Вадим Арбенин - Предсмертные слова

• Название: Предсмертные слова
• Автор: Вадим Арбенин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7784-0427-4

Книга эта — удивительно бережно и тщательно собранная коллекция предсмертных высказываний людей разных стран и эпох. Среди них властительные правители — римские императоры, европейские короли и русские цари; знаменитые священники — римские папы и реформаторы. Конечно, много здесь представителей литературы и искусства — от Овидия до Набокова, от Микеланджело до Пикассо. Не обойдены и философы — от Платона до Ницше. Попали в книгу и знаменитые красавицы, не всегда с самой безупречной репутацией, и преступники, и просто безымянные люди, сказавшие перед смертью что-то особенное.

Чтение этой книги — удивительное путешествие по людским душам во времени и пространстве.

---

Утро 9 августа 1975 года ДМИТРИЙ ДМИТРИЕВИЧ ШОСТАКОВИЧ, «Бетховен нашего времени», начал на больничной койке с прозы Антона Чехова, но сам читать уже не мог и попросил почитать жену, Ирину Антоновну. И слушал «Анну на шее» и «Унтера Пришибеева». Потом пришёл пианист Яков Флиер, который лечился в той же больнице, и развлекал его анекдотами о музыкантах, и Шостакович много над ними смеялся. Вскоре после полудня Ирина Антоновна уехала в город за покупками, и с композитором осталась лишь одна сиделка. Где-то в половине шестого Шостакович почувствовал себя плохо. Последними словами, которые ему удалось произнести, были: «Мне душно…» Этому предшествовала потеря сознания. Агония длилась 14 минут, а в половине седьмого вечера наступил конец, наступил ровно через 33 года после первого исполнения его Седьмой, так называемой Ленинградской симфонии, в осаждённом нацистами городе.

А бывший премьер-министр Великобритании АНТОНИ ИДЕН, лорд Эйвон, которого срочно, самолётом Королевских ВВС, доставили после неожиданного вторичного приступа из Флориды в его загородный дом в провинциальной Англии, попросил жену и сына: «Я хочу напоследок полюбоваться французскими импрессионистами. Принесите-ка мне сюда лучшие полотна из моей коллекции». И холодным январским днём он наслаждался солнечными пейзажами Прованса и Шампани. Лучше и не придумать: в самые трудные дни его премьерства картины становились Идену утешением. Потом он сказал: «Ну, и хватит… Всё…», повернулся к стене и провалился в небытие.

«Вот и всё!.. Вот и всё!.. Вот и всё!..» — с улыбкой повторял французский автомобильный фабрикант АНДРЕ СИТРОЭН, спускаясь по чёрной лестнице на заводской двор. Здесь, на набережной Жавель в Париже, он решил принять последний парад машин, произведённых им с 1919 года. И охранник завода, стоявший на проходной, с удивлением слушал человека, которого все здесь называли — полушёпотом, с оглядкой — «тот господин»: «Чушь! Главное — держать спину и не оборачиваться». Охранник ещё не знал, что его хозяин только что потерял всё своё состояние, а вместе с ним и кресло руководителя предприятия. И почтительно слушал его слова, ни к кому, собственно, не обращённые: «Не останавливаться. Только не останавливаться». Андре Ситроён не остановился. Остановилось его сердце…

ГЕНРИ ФОРД I, который «посадил всю Америку на колёса», в день своей смерти, 7 апреля 1947 года, непривычно плотно позавтракал: овсяная каша, чернослив, бекон и кофе с поджаренными хлебцами. Завтракал он на кухне у своего шофёра, поскольку весенний паводок оставил его поместье на берегах реки Руж без электричества. «Лучшая каша в моей жизни, — похвалил „автомобильный король“ жену шофёра. — Сварите мне завтра такую же». Потом сказал шофёру: «Отличный день, Роберт. Давай прокатимся». И, даже не переобувшись, в домашних тапочках, поехал по делам на свой сборочный завод «Ривер Руж» в Дирборне. Машина долго стояла на железнодорожном переезде, пропуская товарный поезд. «Давай-ка, Роберт, посмотрим, сумеет ли этот парень осилить такой крутой подъём». В Дирборне заглянул на приходское кладбище: «Вот где они похоронят меня, Роберт, когда я умру: среди могил всех моих предков». И вернулся домой в отличном настроении, лучше не бывает. А поздно вечером, уже лёжа в постели, прервал жену, которая читала ему вслух: «Клара, у меня страшная головная боль… и ужасно пересохло в глотке…» Клара с помощью служанки Розы приподняла его на подушках. «Скажи же мне что-нибудь, Генри, скажи же что-нибудь», — умоляла она мужа. Но он уже ничего не мог сказать, а только положил ей голову на плечо, как усталый ребёнок. В особняке всё ещё не было ни света, ни тепла, не работал даже телефон, и семейный доктор, Джон Матир, приехал слишком поздно. И Генри Форд, «апостол массового производства и потребления», покинул этот мир точно так же, как и пришёл в него на отцовской ферме 84 года до этого — при колеблющемся свете восковых свечей и керосиновых ламп. Когда его хоронили, все водители на улицах Детройта остановили свои автомобили. На заводе «Ривер Руж» день был объявлен выходным. А на остальных заводах Форда в штате Мичиган рабочие почтили память хозяина, который первым стал платить им неслыханные до того деньги, — пять долларов в день — минутой молчания.

