Вадим Арбенин - Предсмертные слова

• Название: Предсмертные слова
• Автор: Вадим Арбенин
• Издательство: Аграф
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-7784-0427-4

Книга эта — удивительно бережно и тщательно собранная коллекция предсмертных высказываний людей разных стран и эпох. Среди них властительные правители — римские императоры, европейские короли и русские цари; знаменитые священники — римские папы и реформаторы. Конечно, много здесь представителей литературы и искусства — от Овидия до Набокова, от Микеланджело до Пикассо. Не обойдены и философы — от Платона до Ницше. Попали в книгу и знаменитые красавицы, не всегда с самой безупречной репутацией, и преступники, и просто безымянные люди, сказавшие перед смертью что-то особенное.

Чтение этой книги — удивительное путешествие по людским душам во времени и пространстве.

---

«Принеси-ка мне, дочка, чего-нибудь выпить, — попросила леди ГАМИЛЬТОН, в девичестве ЭММА ЛАЙОН, четырнадцатилетнюю Горацию. — Куда это девались остатки вчерашней бутылки шампанского?» Чарующая женщина, «божественная леди», дочь бедного дровосека из горного Уэльса, начавшая с ничего, потом актёрка, куртизанка, леди, жена английского посла в Неаполе сэра Уильяма Гамильтона, потом любовница Марии Каролины, королевы Неаполитанской, потом величайшая и последняя любовь флотоводца Горацио Нельсона, от которого родила дочь, Эмма окончила свою жизнь тем же, чем её и начала, то есть нищетой. Умирала она во Франции, куда ей удалось бежать от кредиторов после двух тюремных заключений за долги. Лицемерная Англия отвернулась от женщины, которая бросила тень на славу адмирала Нельсона. В деревушке Коммьюн де Сен-Пьер, в двух милях от захолустного Кале, в полуразвалившемся и холодном крестьянском домике, снимаемом у мадам Дам, Эмма находила утешение лишь в религии и в спиртном. Вином она безуспешно лечила больную грудь — хорошее бордо, белое и красное, по 15 пенсов за бутылку, а то и дешёвый портвейн по одному су за четверть. Не помогло. Когда её дочь ушла за выпивкой, а миссис Гентер, английская дама из Кале, зашла к ней с мясными обрезками для стола, то услышала последние слова леди Гамильтон: «Я умираю из-за разбитого сердца». Глаза Эммы были широко раскрыты и устремлены куда-то вдаль. Прядь белоснежных волос ниспадала на грубую наволочку подушки. Рядом с телом лежал портрет лорда Нельсона. Эмма умерла 15 января 1815 года то ли от водянки, то ли от простуды, то ли от пьянства, то ли от безысходности. Она всегда считала, что «у женщин уж очень большое сердце». Безжалостное время и страшная нужда последних лет пощадили пятидесятилетнюю леди Гамильтон, и в гробу она по-прежнему была «необыкновенно красивой». На перевоз тела в Англию денег не нашлось, и Эмму похоронили на задворках Кале. За гробом былой первой красавицы Лондона шло человек пятьдесят — всё больше капитаны и шкиперы английских судов, стоявших в порту. Ныне её могила затеряна.

Соплеменник Нельсона, прославленный английский философ и экономист ДЖОН СТЮАРТ МИЛЛЬ, одним из первых провозгласивший равенство полов, вышел как-то на прогулку в окрестностях Авиньона, на юге Франции, и даже собрал букет ранних весенних цветов. И тут-то вдруг его сразил смертельный апоплексический удар. Когда врачи сказали ему, что нет никакой надежды на выздоровление, он спокойно заметил: «Моё дело сделано» — и встретил смерть так же мужественно, как и жил. Незадолго до этого, на похоронах историка Грота в Вестминстерском аббатстве, он заметил старинному другу, психологу Бену: «Скоро и меня похоронят, но не здесь и без таких вот церемоний». Да, похоронили Милля, любимца английской демократии, без церемоний, на скромном деревенском погосте, подле могилы горячо им любимой жены Генриетты. Как он того и хотел.

