Олег Фурсин - Барнаша

• Название: Барнаша
• Автор: Олег Фурсин
• Издательство: Издатель ИП Янбеков И.К.
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-93150-007-3

«Барнаша» («сын человеческий» на арамейском языке) — книга прежде всего о Христе. Именно так он предпочитал именовать себя.

Вместе с тем, это книга о разных культурах и цивилизациях, сошедшихся на стыке веков то ли в смертельной ненависти, то ли во всепобеждающей любви друг к другу.

Египет, изнемогший под бременем своей древности, уже сошедший с мировой сцены, не знающий еще, что несмолкающие аплодисменты — его удел в истории времен и народов.

Взлетевший на самую верхнюю точку победного колеса Рим, и римлянам еще не дано понять, что с этой точки можно теперь лететь только вниз, только под уклон, лихорадочно, но безуспешно пытаясь спасти все, что дорого сердцу. Вечная, древняя, как сама Земля, история Израиля, и его малой частицы, но самой беспокойной, самой благословляемой и самой проклинаемой до сегодняшнего дня — Иудеи.

Все это отражено в судьбах людей, смеющихся и плачущих, утопающих в крови или в ласках, живых или ушедших. История — это, в общем, история людей, а не стран. Глупо вести сухой отчет событиям, забывая о тех, кто принимал в них непосредственное участие, кто творил историю собственными жизнями…

---

Я потянула обвисший рукав из рук Главной Жрицы. Закрыла своё плечо и грудь, почти силой вырывая ткань из её рук. Оттолкнув её слегка, наклонилась за заколкой для волос.

— Всё так, Мать, — впервые назвала я эту Женщину именем, которое ей не принадлежало, и выпрямилась, глядя в лицо, уже несущее отпечаток старости, несмотря ни на какие ухищрения. — Всё так, как Ты говоришь. И всё же я уйду. И даже если Он не станет просить, я всё равно закрою свои плечи, и уберу свои волосы под покрывало. Я тоже боюсь. Но неизбежно мне быть с ним. Если бы я могла, я бы, конечно, предпочла стать царицей…

— Вот оно что, — задумчиво протянула она мне в ответ. И на лице её не стало гнева. — Ты захотела стать матерью, Мариам?

Она одна узнала обо мне больше, нежели кто бы то ни было, она, никогда не знавшая материнства. Эту мысль я тщательно скрывала от самой себя. Все эти годы нас учили тщательно предохраняться от беды, называемой беременностью. Та, что носила ребенка под сердцем, теряла связь с Великой Матерью. Её отпускали, и навсегда — выполнять предназначение женщины, обычной женщины, но не отделённой…

Как она узнала? Каким чудом догадалась, что в присутствии Этого Человека я ощущала, как напрягаются мои сосцы, и маленькие ручки обвивают мне шею? Нет, конечно, та сила, что дал Его гневливый Бог, велика. Но и Матерь Богов ещё не умерла, если Её Жрица способна прочитать самые сокровенные мысли женской души. Не мысли — скрытые желания.

— Если бы ты сказала мне об этом раньше, дитя, — грустно промолвила Главная, — я уступила бы тебе своё место. Мы заполнили бы ту пустоту, что есть в сердце каждой бездетной. Ты могла бы многое дать Храму, воспитывая замену себе, мне, Богине. Не только мужчина способен дать тебе детей…

Мы молчали долго. Объяснять ей, что подобное могло стать правдой, но лишь до встречи с Иисусом, не стоило. Не только дети, не просто мужчина… Его дети, Этот мужчина — вот что было главным. Похоже, Жрица и это поняла, как ни странно.

— Хорошо, — так сказала она под конец. — Ступай, ищи себе новой жизни. Но если вдруг, вопреки здравому смыслу, твой мужчина станет тем, о ком говорят… Если он победит в борьбе с теми, кто, проповедуя Закон, убил в Законе душу, и потому не страшен нам… Нам, воспевающим женскую Богиню, ты ведь понимаешь меня, Мариам?

Я лишь кивнула головой в ответ.

— Я потребую от тебя благодарности, Мариам, вот тогда и потребую. Ступай.

И я ушла. Это был третий месяц нашей разлуки с Ним. Потом ещё три я жила в доме Иоанны. Я была нужна ей, ибо первые месяцы беременности трудно давались ей, не самой молодой и крепкой женщине. Да, Иоанна была тяжела. Чудо произошло. Но повлекло за собой ещё и слабость, и головокружения, и непрекращающуюся рвоту, и слёзы, перемежающиеся с подъемом духа. Увы, Хуза не мог быть с ней так часто, как ей хотелось. А я могла. И вот, училась быть хозяйкой в её доме, и обычной женщиной с домашними заботами и хлопотами. Чего стоило только кормление Иоанны, которая на любой запах, донёсшийся до её ноздрей из кухни, отвечала тем, что сгибалась в приступе неудержимой рвоты.

Лишь однажды я спросила у неё, применила ли она совет Главной Жрицы, и жила ли с Хузой так, как та велела. Ответ подруги был предельно искренним.

— Да, — сказала она. Перед тем, как забеременеть, Хуза бывал со мной только таким способом — сзади.

Удивительно, но подруга даже не покраснела, говоря это.

— Не смотри на меня так, родная, — смеясь, попросила она, видя моё изумление. — Совет мудрой женщины, привыкшей врачевать женские тела, хорош сам по себе. А встреча с твоим любимым — это другое. Он вёл себя с нами так, словно мы — не женщины, которых следует сторониться. Он сказал, что все мы, несмотря на различие пола, — дети Отца Небесного. Он видит в тебе не блудницу вавилонскую, не противное Богу существо, а прекрасную женщину, которая шла до него своей дорогой. И он полюбил тебя, и Бог Ему не запрещает. Это вдохновило меня, Мариам. Я готова к тем строгостям, к которым Он призывает. Ограничивать себя добровольно, из любви, а не из страха, вовсе не трудно… Я, принадлежащая к высокому обществу этой страны, всё это время вела ту простую, достойную жизнь, к которой Он призывает. Мне осталось совсем немного, чтобы придти к Нему…

Я не отвечала, сражённая произошедшей в ней переменой.

