Валерия Калужская - Магиум советикум. Магия социализма (сборник)

• Название: Магиум советикум. Магия социализма (сборник)
• Автор: Валерия Калужская
• Издательство: ЛитагентСнежный Ком9ebea33f-2a93-102a-9ac3-800cba805322
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-904919-94-8

Что было бы, если бы Советский Союз возник и развивался в фэнтезийном мире, мы уже видели. А если наоборот? Социалистическая магия вместе с индустриализацией, оттепелью, суровой поступью рабочего класса и прочими прелестями полузабытой Утопии – СССР на вершине могущества, достигнутого не только танковыми армиями и РВСН, но и магической силой?

Интересно?

Авторы сборника попробовали представить, что именно может стать началом расцвета и что – получиться на выходе, под занавес советской эпохи: нечто вроде «Хранителей» с советским вариантом Доктора Манхэттена или все-таки всемирный НИИ Стругацких как вариант. А чтобы не ограничивать творчество, составители решили заранее проработать концепт, поместив еще не написанные рассказы в два взаимоисключающих раздела: Светлая сторона соцреализма и Темная. Разумеется, они враждуют, но не в рамках одного текста, а в границах общей идеи. Каждый из участников показал победу той или иной Силы в максимально реалистичной и правдоподобной манере. Какая стратегия оказалась выигрышнее – позитивная и светлая или мрачная, оккультная, темная? Кто победил?

Решать вам, читатель.

---

Успех с установкой отмечали допоздна и допьяна, хотя многим и не лез кусок в горло: расстрелы – дело привычное. Сегодня – ты, завтра – тебя. Но если так, если узнают, что у пламенного чекиста на самом деле внутри… Хотя, чего уж тут, мертвые сраму не имут.

Не спали, разбуженные шумом заключенные, гадая, чего же эти ироды изобрели народу своему на погибель. Сходились на том, что добра ждать не надо. Хоть одним словом, хоть четырьмя буквами выходило одно – жопа.

* * *

Окрыленный успехом, товарищ Фирсов сел писать докладную записку.

Начал издалека, с разгрузки тюрем от контингента первой категории, то бишь приговоренных к смертной казни. Стал расписывать, как трудно расстреливать людей десятками – шумно, грязно. Если много расстреливать, как не становись – всё равно кровью заляпает или мозгами чужими. А ведь еще надо что-то делать с трупами, хоронить. А это расход человеко-часов, газолина для машин.

Была мысль перерабатывать убитых на удобрение для колхозных полей. Но и это не выход. Далее Фирсов расписывал расчудесное изобретение, напрочь лишенное недостатков предыдущих методов.

«…

Французская революция дала свое орудие – гильотину, – писал он далее, войдя во вкус. – Так пусть же наша революция даст свою смерть, легкую словно дыхание мотылька, и, вместе с тем, казненный пусть обществу послужит.

И пусть от одного ликвидированного прибыль невелика, но в масштабах страны…»

Фирсов задумался, зачеркнул последнее слово, вывел вместо него «Родины», продолжил:

«…в масштабах всей Родины это даст выгоду в сотни тысяч рублей».

Переписав записку начисто, Фирсов отправил ее в Наркомат и стал ждать ответа.

Но, как оказалось, поспешил с докладом.

* * *

Обнаружилось это на бабушке-монашеньке с трясущимися руками, под сто лет возраста. Запозднилась она на встречу к своему Господу, вот и решили чекисты обоим подсобить. Внутри старухи оказался металлический прут, да такой, что ни один напильник не берет. Проверили и ахнули – чистый осмий.

Арестовали последнего в городишке нерасстриженного батюшку, поместили в установку. Вышел из попа небольшой молитвослов, в окладе, украшенном чистейшими, хоть и крохотными диамантами.

Взяли ночью бывшего дворянина, который ныне заведовал крошечной библиотекой при картонажной фабрике. Выпал из того томик стихов Киплинга да тетрадочка со стихами, видимо, собственного сочинения.

Товарищ Фирсов туго задумался, сходил на фабрику, провел беседу с тамошним комсомольским активом. Сказал: нужны добровольцы во имя дела Ленина-Сталина. Дело опасное, однако же благодарность партии и народа будет безмерной. Все как один вызвались для дела. Чекист отобрал троих с биографией просто идеальной: рабоче-крестьянское происхождение, школа, спорт, комсомольская работа. И выросли они уже в Советском Союзе, и другой такой страны не знали…

Вошел первый. Получился бубен да кусок красной ткани.

От второго остались бич и колокольчик.

Фирсов калился и, вызвав очнувшегося Юрчука, орал на него, обещал стереть в порошок, если он сей же момент не исправит поломку. Юрчук проверял заклинания, утверждая, что всё верно, поломки нет.

Своей участи ждал третий комсомолец. Был он ничем не лучше первых двух. Что в нем было? Свисток?

Собирался было Фирсов изобретателя в камеру впихнуть, но после махнул рукой, отпустил последнего добровольца, а Юрчука велел вернуть в камеру.

А после – напился.

* * *

– А дальше что было? – спросил Фирсов.

– Ничего. Уехали они, – ответил дежурный.

