Вениамин Вахман - Проделки морского беса

• Название: Проделки морского беса
• Автор: Вениамин Вахман
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1969

Юный фенрих флота российского Близар Овчина-Шубников и не ведал, что судьба готовит ему столько испытаний. Не единожды пришлось ему одолевать разбушевавшееся море, действовать клинком и пистолетом в баталиях на суше, вступать в поединок с хитроумными шпионами иезуитского ордена. Труднее всего оказалось разоблачить коварного морского беса, чьи проделки поставили в тупик даже Адмиралтейц-коллегию Петра I. Но сметливый и отважный воин и тут не посрамил чести россиянина.

---

Несмотря на солидную комплекцию, он легко выпорхнул за дверь.

Писец пододвинул Елизару табурет.

— Садись, господин мичман, — разрешил Огарков. — В ногах правды мало. — И для наглядности хрустнул ревматическими суставами.

Брюс неторопливо водрузил на короткий нос очки, пристально посмотрел на Елизара. Лицо его было по-прежнему невозмутимым и грустным.

— Любопытно мне, — сказал он медленно, стараясь тщательно выговаривать слова, — какое явление натуры могло произойти? Мы низших корабельных служителей, матрозов да урядников, тоже поспрошали. Все твердят одно: расперло, мол, и все… Какого морского беса ты погрузил в трюм? Может, хотел тайно провезти какую заморскую живность размером со слона элефанта? Ведь ты ведал погрузкой?

Елизар помотал головой.

— Никакого чудища я не брал и не видывал. Погружено в крюйт-камеру пороха три бочки да ядра к пушкам. Ну это, сами знаете, зачем! Порох добрый, шведский. А еще премьер-майор Логинов дал приказ погрузить столько всего разного: и мушкеты, и пистоли, и палашные клинки, и позумент на шляпы, и букна, и всего, всего, — что я, признаться, не знал, как все уместить. И тогда господин премьер-майор наняли моряка, званием стивидор, али сюрвейер, точно чин не припомню. Тот немчин на гружении судов руку набил. Я с матрозами хотя чинил такелаж, палубы, но за всем приглядывал. И за погрузкой тоже, без меня немчин ничего не грузил. А вот что вверх гружено, что вниз, какую кладь в какой трюм клали, это евонное дело было.

Огарков и Брюс переглянулись.

— Ну что ж, господин офицер, поступлено умно. Так и надобно поступать. Когда сам чего не знаешь, у сведущего человека поучиться не стыдно.

Елизара отпустили. Придя в свою камору, он немало удивился, увидев кого-то, сидящего на койке. Человек сидел спиной к свету. При входе Елизара вскочил, кинулся к нему, схватил за щеки, чмокнул.

— Акимка! — Елизар прижал друга к себе. — Ой, Акимушка, сердешный!

Аким с трудом высвободился.

— Пусти, медведь, ребра поломаешь офицеру конной пехоты! Мне с неделю назад сам царь вон какой фонарь под глазом повесил. Гляди!

Аким повернулся к свету. Левый глаз действительно запух, под припухлостью рдел разными цветами, от вишневого до легкой желтизны, здоровенный синячище.

— Пошто он тебя? — удивился Елизар*

— За побег от морского дела к конскому! Александр Данилыч Меншиков. верно, шепнул за меня словечко, ведь они с моим батей в кумпанстве. Вот царь и вызвал. Как, говорит, ты такой-сякой посмел? Обскажи мне весь такелаж линейного корабля. Ну, я начал прытко, а потом заврался. Тогда, говорит, обскажи мне галеру! Я и тут чегой-то перепутал. Царь был хмельной, сердитый! Как приложит мне своей царственной десницей, так я за дверь улетел. А назавтра на ученье пришел глядеть и похвалил за лихость. Я на ходу платок с земли подхватил. А уж эскадрон у меня ходил, всем иностранцам на загляденье. Вот и оставлен я в драгунах, а проще в конной пехоте, потому что мы и пехота тоже. Ой, да что я про себя, да про себя!..

Аким запустил руку за пазуху, достал сложенную записку, припечатанную зеленым сургучом.

— На, получай, от польской твоей Анютки. Брата своего, пана Михала, в живых не нашла. Дозналась, что умер он от тифуса, когда ехал к персам. Стоит твоя любушка у капитана Огаркова, дружбу завела с его дочерьми, ну, водой не разольешь! И все о тебе тревожится, даже слезы льет: как мой пан, морской хоронжий, #сйвет- поживает? Где он? Помнит ли свою Анельку?

Елизар вспыхнул от нечаянной радости, кинулся с запиской к окну, развернул. То, что писала сама Анелька, разобрать было сложно, хоть и писано русекими буквами. А остальное выводила ка- кая-то другая дева. Ничего особенного в записке не было, девичья скромность не позволяет говорить о том, что на сердце лежит. Одно понял Елизар, что любит его польская панна. Не только не забыла, но считает вроде как самым близким человеком. Из-за него и осталась в Питерсбурхе, будет ждать-дожидаться своего коханого.