СТИВЕН ГРОВЕР КЛИВЛЕНД, 22-й и 24-й президент США, которого называли «Зверь из Буффало», клялся со смертного одра: «Я изо всех сил старался поступать правильно».

И УОРРЕН ХАРДИНГ, 29-й президент США, скоропостижно скончавшийся в 8064-ом номере гостиницы «Палас Отель» в Сан-Франциско, успел сказать жене Флоренс: «Я своё предназначение выполнил». Флоренс читала ему статью Сэмуэла Блайта в газете «Saturday Evening Post». Статья называлась «Спокойный взгляд на спокойного человека» и была хвалебной одой её мужу, президенту Уоррену Хардингу. «Хорошо, хорошо, продолжай, — просил он её, лёжа в кровати с закрытыми глазами и наслаждаясь потоком комплиментов в свой адрес. — Почитай ещё немного…» Флоренс писала позднее: «Мы были с ним в номере одни… Я дала ему лекарство, он принял его и откинулся на подушки. Потом неожиданно открыл глаза, повернулся ко мне и с пониманием, в упор посмотрел на меня. „Я своё предназначение выполнил“, — сказал он мне. Я стояла рядом с постелью. Он вздохнул и отвернулся к стене… Я оставила его». Врачи констатировали смерть Хардинга от ожирения сердца и апоплексического удара. Поговаривали, однако, что его отравила Флоренс. Узнав о порочной связи мужа с двадцатилетней красоткой, блондинкой Кэрри Филиппс, и об их незаконнорождённом ребёнке, «зачатом в гардеробной комнате Сената», она вступила в сговор с личным врачом президента, генералом Сойером, и дала мужу яд. Флоренс, которая была на пять лет старше Уоррена и которую друзья дома прозвали «герцогиней», запретила властям вскрывать тело покойного. Она ненадолго пережила мужа. Кэрри Филлипс умерла в полной нищете в доме для престарелых.

Но вот уж кто истинно радел о долге, так это премьер-министр Англии УИЛЬЯМ ПИТТ старший, барон Чэтем. Его сын, Уильям Питт младший, читал ему на сон грядущий отрывки из «Илиады» Гомера. И когда дошёл до сцены гибели Гектора, отец вдруг приподнялся на смертном одре и прервал чтение: он вспомнил, что сыну нужно отбывать со своим полком в Гибралтар. «Отправляйся, сын мой, отправляйся, когда страна призывает тебя, — воззвал он к сыну. — Ведь ты принадлежишь ей со всеми потрохами. Не теряй ни минуты, скуля над стариком, которого скоро не будет». И сын отправился в свой полк, а отец, 70 лет от роду, — на тот свет.

В 9.49 утра 4 июля 1904 года карета могущественного министра внутренних дел Российской империи, статс-секретаря ВЯЧЕСЛАВА КОНСТАНТИНОВИЧА фон ПЛЕВЕ, выехала на Измайловский проспект, возле гостиницы «Варшавская». Там его уже поджидал эсер-анархист Евгений (Егор) Созонов в форме железнодорожника. Точно рассчитавший время, он только что вышел из каких-то меблированных комнат после пылкой ночи с семнадцатилетней подружкой. На перекрёстке кучер министра Филиппов едва не столкнулся с ломовым извозчиком, замешкался, и Плеве, высунувшись из кареты, спросил его: «Что случилось?» В этот-то момент к карете подбежал Созонов и швырнул в окно 12-фунтовую бомбу. И главный охранник министра, Фридрих Гартман, ехавший рядом с ним на велосипеде, услышал последние слова тайного советника, кавалера и шефа отдельного корпуса жандармов, «беспощадного кулака царя» фон Плеве: «Исполнен долг…» Ну да, у немцев всегда так — долг прежде всего.

