Юрий Ищенко - Одинокий колдун

• Название: Одинокий колдун
• Автор: Юрий Ищенко
• Жанр: Ужасы и Мистика

Юрий Ищенко родился в Алма-Ате, в 1968 году, в семье ссыльных с польскими и украинскими корнями. По окончании средней школы два года отработал грузчиком и в горах с геологоразведывательной партией; также ловил кузнечиков для биологов в пустыне Арала и с бригадой шабашников строил дома и дачи. В 1986-м году поступил во ВГИК на сценарно-киноведческий факультет. Дипломная работа «Образ Врага в советском кино» была отмечена премией Комарова как лучшая. После института около года проработал сценаристом на киностудии «Казахфильм», участвовал в создании фильмов «Вампир» и «Стрейнджер». Как кинокритик и автор рассказов печатался в периодических изданиях Алма-Аты, Москвы, Санкт-Петербурга и Минска. С 1992 года живет в Петербурге и пишет прозу. В 1995-м в издательстве «Диамант» вышла первая книга — «огнестрельный триллер» «Черный альпинист». Книга была переиздана на Украине.

Роман «Одинокий колдун» был задуман в 1988 году, писался в 1995–1996 гг., и, наряду с прочим, является личным опытом автора в выживании на суровой местности вблизи Финского залива, данном в мистическом преломлении. Как говаривали в старину: «Лирическая канва любви и противостояния героя-колдуна и трех неистовых сестер-ведьм прочно и добротно прошита красными нитями (а также многоцветьем прочих нитей) жесткого, местами натуралистического и опасно откровенного узора на той самой канве». Вся эта вышивка сделала роман шокирующим триллером — путеводителем по миру духов и нечисти Санкт-Петербурга.

---

— Вот и развелся! Понял? На коленях умоляет за него выйти. Ты думал, никто на меня и не польстится. Думал, от твоих запоев и я поистаскалась...

— При мальчике нехорошо... — грустно заявил отец.

Мама бросила вилку в тарелку. Снова в это утро взметнулись и рассыпались на линолеуме макароны. Мама заплакала, папа хмуро отвернулся. Егор полез под стол собирать. И завизжал там.

— Смотрите, смотрите! К нам крысы забрались!

Пять или шесть крупных бурых крыс сновали между ножек стола и стульев, сноровисто пожирали макароны. Жильцов они игнорировали. Мама с криком полезла на стол, опять сражаясь с собственными туфлями на высоком каблуке (так и не сняла после возвращения домой). Один каблук сломался, она подвернула ногу и упала на Егора. Сын повалился спиной на пол, ощутил, как под ним копошатся и царапаются придавленные крысы. И сам стал кричать истошно от этой мерзости. Папа смешно прыгал и старался шваброй пристукнуть уворачивающихся тварей.

Егор сумел выбраться из-под тяжелой для него мамы, схватил с кровати расшитую маленькую подушечку и придавил ей ближайшую крысу. Несколькими ударами кулачком оглушил ее, проткнул вилкой и выбросил в окно. И тут же получил жестокую затрещину по затылку от мамы.

— Не трожь подушки! — крикнула она.

Папа успел раздавить двух животных. Остальные поочередно убегали под кровать с низко свесившимся покрывалом. Папа и мама кровать отодвинули: в стене обнаружилась свежая огромная дыра, вероятно, прогрызенная крысами в эту ночь.

— Такую только бетоном заливать. Иначе никак, — почесал в затылке папа.

Мама, ничего уже не говоря, схватила чемодан и стала кидать в него свои платья и лифчики, трусы и всякие бусы и серьги.

— Я не могу... Больше не вынесу, с ума сойду... Пропади оно пропадом, — едва выговорила сквозь слезы.

Папа и Егор переглянулись, никто не решился спросить, чего не может мама. Им обоим казалось, что вины их хватает для любых ее обвинений и поступков.

Так они смотрели молча, как мама с чемоданом выскочила из квартиры. Папа, смурной и вздыхающий, выглянул из комнаты в коридор: коммуналка была тихой и безлюдной. Взрослые ушли на работу, дети ушли во двор. У папы Егора сегодня была ночная смена, вот он и остался, и участвовал в скандале.

— Ты, значит, пока помалкивай, что мамаша нас оставила. Ага? — попросил отец сына. — Глядишь, успокоится и вернется еще. Она горячая очень, и другой, солидной жизни хочет...

— Знаешь, папа, мне кажется по-другому. Мама давно хотела уйти. А сегодня много поводов нашлось, — грустно и серьезно ответил Егор. — Но я болтать об этом не буду. Скажем, что мама уехала к бабушке, поухаживать. Все подумают, она Ванды испугалась, переждать решила.

Они собирались ударить по рукам, но дверь в комнату распахнулась от пинка. Вернулась мама с чемоданом. Хотели обрадоваться, да не успели.

— Я не смогла уйти отсюда! — истерически взвизгнула мама. — Там закрыли наглухо ворота в арках. Выпустите меня, вы все за это ответите!..

Егор побежал на разведку во двор. Массивные старые ворота в обеих арках были отворены к стенам. Он побежал обратно и сказал маме об увиденном факте. Объяснил, что так быстро открыть тяжелые заржавленные ворота никто бы не смог. А мама ему не поверила. Ей просто померещилось, что ворота заперты, и какие-то голоса или существа кричали от ворот ей ругательства и угрозы. Мама плакала, трясла мужа и требовала, чтобы ее выпустили.

— Тогда, может быть, тебя через окна первого этажа на проспект переправить? — сделал дельное предложение папа.

— Хочешь ославить на всю округу? И не согласится никто. Ее же все боятся, это ее происки, ее штучки, я знаю. Польское отродье! Сволочь, над людьми экспериментирует!