В запое Фирсов был недолго, каких-то три дня. Но за это время произошло многое. Из Москвы, взметенные докладным письмом, прибыли люди в больших званиях и в штатском. Осмотрели и пьяного руководителя управления, и установку в подвале, ознакомились с тем, как использовалось новое смертельное приспособление. Затем нашли изобретателя, попытались Фирсова протрезвить. Только из последнего ничего не вышло, и столичные гости укатили к себе. Юрчука отправили под конвоем – но в мягком вагоне в сторону столицы. Однако установку отчего-то оставили, впрочем, опечатав входной люк колокола.

Порой Фирсов спускался к безжизненной установке, гладил хлад ее металла. Привычно много думал и непривычно много сомневался. Перед глазами стояли прут из осмия и бубен, драгоценный молитвослов и колокольчик. Стихи Киплинга и бич. Где в этом ряду он сам?..

Ну ладно, шут с теми комсомольцами. Они ведь воспитаны Страной Советов. Стали комсомольцами… А кем они могли стать здесь? Дворянами или семинаристами? Не тот строй, это всё равно, что вместо блох у собаки заведутся коровы.

Но у него, у Фирсова, был выбор: мог он слесарить на заводе, но нет же – записался добровольцем в Красную Армию, начал с рядового… Жил на работе не для себя, не о себе думал, когда в Гражданскую поднимался в штыковую, шел на пулеметы… Ну, по крайней мере на один пулемет – у деникинцев тоже патронов было негусто. И ведь не из-за наград он шел в бой. Да и не имелось тогда в Красной Армии наград.

Эх, хорошо бы в эту установку запихнуть белогвардейца. Да где же их сейчас взять? Кто из них двоих был лучше или хуже?

Хотелось как-то измерить общей мерой себя и бывшего врага. Вырвать его сердце, положить на стол рядом со своим, сказать: гляди, я чище, лучше! Ради этого не посмотрел бы Фирсов на высокие печати, сорвал их лишь бы обрести покой. А потом можно и на расстрел. Хотя нет, зачем расстрел…

Фирсов вдруг прикинул – рубильник от установки вполне получится завести под купол колокола, дверь в него прилегает неплотно… Фирсов принялся раздеваться.

Конечно, его кинутся искать, узнают, что из здания он не выходил. Найдут в распечатанной машине… Эх, если б знать, что они найдут. А он так и не узнает, что было у него внутри, к сожалению, а может быть, к счастью.

Зато остальные приходите, смотрите, каким человеком он был!

Николай Немытов Отпуск с выездом на родину

…На теле ран – не счесть,

Нелегки шаги,

Лишь в груди горит —

звезда.

В. Цой. Апрель

Для него – целая вечность. Для других – мгновенье, взрыв.

Когда на корпусе ракеты вспыхнула яркая точка, Трофим сделал шаг, толкнув в плечо стоящего впереди генерала. Кто-то крикнул – тягучий вой, удивленное лицо проплыло мимо, – но дублер уже сосредоточился на огненном шаре, растущем с каждой долей секунды. Не удержать! Две ладони легли ему на плечи – стратег-наблюдатели пришли на помощь. Печать на груди Трофима отозвалась горячей волной.

Огненное гало на корпусе ракеты замерло, дрогнуло и стало нехотя сжиматься. Сейчас остановят старт, закрепят носитель, дадут остыть системам… Работа только началась, и держать придется долго.

– Товарищ?

Ладони стратег-наблюдателей горячи…

– Эй! Товарищ!

Треплют за плечи, словно будят…

– Ваша остановка!

…трудно держать.

– Родниковое!

Трофим содрогнулся, одернул башлык на глаза – профессиональная привычка, – вскочил. Шофер отстранился.

– Просили разбудить, – напомнил он.

– Ага. Спасибо.

Сон еще не отпустил, перед глазами темное пятно – от яркой вспышки. На ощупь нашел сумку, неуверенным шагом прошел к выходу.

Желтый «пазик» с цифрами «56» на лобовом стекле скрежетнул передачей и покатил дальше на Школьное, где станция слежения задрала к небу тарелку космической связи.

Бабки на остановке притихли, близоруко уставившись на незнакомца.

– День добрый, – поздоровался Трофим.

Старушек словно током стукнуло: шарахнулись, вытаращив глаза, принялись креститься.

– Нехристь… нехристь, – пронеслось тихим эхом.

Трофим немного постоял на обочине – шум ветра, переливы жаворонка в высоте и жаркое дыхание июльского солнца, гул машин, идущих к морю в Евпаторию. Реальность. Захотелось скинуть башлык, чтобы острее прочувствовать возвращение. Не стал. Привычка. И служебная инструкция: не то чтобы нельзя – не рекомендуется.

Шагнул на пыльный проселок, вошел в село, млеющее в потоках июльской жары. Позывные «Маяка» возле сельского клуба – туш вернувшемуся на родину. Все на работе, только босоногие мальки несутся горластой стайкой. Впереди белобрысый скривился под рамой взрослого велосипеда, едва удерживает пляшущий в худых руках руль, язык высунул от удовольствия. Трофим улыбнулся, отошел на обочину в пыльный травостой. Словно капля меда упала на сердце, едва сдержал стон. Дома и стены лечат. Вылечат ли?

Самый мелкий пацан в застиранных штанах старшего брата остановился, глянул на чужого дядьку из-под грязной ладони. Вот любопытный! Достал из кармана зеленоватый персик и захрустел, не обтирая ворса.

Трофим поморщился, рот невольно наполнился слюной.