петровна, хотя сама часто любила гусаром или казаком перед подданными выступать и для этой цели держала у себя в гардеробной целую коллекцию мужских костюмов, от генеральского мундира до пажеской ливреи, наряжая актеров в женские одежды, никакой специальной эротической тяги не испытывала. Артист Свистунов мог спокойно подставлять ей свои губки для накрашивания, пока царица не увидела прекрасного, как бог Адонис, спящего на сцене Бекетова, кадета, играющего в театре. Он спал, устав от репетиций, прямо на сцене. Потом будут говорить, что счастье к нему во время сна пришло в образе императрицы, удостоившей его своим милостивым вниманием. И вскоре он, с места в карьер, по пословице «куй железо, пока горячо», оказался на главных ролях не в кадетских спектаклях, душещипательных трагедиях Сумарокова, а в постели императрицы. Елизавета переодевает его в военную форму: сначала дает ему звание сержанта, через три месяца — уже подполковника, а вскоре он становится генерал-адъютантом у Разумовского. «А ну-ка, с чужого коня», — освобождай место, Шувалов. И тот подвинулся вежливо — пожалуйста, ложитесь, ваше новоиспеченное превосходительство, еще в тепленькую царицыну постельку, я подожду… И Шувалов, схватив в охапку свои нехитрые пожитки, из дворца ретировался, уступая место новому фавориту. И неизвестно, сколько бы времени продолжалась у этой горячей женщины скоропалительная любовь, если бы не тот же Шувалов… Юному, неопытному Бекетову поостеречься бы опасного соперника, значительно его умом превосходящего и с самим Ломоносовым дискутирующего. И вот мудрый экс-фаворит давай хвалить беленькое и нежненькое, как у херувимчика, личико Бекетова, а чтобы еще белее и красивее стало, предложил ему какой-то дрянной мази, от которой все лицо фаворита покрылось сыпью. По дворцу был пущен слух, что Бекетов заболел дурной болезнью. Этого, конечно, не могла вынести императрица, заботящаяся о чистоте своего тела. Она срочно покидает Петергоф, запретив любовнику следовать за собой. Ему дают официальную отставку с беспощадной резолюцией — «за неприличное поведение». И с поникшей стыдливо головой, но сохранив за собой чин полковника и подаренные царицей драгоценные перстни, Бекетов убирается восвояси. Ну, конечно, Шувалов горячо поблагодарил родственницу, жену своего родного брата Марфу Егоровну Шепелеву, которая, будучи наперсницей Елизаветы Петровны, этот поганый слух о заразной болезни Бекетова распространила. И, бормоча, что, дескать, «не все коту масленица», Шувалов возвратился во дворец и даже в те самые покои, в коих раньше обитал фаворит «неприличного поведения». Конечно, как нам думается, произведя предварительно хорошую там дезинфекцию.

Но печально закончившаяся на альковном поприще карьера Бекетова не кончается на поприще служебном. При Петре III он был произведен в генералы, а при Екатерине Великой назначен астраханским генерал-губернатором и доказал, что силен и мудр на службе государственной, особенно в административных делах.

Теперь делить между собой ложе императрицы стали два фаворита — Разумовский и Шувалов, живя дружно и мирно и сцен ревности не устраивая, что само по себе уже было явлением знаменательным, ибо на протяжении истории человечества такое случалось нечасто. И уже описанные нами «любовные треугольники» в этом отношении представляли собой доброе исключение из общего правила. А так дерутся между собой соперники и соперницы, и все. Трагедии, достойные Шекспира, разыгрывались. В какую страницу истории ни глянешь, ужас, что творится: и травят их, соперников и соперниц, и мечами колют, и еще поужаснее казни выдумывают на почве этой самой ревности.

Нет гармонии между соперниками, хоть ты тресни. А особенно такой дикой ревностью страдали гомосексуалисты, когда их любимый не с женским полом страсть свою удовлетворял, а с мужчиной, да еще и кастратом. Вы поглядите только, дорогой читатель, что творилось на «походном» дворе Александра Македонского? Там пятнадцатилетний персидский мальчик Багоас, вовремя кастрированный и хорошо наученный любовным практикам при дворе персидского царя Дария, перенес свое умение на самого Македонского, а поскольку тот не сторонился этих с точки зрения тогдашней морали постыдных склонностей, их ночи были весьма упоительны и весьма унижали разъяренную жену Македонского Роксану. Почему-то ее муж предпочитал чаще не у ее ложа пребывать, а делить его с Багоасом. Выслала она своему сопернику огромную чашу отравленных сладостей, будто от Македонского подарок, а Багоас эту белыми нитками шитую хитрость живо разгадал, пса своего теми сладостями накормил, а когда тот издох, донес обо всем Александру Македонскому. Ну, тот убивать жену не стал, поскольку по-своему ее все же любил, взял только у своего слуги бич, поскольку своего не имел. Ни коня Буцефала, ни любимую собаку никогда в жизни не ударил, а жену тем бичом отпорол хорошенько и строго-настрого наказал до самой смерти позабыть эту привычку лишать жизни возлюбленных мужа. Ну, Роксана слово сдержала. До самой смерти Александра Македонского никого не отравила, а когда в возрасте 33 лет муж умер от глупой болезни — горячки и, стало быть, снял с нее данное слово, она живо призвала вторую жену Александра Македонского Статейру в Вавилон и приказала убить ее.

А персидский мальчик Багоас, красоты необыкновенной, из-за которого Роксана получила единственные в своей жизни и очень болезненные розги, и сам замышлял убийство. Хотел убить второго любовника Александра Македонского Гефастиона и все дни и ночи, свободные от любовных утех, продумывал, как его лучше жизни лишить: то ли отравить, то ли мечом голову отрубить, то ли в какую водицу спихнуть. Но пока он планы убийства вынашивал, Гефастион своей натуральной смертью от брюшного тифа умер к величайшей радости Багоаса и к величайшему горю Александра Македонского.

Да, дорогой читатель, что ни говори, а ревность — величайшая сила! И мир она в отличие от другой силы никогда не спасала и не спасет, а угробит — сколько угодно! Это деструктивная сила, губительная во всех отношениях, ибо рождает ненависть и месть — весьма низменные чувства, так отличные от учения Христа, который наставлял всех любить и жаловать. Но неймется мужикам и бабам — ревнуют, и все! И даже женщины, как нам кажется, пуще мужчин!