— Да пойми же ты, — настаивала она. — Вот Хуза. Он же любит меня. И всю нашу с ним общую жизнь считает меня не только равной себе, а существом куда более достойным любви и поклонения. Йэшуа показал мне, что, в отличие от фарисеев и книжников, вера в Его Отца Небесного не унижает женщину. Не ставит её на последнее место в ряду творений Божьих. Так почему я унизила себя сама, не сказав мужу о том, что могло бы сделать нас обоих счастливыми, уже давно? Так просто быть откровенной с тем, кого любишь. Йэшуа научил меня этому.

И настал день, когда Иоанна уже не нуждалась во мне. Зато меня позвал к себе мужчина, которого я любила. Я взяла с собой последнее, что оставила себе из прошлой жизни — мой сосуд с благовониями. Я должна была сказать Ему это так же красиво, так же открыто и чисто, как сказал мне Он. Я должна была выказать Ему свою любовь откровенно. И, так же, как он передал мне своё кольцо в присутствии многих людей перед своим Богом, так же я должна была обозначить мою жертву. Я приносила ему в жертву свою жизнь, и свою любовь, и эта жертва была мне в радость… Я вошла в дом Симона-фарисея в Мигдале Галилейской, не страшась этого «высокого собрания» глупцов.

«Не бывает глупцов достойных, Мирйам, — говорила я себе при этом, — и не бывает глупцов, что не были бы трусами в душе. Никто не осмелится оскорбить меня, потому что здесь теперь Он, и здесь по-настоящему начнётся наша любовь, высокая, как небо над головой, чистая, как воды Галилейского моря».

Тот, кого я любила, не обманул моих ожиданий.

46. Грешница

Закон Моисеев определяет собой всю внешнюю и внутреннюю жизнь фарисея[225]. Не только те десять заповедей, что дал сам Иахве на Синае Моисею. Не только и не столько эти десять. 613 мицвот[226], устное предание Моисея, говорившего с Богом. А также неисчислимое количество предписаний с подробностями — наследие книжников, толковавших Закон. Клубок, который невозможно распутать. Какую молитву читать стоя, какую — сидя, кто и когда имеет право приносить жертвы, подробности обрядов, согласованных с днями, праздниками и обстоятельствами, пищевые и субботние запреты, и всё это — с учетом мнений разных раввинов, учителей и книжников. И ещё одна, но очень важная составляющая — как обойти все эти запреты и правила, оставшись в мире с Законом, а значит — не прогневить Бога…

Дабы не нарушить покоя субботнего дня, можно работать одной рукой, а не двумя. Если привязать ведро у колодца поясом, а не веревкой, и так добыть воду, то покой субботний не будет нарушен. Чтобы не нарушить запрет выносить что-либо из дома в субботу, можно заранее отнести в крайний дом улицы часть пищи и тем самым сделать как бы всю улицу своим домом. Моисей сказал: «почитай отца своего и мать свою», но если отдать в дар Богу всё то, чем отец и мать могли бы пользоваться у любящего сына, то можно оставить это себе до конца жизни, а потом это имущество используют для служения храму. И можно уже совсем ничего не делать для отца и матери своих.

Соблюдай все мицвот, лучше сто лишних, чем упустить одну, — и будешь угоден Богу, и больше ничего не должен Ему. Это и есть праведность фарисейского толка, праведность арифметическая. Вообще, они, фарисеи, истинные дети Авраама, Бог должен заниматься только ими, иначе Его обетования не смогут осуществиться. Лицемерие, безмерная гордость, презрение ко всем, кто не они, «обособленные», — вот черты, присущие многим фарисеям.

Симон, фарисей из Магдалы, к которому был приглашен Иисус в этот день, исключения из общего правила, увы, не составлял, он был истинным фарисеем. Необыкновенной и исключительной была женщина, что вошла в открытые двери дома Симона, исключением из правил стало то возвышенное, что переступило его порог вместе с ней. Ни Симон, ни его друзья во всём случившемся ничего хорошего не разглядели. И это уже находится в полном соответствии с правилами, а жаль…

Иисус Назорей ещё не вступил в открытый разрыв с партией фарисеев. Ещё не настала та пора, когда он назовёт их «вождями слепыми, оцеживающими комара, а верблюда поглощающими»[227]. Кто знает, быть может, они задумывались о степени его полезности для их собственных целей? Он уже был любим народом, любим прежде всего за чудеса исцелений, для которых не жалел ни времени, ни сил. Вся его жизнь состояла из переходов по городам и селениям родной Галилеи, где он проповедовал, совершал дела милосердия и «от всех был прославляем»[228] за это. Фарисеи были ревнивы к своему авторитету, и могли стать врагами всякому, кто снискал подобное уважение народа. Или друзьями, коль скоро можно было купить любимца… Политика непредсказуема в целом и достаточно предсказуема в такого рода приглашениях. Да, обычное человеческое любопытство, желание принять у себя известного уже Учителя тоже имели место. Может быть, необходимость узнать врага своего поближе. Но, скорее всего, — надежда превратить Иисуса в послушное и удобное орудие фарисейства, вот что послужило причиной к приглашению. Или сумма всех перечисленных причин, поскольку склонность к арифметике, проявляемая фарисеями в их отношениях с Богом, могла привычно сказаться и здесь.