Мадемуазель НИКОЛЬ де ЛИМЁЙ, придворная дама королевы Екатерины Медичи, почувствовав приближение конца, призвала в спальню к себе своего лакея. «Жюльен, — повелела она ему. — Возьмите скрипку и играйте, играйте до тех пор, пока не увидите, что я уже умерла, — ибо всё идёт к этому. Исполняйте „Поражение швейцарцев“, исполняйте с сугубым старанием и так жалостливо, как сумеете. А когда дойдёте до слов „всё кончено“, то повторите пассаж ещё пару раз». И Жюльен играл, а дама ему подпевала. Когда же он дошёл до слов «всё кончено», она обратилась к стоявшим подле её изголовья родственникам и друзьям: «Вот теперь-то и правда всему конец — да оно и к лучшему». И с этими словами отошла.

Художник БОРИС МИХАЙЛОВИЧ КУСТОДИЕВ, оторвавшись от романа Оскара Уайльда «Портрет Дорина Грея», попросил напоследок: «Когда я буду умирать, то очень бы хотел послушать похоронный марш из оперы „Сумерки богов“». Художник находил этот марш — «Зигфрид» — «сумрачного немецкого гения» Рихарда Вагнера лучшим из всех известных ему траурных маршей. И этот марш был исполнен симфоническим оркестром Ленинградской филармонии во время выноса гроба с телом Кустодиева из Казанского собора.

А автор самого знаменитого похоронного марша, польский композитор и пианист ФРИДЕРИК ШОПЕН, умирая от грудной болезни в «весьма дорогих апартаментах» на Вандомской площади, 12, в Париже, возжелал услышать любимые мелодии композиторов Беллини и Россини в исполнении красавицы графини Дельфины Потоцкой, приехавшей к нему из Ниццы. И «она спела, подавляя рыдания», сначала гимн Страделлы, а потом и псалом Марчелло. Эти последние звуки здешнего мира умирающий маэстро слушал «с благоговейным вниманием» и повторял: «Ещё, ещё, ещё! Как прекрасно! Боже мой, ещё, ещё!» И слабым прерывающимся голосом сказал Дельфине: «Теперь-то я знаю, почему Бог так долго не брал меня к себе: он хотел доставить мне радость ещё раз увидеть вас». Потом все поспешили уйти, оставив больного наедине с доктором и ксёндзом. «Не без некоторого сопротивления вначале», он исповедался Александру Желовицкому. А затем обнял его, поцеловал и сказал: «Благодарствуйте! Благодаря вам, теперь я, по крайней мере, не умру как поросёнок», но и пожаловался: «Земля давит… Заклинаю вас велеть вскрыть моё тело, чтобы я не был похоронен живым». Потом долго молча сидел на постели, опираясь на плечо доктора. И вдруг прервал молчание словами: «Вот начинается агония». Доктор пощупал пульс и сказал несколько слов утешения, но Шопен его прервал: «Бог оказывает человеку величайшую милость, открывая ему минуту, когда наступает смерть. Мне он оказал эту милость. Не мешайте мне». На вопрос доктора, страдает ли он, Шопен совершенно явственно ответил: «Plus» («Уже нет»). Это было его последнее слово. Во втором часу ночи 17 октября 1849 года сестра Шопена, Людвика Енджеевич, написала мужу: «О, мой дражайший, его уже нет». В Европе насчитывалось тогда около тысячи очарованных Шопеном женщин, на руках которых, говорили они, он испустил дух — среди них были и дамы света в горностаях и соболях, и деревенские пастушки в ярких подборных сарафанах. На самом же деле в последние минуты его жизни в квартире, пропитанной терпким ароматом фиалок, находились только две женщины — сестра Людвика и пани Потоцкая, которой Шопен посвятил в 1836 году концерт f-moll, опус 21. Шопена похоронили на кладбище Пер-Лашез в Париже, между могилами «итальянского соловья» Беллини и Керубини. На похоронах исполняли «Requiem» Моцарта, о чём Шопен просил своего друга виолончелиста Франшомма: «Играйте Моцарта в память обо мне». Хотя поначалу хотели исполнять «Похоронный марш» самого Шопена (часть сонаты B-moll). Как и завещал композитор, его сердце, запаянное в серебряную урну, вывезли в Варшаву, где и упокоили в колонне костёла Святого Креста.

«Френсис, сыграй мне на пианино песню „Кто отведёт меня в город?“» — попросил жену Френсис бывший премьер-министр Великобритании ДЭВИД ЛЛОЙД ДЖОРДЖ. Отошедший от дел восьмидесятидвухлетний патриарх сидел на стуле у огромного окна своего коттеджа в деревушке Карнарвон, в Северном Уэльсе, и с интересом перечитывал роман Чарльза Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба». Чтение любимого автора давалось «маленькому валлийцу» нелегко, он всё больше поглядывал на горы за окном, частенько впадал в глубокую задумчивость, а то и откровенно клевал носом над очередной страницей. Но, вдруг встрепенувшись, озадачивал Френсис вопросом: «Ты отдала все необходимые распоряжения о моих похоронах этим деревенским растяпам?» Или же спрашивал семейного доктора, причём на валлийском языке: «Вы сегодня уже ходили в церковь, док?» Неожиданно роман выпал из его рук, Ллойд Джордж пробормотал нечто похожее на «Не так уж и плохо для старика», после чего впал в кому. Френсис подумала, что он уснул, и уложила его в постель. Но он неожиданно открыл глаза и произнёс два раза: «Знамение Креста! Знамение Креста!» А потом, держа за правую руку жену, а за другую — дочь Меган, в присутствии нескольких родственников и друзей, великий политик, которого народ величал «валлийской лисицей», а германский Абвер не иначе как «гауляйтером Уэльса», мирно почил, не приходя в сознание.