Глава 18 ОСТАВИТЬ В ПОДОЗРЕНИИ

Адмиралтейский суд медленно, но упорно продолжал продираться сквозь дебри непонятного, чтобы докопаться до истины. Для честолюбца Кикина важнее всего было найти виноватого и наказать его по всей строгости морского артикула.

Главный виновник, капитан Иоганн Тыш, и не отрицал своей вины. Он призвал лютеранского пастора, заперся с ним и долго исповедовался в грехах. Грехи у Тыша были немалые, случалось ему есть скоромное в постные дни, случалось дремать в церкви во время богослужения. Будучи однажды в голландских колониях, тайком ходил вместе с другими матрозами в языческое капище — глядеть, как танцуют индийские девчонки жрицы.

Пастор глубокомысленно хмурился, осуждающе качал головой. Но грехи эти признал прощенными: надо только побольше денег пожертвовать на лютеранскую общину,

Яков Брюс, фактически забравший все следствие в свои руки, усердно изучал судовые документы. На счастье, Елизар, покидая каюту, прихватил из шкафа кованую укладку со шканечным журналом и прочими важными бумагами. За свою ученость Яков Вилимо- вич Брюс слыл в народе чернокнижником, но, несмотря на это, что-то не больно верил он в чудеса, а вое доискивался какого-нибудь понятного объяснения совершившегося.

При журнале нашлась подробная опись всех грузов, заверенная интендантской печатью, и даже нечто вроде чертежика, грубо набросанного рукой Елизара, где он пометил, куда, в какой трюм или чулан клали различные вещи.

Разглядывая чертеж, Брюс стойко выдерживал нападки Огар- кова.

— Не туда глядишь! — яростно вопил Огарков, тыча в чертеж кривым пальцем. — Вот тута есть погибель! Глядь, помечены бочки с пивом и полупивом и с квашеной капустой. Сие есть опасный груз!

Яков Брюс равнодушно отодвигал мешавший ему огарковский палец*

— Не шуми, Федор. Пиво и полпйво запасены против цынги, именуемой скорбутом, и притом уложен сей опасный груз в корме. А пучить флейт начало с носу. Давай глядеть, что в носу, в носовом трюме. Мука — раз. Горох — два. Бобы…

Огарков выразительно вздохнул.

— Вот уж, действительно, страшная кладь. Как это нас с тобой, Яков Вилимович, до сего времени не разорвало, почитай каждый день едим пироги,

— Господа адмиралтейцы, — прервал спор Кикин. — Замолкните малость. Ответствуй, господин мичман, по всей правде — знал ли ты злодея, вора и пакостного лазутчика JIex-Кружальского?

— Бонифатия! — Елизар сжал кулаки. — Попадись мне этот аспид, змея подколодная, собственными руками я б его задушил! Бо- нифатьку-то я хорошо знаю.

Кикин сосредоточенно кивал париком, слушая рассказ Елизара.

— Во-во… Армейский обер-гевалдигер Федька Павлов про то ж пишет.

Вельможный Кикин, хоть Федькой именул, рад был на место поставить простого подьячего, выбившегося в полковничий ранг. Затем стал читать вслух из присланной бумаги:

— «Дознано, что сей Бонифатька Лех-Кружальский точно проник в купецкий гильденхауз, дом старшей гильдии, чтоб впустить туда грабителей, дабы возбудить неудовольство против честных россиян. Мол, они учинили грабеж самых богатых купчишек. Дознано также, что Бонифатька со товарищи имел злое намерение поджечь и учинить взрыв на пороховых мюльнях. А когда он в сем злодейском намерении преуспеть не сумел, то перебежал к ^свеям в крепость, дабы поднять в них павший дух раскрытием российских военных тайн. Сей Бонифатька подсудобил своего Иисусова воина, Ганса-Карла, для гружения военного флейта «Диамант» флота российского. Как тому Гансу-Карлу его воровской и злодейский умысел совершить удалось, пока не дознано, ибо обе означенные персоны покеда пребывают в нетях и не изловлены. Выяснено, что в цеховых списках мореходов и морских служителей славных торговых городов Гамбурга, Любека и Бремена никакого человечишки но имени Ганс-Карл не значится. Прозвание то не есть его настоящее имя, а обманная выдумка».

Кикин бросил на стол бумагу,

— Вот, господа морской суд, что пишет нам Федька Павлов. Выходит, обмишурили сего господина мичмана и капитана Тыша лихие иезуиты. Но и сам обер-гевалдигер тоже хорош. После сдачи Штейнбока приказал никого из пленных не отпущать, нарочно привез людишек, которые того Бонифатьку знают в лицо. Всю крепость обыскали, никого не нашли. А оный Бонифатька, как потом установили, все время прятался в рыцарском камине в старой башне.

А тот камин такой, что в его с конем въехать можно. Охо-хо!.. Вот и въехали…

Он вздохнул.

— Ты-то как, Елизар, на тую башню забрался? Расскажи.

Елизар начал рассказывать, как брели по воде, как прислонили

лестницы и по ним на барбикан залезли мушкетеры и гренадеры и стали швырять гранаты с зажженными фитилями. Шведы от сей неожиданной диверсии растерялись, повернули против них резервы. А это только и надо было.