Кальман Миксат - Том 2. Повести

• Название: Том 2. Повести
• Автор: Кальман Миксат
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1967
• ISBN: не указан

Кальман Миксат (Kálmán Mikszáth, 1847―1910) — один из виднейших венгерских писателей XIX―XX веков. Во второй том собрания сочинений Кальмана Миксата вошли повести, написанные им в 1890—1900-е годы: 

― «Голубка в клетке» (1891);

― «Имение на продажу» (1894);

― «Не дури, Пишта!» (1895);

― «Кавалеры» (1897);

― «Красавицы селищанки» (1901);

― «Проделки Кальмана Круди» (1901);

― «Кто кого обскачет» (1906);

― «Шипширица» (1906).

Время действия повестей Миксата «Имение на продажу», «Не дури, Пишта!», «Кавалеры», «Кто кого обскачет», «Шипширица» и «Проделки Кальмана Круди» ― вторая половина XIX века.

Историческая повесть «Красавицы селищанки» посвящена эпохе венгерского короля Матяша Корвина (XV в.). В основу повести легли изустные легенды, бытующие в комитате Фогараш (Трансильвания), где действительно есть село Селище.

Повесть «Голубка в клетке» представляет собой два варианта одного и того же сюжета в разных временных рамках: первая, романтическая, часть отнесена лет на четыреста назад и написана с легкой иронией в духе новелл Боккаччо; вторая, сатирическая, часть, относящаяся по времени действия ко второй половине XIX века, ― в духе реализма.

Все повести, в том числе сатирические, отличаются характерным для Миксата мягким, добродушным юмором.

---

— Стой, Янош! Вот и «Виноградник».

Это было старинное здание с веселыми зелеными наличниками над окнами и верандой с олеандрами в кадках.

На звонок сломя голову прибежали сразу две горничные обе с одинаково припухшими от зоба шеями, словно увеличенные щитовидные железы входили в предметы их рабочего наряда.

Говорят, что зоб в этих краях растет от щелочной шельмецкой воды, и я рекомендовал бы жителям вместо воды пить вино. Впрочем, если пить вино местного производства, то в конце концов придешь к выводу, что вода здесь все ж лучше.

В «Винограднике» царило необычайное оживление. Только что начались учебные занятия, и слушатели горнопромышленной школы собрались сюда на пиршество, дабы познакомиться друг с другом. Это были красивые ребята в живописных костюмах: отделанных бархатом мундирах со скрещенными молотками на рукаве, маленьких студенческих шапочках и прикрывающих спины кожаных фартуках. А впрочем, что это я опять отвлекся; какое нам дело до шахтеров с их скрещенными молотками и кожаными фартуками? Довольно сказать, что герои наши остановились в гостинице, пообедали, а после обеда прилегли на часок «для отвода глаз», как выразился старый дядюшка. Но в результате оказалось, что глаза-то провели их самих, оставшись закрытыми целых восемь часов кряду. Была уже темная ночь, когда наши герои наконец пробудились. Кёрмёци и во сне все еще продолжал отплясывать «подзабучки», а Михай посетил «Букашечку», где ногами разравнивал муравьиные кучи (как уверяет сонник, видеть муравьев — к богатству); затем ему снилось, что на удивительном лугу «Божья борода» девицы и молодицы сгребали отаву, и вдруг среди них, откуда ни возьмись, появилась мойванская девушка-путница с двумя дивными косами, все в той же самой юбочке горошком и с маленькими грабельками в руках. Девицы гребли сено, а сами пели и смеялись. И песня их звенела в ушах Михая даже после того, как он проснулся…

— Деньги протанцевали, — ворчал старый управляющий, — время проспали. Теперь только завтра утром сможем мы отправиться к Борчани. А может быть, это и к лучшему, сынок? Ведь сегодня-то пятница.

Утром в субботу дядюшка и племянник побрились, начистились и, прежде чем выйти из номера, выслали вперед себя официанта прогнать из коридора и от ворот всех околачивавшихся там горничных, чтобы ненароком какая-нибудь баба не оказалась их первым встречным — в таких важных делах это всегда предвещает неудачу.

После принятия этих мер они отправились к Борчани. Его дом помещался где-то поблизости от часовенки святой Троицы. Кёрмёци хорошо помнил его и мог узнать из тысячи других зданий. Они пошли вверх по крутой тропинке, что вела на замковую гору. Наконец старик воскликнул:

— Вот он!

Перед ними стоял одноэтажный домик, такой низкий, что до его крыши можно было дотянуться рукой.

— Это и есть дом Борчани? — пренебрежительно спросил разочарованный Михай. — Ну, если бы я знал, дядя Петер…

Кёрмёци хитро улыбнулся в ответ:

— Ну-ну! Давай прежде спустимся по лесенке. Вход-то в другой стороны.

Понадобилось не менее двух минут для того, чтобы спуститься по вырытым в земле ступеням.

— А вот теперь полюбуйся, amice[13], на дом!

Их взору предстал огромный трехэтажный дворец с украшениями в виде башен и великолепным в готическом стиле исполненным входом.

— Как? Это тот же самый дом? — воскликнул пораженный Михай.

Но старик не сразу ответил на его вопрос, а пустился в разговоры с торчавшим у ворот шахтером.

Лишь немного погодя он, обернувшись и почесав в затылке, подтвердил:

— Тот самый, тот самый… Ах, черт побери!

— Тот, что мы только что видели сверху?

— Да, тот самый, ты еще думал, что он одноэтажный.

— Но теперь-то он, слава богу, трехэтажный!