— Ты о ком? — не понял муж.

— О Ванде, о ком еще. Ведьма проклятая!

Егор смотрел, не отрываясь, на стену их комнаты. И не решался кричать или говорить, чтобы не нервировать маму еще больше. По стене в больших количествах расползались клопы. Они лезли из щелей и трещин в углах потолка, из плинтусов и дырок в обоях, лезли на потолок, под фотокарточки и вырезанные из «Огонька» иллюстрации на стенах, сыпались на пол. Егор тронул папу за руку, показал глазами на стену. Папа вгляделся, вздрогнул, взял за руку жену и вывел из комнаты. На кухне налил ей из чайника кипятка.

— Попей водички. Мы придумаем что-нибудь. Голова что-то плохо варит.

— У меня бутылка водки есть. Выжри ее, может быть, ума прибавится, — грубо съязвила мама, выпив полный стакан воды.

— Нельзя мне, — задумчиво отказался муж. — Ты уйдешь, я один с мальцом останусь.

Егор пришел на кухню, помыл в умывальнике руки с мылом. До этого он пытался остановить нашествие клопов, давил их пальцами. Аромат от давленых клопов шел густой и мерзкий.

— Можно, значит, или в окно, или через подвал. Если ты, мама, через ворота все еще боишься, — попытался помочь советом сын.

Папа кивнул, поскреб щеку указательным пальцем.

— В подвал я не спущусь, — встревожилась мама. — Мало ли каких напастей мне там наготовлено! Я дура, не верила, а она же ведьма, она сумасшедшая.

— Дворничиха? — папа пожал плечами. — Мужики говорят, что иногда чего и могет. Знаю, червей и мотыля заговаривает, клюет после этого неплохо.

— Можно и на веревке с нашего этажа спуститься. Или с чердака по пожарной лестнице. По водопроводу, — выдавал предложения Егор.

— У Верки комната не заперта. Окна на улицу. Обвяжем тебя веревками понадежней и осторожненько спустим. Только бояться не надо! — загорелся и папа.

Мама хотела что-то крикнуть, но лишь всхлипнула. Помолчала, а потом вдруг решилась, кивнула коротко. Так ее и спустили на Большой проспект. Веревок намотали целый сноп, а мама все равно боялась оторваться и разбиться. Но тут папа проявил себя: сплел из узлов сидушку, как на парашюте маму спустил, они понемногу травили, чтобы голова у мамы не закружилась. Затем и чемодан ей отправили. Никем не замеченная, радостная от удачного бегства, мама ножом порубила на себе все сплетения и, не поблагодарив, не взглянув в их сторону, с чемоданом помчалась прочь, к автобусной остановке.

— Вот и все. Тю-тю, — сказал папе Егор.

Папа кивнул. Они уничтожили следы бегства, пошли в комнату и часа два охотились на клопов. Папа намешал цемента и залепил дыру в стене. Устали и измучились. Папа завалился поспать перед уходом на завод, а Егор посидел, поскучал и решил идти во двор. На разведку, так он сам себе определил задачу.

4

Он очень осторожно выглянул из подъезда, изучил окрестности. Накрапывал дождь, постукивая по железным крышам и козырькам подъездов. Егор обрадовался, что ветер разворошил кучи листьев, сметенных Вандой. Было довольно холодно; на мальчике теплого свитера или плотных штанов не было — лишь шорты и байковая рубашка. А тяжелые тучи темно-серого цвета обещали большую непогоду, зловеще меняли свои очертания, оставаясь в воздухе над двором. Тополя трещали и шумели под ветром. Ломались и с хрустом падали на газон и в чашу фонтана засохшие ломкие ветви и сучья.

На плавнике мокрого дельфина нахохлилась большая серая ворона. С краю бордюра сидела Малгося, в красивом свитере с орнаментом, в лыжных узких штанах. Она насобирала большой букет из опавших желтых и красных листьев, теперь любовалась и вдыхала, зажмурясь, горькие терпкие запахи. Егор пошел пообщаться с любимой девочкой, сердце у него екало от напряжения.

— Здравствуй, Малгося, — сказал девочке и присел рядом.

Она кивнула и весело выпалила:

— Ханна тебя поколотить хочет! И мамка ее настрополила, сказала, нагони на этого змееныша страху!

— И ты тоже думаешь, что я фашист и змееныш? — так грустно и печально, как только мог, спросил Егор.

— Нет, я знаю, это просто обзывательства, — хихикнула Малгося. — Фашистов давно поубивали. Правда, мамка говорит, ты вредный. А я не верю, ведь со мной ты не вредный, — Малгося кокетливо оглядела Егора.

— Ты очень хорошая, — с жаром сказал мальчик. — Вот подожди, у меня друг появится. Он Ханне по мордасам даст, и ты будешь со мной гулять.

— Это кто появится? — удивилась Малгося.

— Вон тот дядька, он печку топит в «котелке».

«Котелком» они называли котельную. Малгося отреагировала очень бурно: вскочила и отбежала от Егора, растеряв все собранные листья. На лице ее был испуг.

— Егор, ты что! Это жуткий дядька! Мама говорила, он детей ест, по ночам ворует, он пьет и жуткие песни поет.

— Ну и что? Пусть себе пьет и поет. Мамка твоя тоже через день с участковым пьет и горланит, когда захочет. А про детей враки, такого не бывает. Этим лишь маленьких взрослые пугают.

— Значит, все про тебя правда, раз ты с колдуном связался! — крикнула издалека Малгося.

Егор был поражен такой несправедливостью: у самой мамка крутая ведьма, а сама других колдунами обзывает.