Кальман Миксат - Том 2. Повести

• Название: Том 2. Повести
• Автор: Кальман Миксат
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1967
• ISBN: не указан

Кальман Миксат (Kálmán Mikszáth, 1847―1910) — один из виднейших венгерских писателей XIX―XX веков. Во второй том собрания сочинений Кальмана Миксата вошли повести, написанные им в 1890—1900-е годы: 

― «Голубка в клетке» (1891);

― «Имение на продажу» (1894);

― «Не дури, Пишта!» (1895);

― «Кавалеры» (1897);

― «Красавицы селищанки» (1901);

― «Проделки Кальмана Круди» (1901);

― «Кто кого обскачет» (1906);

― «Шипширица» (1906).

Время действия повестей Миксата «Имение на продажу», «Не дури, Пишта!», «Кавалеры», «Кто кого обскачет», «Шипширица» и «Проделки Кальмана Круди» ― вторая половина XIX века.

Историческая повесть «Красавицы селищанки» посвящена эпохе венгерского короля Матяша Корвина (XV в.). В основу повести легли изустные легенды, бытующие в комитате Фогараш (Трансильвания), где действительно есть село Селище.

Повесть «Голубка в клетке» представляет собой два варианта одного и того же сюжета в разных временных рамках: первая, романтическая, часть отнесена лет на четыреста назад и написана с легкой иронией в духе новелл Боккаччо; вторая, сатирическая, часть, относящаяся по времени действия ко второй половине XIX века, ― в духе реализма.

Все повести, в том числе сатирические, отличаются характерным для Миксата мягким, добродушным юмором.

---

— Спасибо, — простонал господин Дружба, все еще не придя в себя от пережитого волнения.

Был прекрасный летний день, все окрест, пригретое яркими лучами солнца, ликовало. Ветра совершенно не было, ни один листок не колыхался на деревьях, благоухание цветов, которыми был усажен весь двор, обволакивало землю, дивные ароматы словно застыли в неподвижном воздухе, все казалось каким-то неживым, нарисованным или зачарованным.

Только пчелы и осы проявляли все признаки жизни; они гудели, кружились, играли и, опьяненные любовью, припадали к чашечкам роз.

Старик провел господина Дружбу по одной части сада, изобилующей множеством редких растений, к лестнице, которая вела на веранду. По обе стороны веранды были вбиты большие колья и к ним привязано на цепи по волкодаву. Волкодавы одновременно вскочили и стали рваться со страшным рычанием, оскалив на незнакомца зубы.

— Они на цепи, — смеясь, проговорил старый господин (у него была выправка военного), взглянув на перепуганного насмерть Дружбу. — Только на ночь мы отпускаем их на свободу. Пожалуйста, поднимитесь наверх. Это парадный вход. В других дворцах этих кровожадных зверей обычно заменяют каменные львы или кактусы. Но эти лучше, не так ли? Посмотрите на их высунутые красные языки, словно два цветка. Два дрожащих цветка, ха-ха-ха!

Господин Дружба, чтобы обойти одну из собак, левой ногой ступил в пышную растительность. Вдруг кто-то кашлянул у него под ногой. Он оглянулся, но никого не увидел.

— Что это было? — пролепетал он, вздрогнув. — Кто это кашлянул?

— Растение, — ответил мажордом, в котором по произношению можно было узнать поляка, по голосу и потухшему взгляду — пьяницу, по выправке — отставного офицера. — Кашляет, бедняжка, кашляет. Изволите знать, климат. Ха-ха-ха, климат. Кашляют растения.

Господин Дружба удивленно посмотрел на мажордома, заподозрив, уж не привидение ли он, но все лицо его, двойной подбородок, морщинки вокруг глаз дышали таким веселым добродушием, что он был скорее привлекательным, чем отталкивающим.

— Ах да! — воскликнул господин Дружба и ударил себя по лбу. — Я читал что-то об этом растении. Это так называемая «кашляющая осока».

И он подосадовал на себя, что так испугался какого-то растения — он, крупный ботаник! Как видно, животный страх все-таки взял в нем верх над ученым.

Мажордома (по всей вероятности, поляк был именно мажордом) поразила — больше того, вызвала у него раздражение — осведомленность посетителя, знавшего даже латинское название растения, и он смерил Дружбу подозрительным взглядом, когда тот осторожно поднимался по мраморной лестнице на веранду.

— Ну, а теперь посмотрим комнаты. Прелестный уголок, не правда ли? И приятный, черт возьми, очень приятный.

С веранды дверь вела в большой салон с обитой шелком мебелью времен Людовика XIV, с толстыми оранжевыми занавесками. На потолке красочная фреска изображала магдебургских женщин, которые несут на спине своих мужей.

Несколько оправившегося господина Дружбу заинтересовала картина.

— Кто ее написал? — спросил он.

— О нет! — проговорил мажордом. — Я забыл предупредить: никаких вопросов. Это против правил. Я сам расскажу, если сочту нужным. Вы можете осматривать все, что хотите, но ни о чем не спрашивайте, чтобы не поставить меня в очень неловкое положение. Не вынуждайте быть неучтивым с вами, ибо это весьма огорчило бы меня. Однако, прошу вас… Теперь мы войдем в премилый будуар.

И с этими словами, почтительно поклонившись, он пропустил гостя вперед.

Господин Дружба взялся рукой за дверную ручку, но тотчас, вскрикнув от боли, отскочил назад.

— Боже мой, что с вами? — испугался мажордом, его побледневшее лицо приняло серьезное выражение.

— Э-лектри-ческим то-ком у-да-рило, — пробормотал, заикаясь, Дружба.

— Что за глупости, не может быть, вам показалось!