— Верно. Но зато принадлежит он теперь уже не Борчани.

— Что вы говорите? Оттого, что дом сделался трехэтажным, он перестал принадлежать Борчани?

— Вон тот добрый малый сказал, что Борчани уже много лет назад продал свой дом какому-то мастеровому-седельщику, а где сам живет — он не знает.

— Какая неудача! — задумчиво промолвил Михай. — Мне кажется, дядя, напрасно мы сюда вообще тащились.

— Ну, погоди, еще будет видно, — пробормотал нехотя старик. — Зайдем-ка вон туда, к портному. Он нам, наверное, скажет, где искать Борчани.

Они зашли в мастерскую Йожефа Кутлика. Портняжка этот прославился тем, что однажды (это было еще в старое дурное время), получив от комитатского вице-губернатора господина Кратовского фрак для выведения жирных пятен, взял ножницы да попросту вырезал из фрака засаленные места. Этот поступок так прославил Кутлика, что заказы к нему посыпались от благородных патриотов чуть ли не всей страны, даже из таких отдаленных комитатов, как Хевеш и Абауй.

Но теперь количество клиентов у Кутлика все уменьшалось. Иноземцев изгнали из Венгрии, и, по мере того как они покидали пределы нашей страны, слабело и чувство венгерского патриотизма, будто на подошвах своих калош они вместе с глиной утащили заодно и любовь к отечеству. Сам черт не разберется в этих делах.

Правда, есть, остались еще в Венгрии люди, которые любят нашу родину, но, увы, не настолько сильно, чтобы поручить Кутлику шить себе штаны…

А прежде, — э-эх, прежде?..

Знаменитый муж стоял за стеклянной дверью, раздумывая обо всем этом, когда наши приятели явились в его мастерскую.

— Чем могу служить, господа? — подобострастно, потирая руки, спросил Кутлик.

— Скажите, где живет? господин Ференц Борчани?

— Напротив здания Горного управления.

— Как, у него и там имеется дом?

— Нет, он там снимает квартиру.

— Странно! — решив продолжить дипломатичные расспросы, воскликнул Кёрмёци. — Такой богатый человек, и нанимает квартиру в чужом доме?

Однако Кутлик вместо ответа только покачал с сомнением своей продолговатой, как у муравьеда, головой.

— Или, может быть, он совсем не богат? — принялся допытываться Марьянский.

Портной Кутлик бросил уничтожающий взгляд на незнакомцев и равнодушно пожал плечами, словно болтовня на подобные темы была ниже его достоинства.

— Господа, я знаю, как пришивать карманы, но угадывать, что в них лежит, я не умею, — заявил он, а затем спокойным, полным достоинства жестом показал на дверь, как бы вышвырнув их из своего заведения.

— Что же нам теперь делать? — спросил Марьянский, очутившись за дверью.

— Пойдем к Борчани.

— Что-то нет охоты. Я не пойду. К чему? Денег, как я вижу, у них все равно нет.

— Не мели чепухи. В конце концов смотрины еще не сватовство. Я написал моему приятелю, что ты приедешь, значит, ты должен приехать. А кроме того, мы с тобой еще ровным счетом ничего не знаем. Из того, что он продал свой большущий дом, еще не следует, что и деньги, полученные за него, он уже промотал. Кто знает, почему он его продал? Ференц — умная голова, не бойся! Кстати, дом в Шельмеце — сознайся, рискованная штука: весь город снизу подкопан и, если когда-нибудь — qud deus avertat![14] — случится землетрясение, вроде того, что было в Загребе, или даже более слабое (здесь только наполовину славянский край, так что и землетрясение здесь будет послабее), весь город отправится под землю и даже не скажет, что видел нас когда-то с тобой.

— Ну ладно, пошли, — уступил в конце концов Марьянский.

Небольшой, всего в пять окошек, флигелек был совсем неподалеку. Они легко отыскали его. Изо всех пяти окон выглядывали цветы. В особенности хороша была распустившаяся тритома. Но, посмотри-ка, и китайская роза на втором окне недурна! Двор вокруг дома тоже был полон цветов. Пчелы, словно хмельные, лениво перелетали с лепестка на лепесток.

На веранде маленький мопс играл с котенком. Вверху под коньком целовались голубочки, а на прясле были развешаны белоснежные женские юбочки. Одним словом, все говорило о том, что в доме имелась девица.

Фифи — так звали собачонку — тявкнула раза два на гостей и принялась обнюхивать сапоги старого господина.

— Пошла прочь! Слишком дорогим салом смазаны они у меня изнутри. Ну-ка, Михай, держи колокольчик!

Марьянский позвонил. За дверью послышался шорох, скрипнул поворачиваемый в замке ключ, и на пороге распахнутой двери перед ними предстала изумительной красоты девушка — барышня Борчани. На ней была жакетка с разрезными рукавами, подбитая шелком, и собранная у пояса гармошкой юбка без оборок. Все в ее одеянии носило печать благородства и серьезности. Только в черных волосах весело смеялась роза.

Марьянский взглянул на барышню и остолбенел: перед ним стояла его мойванская знакомая! Она! То же лицо, те же глаза и нос! И барышня тоже вздрогнула, словно узнав Марьянского. Или это только показалось ему? Да нет, не может быть! Как могла очутиться здесь мойванская девушка? И куда девались ее коротенькая, белая в синий горошек юбочка и крестьянская полотняная кофта? И наоборот, как могло вот это стоящее перед ним хрупкое создание, вооружившись ружьем, угодить в мойванскую берлогу? Кстати, не опаснее ли она вот так, без ружья?