Вадим Арбенин - Предсмертные слова

• Название: Предсмертные слова
• Автор: Вадим Арбенин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7784-0427-4

Книга эта — удивительно бережно и тщательно собранная коллекция предсмертных высказываний людей разных стран и эпох. Среди них властительные правители — римские императоры, европейские короли и русские цари; знаменитые священники — римские папы и реформаторы. Конечно, много здесь представителей литературы и искусства — от Овидия до Набокова, от Микеланджело до Пикассо. Не обойдены и философы — от Платона до Ницше. Попали в книгу и знаменитые красавицы, не всегда с самой безупречной репутацией, и преступники, и просто безымянные люди, сказавшие перед смертью что-то особенное.

Чтение этой книги — удивительное путешествие по людским душам во времени и пространстве.

---

«Чёрт бы меня побрал! — воскликнул со смертного одра некий доктор ХОЛЛИДЭЙ. — Но это было забавно».

«Пушечный король» ГУСТАВ КРУПП, который самолично присвоил своё имя чудовищному осадному орудию «Толстый Густав», обстреливавшему наш Севастополь летом 1941 года, умирал в своём райском замке «Блюнбах» в Австрийских Альпах. Глубокий старец лежал наверху, в холодной спальне, стены которой были увешаны сотнями голов убитых на охоте медведей, оленей, вепрей и их шкурами, и вздрагивал при малейшем шуме. По замку гуляли ледяные сквозняки и хлопали бесчисленные двери. «Ах, мой бог! — слышался тогда из постели скрипучий голос Густава. — Берта! Бертольд! Где же вы, чёрт бы вас всех побрал?» Где-то опять со стуком захлопнулась дверь, и старик разразился площадной бранью: «Чёрт побери!.. Проклятье!.. Зараза!.. Какого чёрта!..» И умер с этими непотребными словами.

Вечером 17 мая 1799 года ПЬЕР-ОГЮСТЕН КАРОН, принявший после первого брака фамилию Де БОМАРШЕ ужинал в кругу друзей, первых гурманов Директории, в своём доме возле Сент-Антуанских ворот в Париже. Стол у разбогатевшего автора пьес «Севильский цирюльник» и «Безумный день, или Женитьба Фигаро» просто ломился: суп из раков, осетровая головизна в шампанском, Йоркская ветчина на токайском вине, тюрбан из кролика а ля Ришельё, матлот из угрей, дрозды в сухарях, жареные перепёлки, волован под бешемелью, соте из красных куропаток, картофельный салат с трюфелями, пудинг по-орлеански, салат из ананасов и ванильный щербет! И всё запивалось замороженным розовым и тонким бордоским вином! Неожиданно жена Бомарше, Мария-Тереза, «почувствовала себя неважно», он поднялся с ней в спальню, поцеловал и посоветовал: «Прими необходимые меры». Последним из гостей уходил книготорговец Мартен Боссанж, и, провожая его до дверей, Бомарше продолжал начатый с ним разговор: «Наконец-то у меня есть всё, чего я хотел…» Ещё бы, первый часовщик Франции, контролёр королевской трапезы, королевский секретарь, учитель музыки в Версальском дворце, спекулянт-подрядчик и поставщик невольников в колонии, карточный шулер и шпион Франции, Бомарше добился в своей жизни многого. «Счастлив ли я? Ах, радость не в наслаждении, но в погоне за ним». И это были последние слова великого комедиографа. В половине двенадцатого он остался один и прошёл в свою комнату. А утром 18 мая «…я нашёл гражданина Бомарше мёртвым… он лежал на правом боку… гражданин скончался от апоплексического удара… Виаль, военный врач при Парижском арсенале».

Умирая в объятиях своего мужа, великого «трудного» поэта Англии Роберта Браунинга, не менее великая поэтесса «туманного Альбиона» ЭЛИЗАБЕТ БАРРЕТТ БРАУНИНГ на его вопрос: «Как умирается?» — ответила: «Прекрасно». Они были в браке уже 14 лет, но их медовый месяц, начавшийся во Флоренции, всё ещё продолжался. Засыпая, Элизабет протянула мужу руки, он обнял её и держал, пока она не очнулась. «Ты так добр ко мне, Роберт. Если бы ты только мог обнимать меня так… всегда…» Она прижалась головой к его щеке, и, когда он спросил её: «Правда?», она уже ему не ответила.

«Мне хорошо», — сказала умирающая от рака ЖЕННИ МАРКС своему мужу, другу и товарищу Карлу Марксу. Дочь барона Людвига фон Вестфалена и сводная сестра министра внутренних дел Пруссии Фердинанда фон Вестфалена, она умирала в нищенской квартирке беднейшего района Лондона. Рано утром, когда Маркс, едва оправившись от своей болезни, впервые за три недели подошёл к её кровати, они были как в молодости — он влюблённым молодым человеком, а она возлюбленной юной девой. «Её глаза были краше и ярче, чем когда-либо раньше». Женни оставалась в полном сознании до последней минуты жизни, а когда уже не могла говорить, сжала руки детей и мужа и попробовала улыбнуться. Но последними её словами, обращёнными к мужу, были: «Мне хорошо». По другим, однако, источникам, последние слова Женни были криком невыносимой боли: «Карл, сил моих больше нет!» После чего она тихо почила. На её похороны на престижном Хайгейтском кладбище в Лондоне Карл Маркс не пошёл. Он не верил в загробную жизнь, равно как и в их встречу после смерти.