Говоря это, он заспешил к двери, сам открыл ее и, продолжая идти впереди, провел гостя через две обитые синим шелком комнаты, с окон которых свисали сочные листья и белые гирлянды цветов бегонии, блестевшие в слабом полумраке, как ослепительно яркое солнце.

Отсюда створчатая дверь вела в столовую и на веранду с колоннами, выходившую на юг. Столовая была обставлена в старинном немецком вкусе, массивные шкафы, стулья готического стиля, стены выложены плитками из дерева твердых пород и расписаны стишками, содержащими нехитрые немецкие мудрости, относительно еды и питья. Дружба на минуту остановился, читая их; и вдруг услышал словно замурованный где-то в стене замогильный голос:

«Дальше не иди, если дорога жизнь!»

Дружба вздрогнул, ему показалось, будто это говорит давно умерший отец. Он устремил на мажордома взгляд, выражавший неизмеримую скорбь исстрадавшейся души.

— Вы сейчас что-то сказали? — спросил он, глупо выпучив глаза.

— Я? Да что вы!

— И ничего не слышали?

— Конечно, ведь здесь никого нет, — ответил удивленный мажордом, — у вас галлюцинация, сударь, иначе этого нельзя объяснить.

Господин Дружба промолчал и покорно, безотчетно двинулся вслед за своим провожатым. Они прошли еще через несколько комнат, будоража стуком шагов безмолвный мир привидений, нигде не встретив ни единой живой души, словно это был заколдованный дворец. Только в одной комнате сидел в кресле перед зеркалом шимпанзе и брился.

Увидев незнакомого человека, обезьяна испугалась и, размахивая во все стороны сверкавшей бритвой, шмыгнула мимо господина Дружбы; коснувшись своей уродливой головой его руки, она устремилась к открытому окну и выпрыгнула в него.

К повышенной нервозности господина Дружбы теперь прибавились еще отвращение и страх, но мажордома все это чрезвычайно забавляло.

— Ох и бестия этот Брок! Ума не приложу, где он раздобыл бритву? Никак не могу отучить его от этого. Я купил Брока в Вене у одного брадобрея, где он так наловчился, что даже делал легкие операции по удалению мозолей. Удивительный ловкач, могу вам сказать. У вас есть мозоли? Ах да, мне тоже не полагается расспрашивать. Закон одинаков для всех! Обратите внимание на этот прелестнейший зал, обстановка в стиле ампир. Здесь все очаровательно, не правда ли? А вон там туалетная комната. Ее обязательно посмотрите, это действительно шедевр!

Их взору представилась малюсенькая комнатка, очаровательное, сказочное зрелище. То была точная копия знаменитой туалетной комнаты мадам Помпадур. Стеклянные стены унизаны были зубчиками, напоминающими ледяные сосульки, к ним были подвешены наполненные ароматическими средствами кристальные шарики всевозможных цветов. Вырезанная нижняя часть шаров вставлялась в зубчики. Здесь недоставало лишь поэта, чье воображение способно было бы воспроизвести и ту, которая причесывалась у венецианского зеркала, сидя за туалетным столиком, покрытым розовым шелком. С одной стены комнаты шарики были сняты, и потому казалось, будто она обшита превращенной в стекло кожей огромного ежа.

Только что испытанное господином Дружбой отвращение сменилось величайшим экстазом.

— Какая прелесть! — воскликнул он.

— Не правда ли, бесподобный уголок! Прекрасная игра цвета, не так ли? И все это оттого, что в каждом из тысяч и тысяч кристальных шариков налиты разные, неодинаковые по цвету растворы. Здесь вот группа зеленых изумрудов, а там среди семи белых один желтый (думаю, миндальное масло); все вместе они составляют нечто похожее на маргаритку. Не зря же человека считают разумным существом. Ну, а вот эта задрапированная дверь ведет в интимные покои, но туда нельзя входить, надеюсь, вам понятно почему…

— Да, да, понимаю, это, по-видимому, спальня ее высочества.

— Что? Как вы сказали? Чья? — замотал головой мажордом, обнажив два одиноко торчащих черных клыка на верхней челюсти; в то же время в его глубоко посаженных карих глазах сверкнула мефистофельская усмешка.

— Я просто хотел сказать, что комната, должно быть, великолепная, — оправдывался господин Дружба, холодея от ужаса при одной мысли, что сказал что-то лишнее, чего ему не полагается знать.

— Ах, так? Ну, тогда ничего, — продолжал болтать мажордом, — пойдемте дальше. По коридору мы перейдем во второе крыло здания, там столько же комнат, но они ничем не примечательны, обычные жилые комнаты камеристок. Моя лачуга тоже находится там, да еще бильярдная.

В коридоре они стали свидетелями ожесточенного диспута между тремя попугаями. Каждая птица восседала на бронзовой подставке, привязанная к ней тоненькой цепочкой. Серый попугай то и дело кричал: «Глоток виски, глоток виски!», зеленый амазонский отвечал ему: «Ты бездельник, ты бездельник!», а третий, переливающийся голубыми перьями, еще не установившимся голосом визжал: «Ку-ка-реку, кукареку!» Мечтательное расположение духа господина Дружбы, пережившего сегодня так много треволнений, позволило ему в тот же самый миг перенестись в прошлое попугаев. Первый — Яко, очевидно, привезен на английском корабле в Европу, и матрос, который ухаживал за ним, часто прикладывался к фляге с виски; зеленый — Амазон, принадлежал, по-видимому, какой-нибудь женщине сварливого нрава, которая учила своего любимца называть так мужа, тогда как голубой Ара жил вблизи курятника, благодаря чему и получил свое высшее образование.