«Отец» психоанализа, австрийский доктор-психолог и психиатр ЗИГМУНД ФРЕЙД, тоже напомнил о долге — своему давнишнему личному врачу Максу Шуру: «Вы обещали мне не оставить меня, когда придёт моё время. Теперь жизнь моя лишь пытка и больше не имеет смысла. Недавно от меня отвернулась моя преданная собака — уж так я ей надоел». Убедившись, что он достиг предела в сопротивлении болезни, Фрейд попросил Шура помочь ему умереть. И Шур помог. Он сделал Фрейду две подкожные инъекции морфия с перерывом в двенадцать часов, после чего тот «вошёл в состояние комы и больше не проснулся». Но в промежутке между инъекциями Фрейд всё же успел признаться Шуру: «Величайший вопрос, на который я так и не нашёл ответа, несмотря на тридцать лет изучения женской души, это, чего же всё-таки хочет женщина». Это произошло в субботу, 23 сентября 1939 года в 3 часа ночи. Кремированные останки Фрейда были помещены в античную греческую вазу, подаренную ему его бывшей пациенткой Марией Бонапарт, правнучкой Наполеона Первого, и погребены на лондонском кладбище Грин Гарден. Нацисты выпустили Фрейда из Австрии, предварительно уничтожив его книги, после того как принцесса Греции заплатила им 20 тысяч фунтов стерлингов.

А вот швейцарский коллега Фрейда КАРЛ ГУСТАВ ЮНГ уже знал. «Теперь я знаю почти всю правду, кроме одной маленькой детали», — перед смертью похвастал он Рут Бейли, которая ухаживала за знаменитым психологом после кончины его жены. «Но когда я узнаю и её, то буду уже мёртв». И умер в своём доме в деревне Кюшнахт на берегу Цюрихского озера.

И у безымянного наполеоновского ПОЛКОВНИКА, отбившего у русских передовой редут возле деревни Шевардино на Бородинском поле, тоже было чувство долга. Весь в крови, лёжа на разбитом зарядном ящике у входа в редут, он сказал подвернувшемуся лейтенанту: «Моя песенка спета, милый мой, но редут взят». За минуту до этого его КАПИТАН, сражённый пулей русского гренадера, закричал: «Ну, теперь попляшем! Добрый вечер!» Складывается впечатление, что в 3-ем корпусе маршала Мишеля Нея, штурмовавшего Шевардинский редут, все сплошь были плясуны да песенники.

Впрочем, вспомнил о долге и ещё один французский весельчак и озорник, самый весёлый сатирик из всех, мэтр ФРАНСУА РАБЛЕ, «муж единой книги». Зато какой книги! «Неприличного» романа «Гаргантюа и Пантагрюэль». «У меня ничего нет, — сказал он судьям. — А задолжал я много. Всё остальное оставляю бедным. Опустите занавес, господа, фарс окончен. До встречи в другом месте».

То ли дело наш выдающийся мыслитель ПЁТР ЯКОВЛЕВИЧ ЧААДАЕВ. Он, автор «Апологии сумасшедшего», сам подошёл к своему заимодавцу, генералу Дельвигу: «Ваше превосходительство, я хочу вернуть вам деньги, которые когда-то занимал у вас. Ведь долг платежом красен». Дело происходило в ресторане у Шевалье, куда Чаадаев по обыкновению приехал отобедать, и Дельвиг остановил его: «Да зачем же здесь? Видите, мне и положить-то их некуда, надо расстёгиваться». — «Нет, нет, возьмите, а то, может быть, мы больше не увидимся», — настоял на своём Чаадаев и с этими словами отсчитал ассигнации. Потом собрался и поехал домой, на Новую Басманную улицу, где квартирантом в чужом доме снимал у немца Шульца ветхий, запущенный флигелёк. И глухим голосом попросил хозяина дома подать себе чаю: «Мне что-то не-можется». Он сильно страдал простудой и болью в груди. Однако, откушавши пару чашек, сказал Шульцу: «Мне становится легче, я должен одеться и выйти, так как прислуге необходимо сделать уборку к празднику Пасхи. Прикажите заложить экипаж. Хочу поехать прокатиться и подышать свежим воздухом». После чего он сел в кресла, «повёл губами, перевёл взгляд с одной стороны на другую», и Шульц увидел остановившийся взгляд откинувшегося на спинку кресла «басманного философа», которого император Николай Первый объявил сумасшедшим. Чаадаев умер в страстную субботу, 12 апреля 1856 года, за несколько часов до первого, полуночного удара большого кремлёвского колокола. Ему было 62 года, 10 месяцев и 18 дней от роду.