«Трудно ли тебе умирать?» — спросила поэта ВЕЛИМИРА (ВИКТОРА) ВЛАДИМИРОВИЧА ХЛЕБНИКОВА няня его друга, художника Петра Митурича. «Да, — ответил „вечный узник созвучий“. — Трудно». Словотворец, внесший в поэтический язык 16 тысяч новых слов, лежал в предбаннике глухой баньки в селе Санталово, Новгородской губернии, в которую его положили, когда от него отказалась городская больница. Речь умирающего от гангрены «застенчивого пророка», сделалась затруднённой, дальнейшие слова понимались уже с трудом: «Мне снились папаша и мамаша. Мы были в Астрахани… Пришли домой к двери, но ключа не оказалось…» Потом Хлебников попросил настойки и заметил: «Я знал, что у меня дольше всего продержится ум и сердце». Маленький деревенский мальчик принёс ему букет васильков, и Хлебников произнёс последние слова: «В цветах вижу знакомые лица…» Ночью прилетел чёрный ворон и клювом стучал в окно предбанника. А наутро в 9 часов Хлебников перестал дышать. Незадолго до этого, предчувствуя близкую кончину, он написал: «Я умер и засмеялся». Ему было 37 лет, столько же, сколько Пушкину, Рафаэлю и Байрону в час смерти. На крышке его гроба художник Митурич вывел голубой краской: «Первый Председатель Земного Шара».

«Как умирается? — спросили и американского актёра-комедианта ЭДМУНДА ГВЕННА. — Наверное, тяжело?» — «Да, тяжело, — вздохнув в последний раз, ответил тот. — Но не так тяжело, как ломать комедию».

«Да уж, не хотел бы я умирать дважды, — согласился с ним некий костоправ РИЧАРД ФЕЙНМАН. — Ведь это такая тягомотина».

«Да уж, изрядная скукотища, — был того же нелестного мнения о смерти и лорд ЭДУАРД ФРЕДЕРИК ВУД ГАЛИФАКС, виконт, вице-король Индии и министр иностранных дел Великобритании по прозвищу „святой лис“. — Да уж!»

«Всё это такая ерунда», — словно поддакнул им великий американский продюсер ЛУИС МАЙЕР, могущественный владелец всемирно известной голливудской киноимперии, знаменитой студии «Метро-Голдвин-Майер». И добавил: «Ничего-то путного. Ничего-то путного…» И умер в окружении фотографий любимых им кинозвёзд Греты Гарбо, Вивьен Ли и Мэрилин Монро. Это про них он говаривал: «Дайте мне хорошенькую мордашку, и я сделаю из неё „звезду“. Образование, талант — это не суть важно». И то верно.

«Любопытства нет, но и страха тоже нет», — признался жене и сыну потомственный почётный гражданин Москвы, мэтр сцены, выдающийся русский артист и любимец самого Сталина ВАСИЛИЙ ИВАНОВИЧ ШВЕРУБОВИЧ, он же — по сцене — КАЧАЛОВ.

А ТОМАС АЛВА ЭДИСОН, блистательный изобретатель «лампочки Ильича», уже в забытьи радостно воскликнул: «Здесь, в загробном мире, не так уж и плохо». Человек, который никогда не учился и который однажды заявил: «Время, проведённое в постели, есть время потерянное», теперь всё время пребывал в полудрёме в спальне своего шикарного трёхэтажного особняка на берегу Атлантического океана, в штате Нью-Джерси, лишь изредка приходя в себя, но никого уже не узнавал, и с уст его не сходила живая и добрая ребяческая улыбка. За девять последних дней он съел из рук жены, которую узнал в последний момент и которой сказал свои последние слова, всего лишь шесть чайных ложечек грушевого киселя. В 3 часа 24 минуты воскресного утра 17 октября 1931 года семейный доктор Хау объявил о смерти Эдисона. В записной книжке обладателя 1300 патентов (более 600 ещё присвоили себе бессовестные конкуренты) сохранилось бесчисленное количество набросков новых идей, на осуществление которых у него бы ушло ещё лет сто. Незадолго до его смерти несколько американских газет провели опрос своих читателей: «Назовите десять лучших из живущих американцев». В ответах был очевидный разнобой, но в одном все были единодушны: лучший из всех живущих ныне американцев — Томас Алва Эдисон. В день похорон «мага света» к американцам обратились с просьбой: «Потушите огни в память о человеке, который подарил вам свет».

Последние слова английского поэта-лауреата лорда АЛЬФРЕДА ТЕННИСОНА, величайшего певца викторианской эры, блестящего представителя чистой поэзии, остались записанными на восковом валике фонографа, который ему подарил изобретатель последнего Томас Эдисон: «Слава при жизни — ничто… Всё сущее — справедливо». Мир, окружавший Теннисона в конце его долгой жизни, ужасал «странного, заросшего волосами» поэта: юные девы зачитывались фривольными романами Эмиля Золя, а ирландские крестьяне заживо сжигали лошадей и скот. «Не могли бы уж они тогда и подорвать динамитом этот чудовищный остров и разнести его на куски?» — спросил он перед смертью одного из своих друзей. Потом попросил жену: «Подайте мне Шекспира». И, тихо перелистывая страницы томика, остановился на последней сцене драмы «Цимбелин». Глаза его были устремлены на строки, которые он считал самыми нежными во всём Шекспире, и его левая рука покоилась на строфах: «Виси тут, душа моя, как плод, доколе древо не умрёт». И мирно, безболезненно перешёл в вечность.