Маргарет Лерой - Жена солдата

• Название: Жена солдата
• Автор: Маргарет Лерой
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2016

Вторая мировая война все ближе и ближе подступает к Гернси. Вивьен де ла Маре понимает, что придется что-то принести в жертву. Не ради себя, ради двух своих дочерей и свекрови, о которых она заботится, пока муж воюет на фронте. Единственное, чего она не ожидает, так это того, что полюбит загадочного немецкого солдата, поселившегося в доме по соседству. Растет их чувство, растет и давление на Вивьен. С каждой неделей все больше и больше накладывается ограничений на еду и ресурсы. Несмотря на то, что Вивьен осознает всю опасность своих отношений с Гюнтером, она верит, что сможет сохранить и их любовь, и свою семью. Но когда она понимает, что оккупация становится все жестче, ей придется решить, готова ли она рисковать своим собственным счастьем ради жизни незнакомца.

---

— Бланш, это должно остаться между нами. Я серьезно.

Она слегка заговорщицки улыбается:

— Я забуду все, что ты говорила. Не скажу никому ни слова.

Она отворачивается от меня, расстегивает свой кардиган и бросает его на стул. Она слишком непринужденная и беспечная.

— Бланш, это важно.

— Все в порядке, мам. Я поняла.

Я все еще беспокоюсь, что объяснила недостаточно ясно, что она не понимает, насколько осторожными и скрытными мы должны быть. Может быть, если я расскажу о том, что случилось с Джонни, она осознает.

— Есть еще кое-что, о чем тебе надо знать. Джонни арестован.

Бланш резко оборачивается ко мне.

— Джонни? — хрипит она. Ее лицо сморщилось. Меня испугала такая реакция: я не думала, что эта новость так сильно ее расстроит. Как неосмотрительно. Жаль, что я не нашла способа сообщить ей помягче.

Я обнимаю ее, чувствуя ее смятение. Все внутри нее закручивается, как волчок.

— Он в тюрьме в Сент-Питер-Порте, — говорю я. — Говорят, все будет хорошо. Скорее всего, его просто отправят в тюрьму во Франции.

— Это из-за его глупых-преглупых планов?

— В его комнате нашли дробовик Брайана.

— Джонни такой дурак. — В голосе Бланш пылает гнев. — Как можно быть таким глупым? Почему он не понимает, что нужен людям?

Я удивлена.

— Бланш… Я не знала, что вы встречаетесь…

— Ну, не встречаемся. Не совсем… Только иногда.

— Что значит «только иногда»?

— Мам, я ему нравлюсь. Ты же знаешь… По-настоящему нравлюсь.

Кажется, она поражена.

— Милая, я не знала.

— Почему они позволили им найти дробовик? Почему он не понял?

Позже я слышу, как она плачет в своей комнате. А плачет она нечасто. Стучу в дверь и захожу. Бланш распростерлась на кровати, как будто бросилась с высоты вниз. Ее лицо искажено плачем, в кулаке зажат скомканный носовой платок. Я сажусь рядом с ней и накрываю ладонью ее руку.

— Бланш, с ним все будет хорошо. Я правда так думаю. Такое случалось с другими жителями Гернси. Они вернулись домой невредимыми… И ты же знаешь, какой Джонни жизнерадостный, его ничто не сломит…

Она садится. Я обнимаю дочь, и секунду она цепляется за меня. Ее лицо мокро от слез, ресницы слиплись. Потом она отстраняется и вытирает лицо платком.

— Извини, я слишком эмоциональна, — говорит она.

— Милая, не нужно извиняться за то, что ты расстроена.

Бланш сморкается.

— Вот досада. Я наверняка вся красная.

Убираю прядь волос, упавшую на ее лицо. Она влажная от слез, как будто ее облили водой.

— Понимаешь, мам, — говорит Бланш. — Просто бывает, что человек уходит. И ты понимаешь, как сильно будешь по нему скучать. И даже не знаешь, как жить дальше, когда его нет рядом…

Она смотрит на меня широко раскрытыми, встревоженными глазами.

— Что такое, мама? Не надо. Пожалуйста, — просит она высоким голосом. — Ты моя мама. Ты не должна плакать. Я ненавижу, когда ты плачешь.

Глава 79

Дни становятся короче. Земля налилась спелостью и наполнилась плодами, потяжелели от ягод растущие на обочинах кусты шиповника, ежевики и бузины. Прилетели из Сибири казарки и рассеялись по прибрежным полям. Ночью можно услышать их необычные скрипучие крики.

В моем саду созрели яблоки. Дало плоды фиговое дерево на веранде, и на шелковице появились ягоды, такого роскошного насыщенного красного цвета, что кажутся почти черными. Шелковичные ягоды легко раздавить, поэтому мы едим их прямо с дерева, отчего у Милли на губах постоянно пятна яркого, похожего на вино сока. Весь остров наполнен спелостью, ощущением завершенности.

Лето клонится к осени. Иногда я вижу Гюнтера: из окна спальни замечаю, как он идет по дорожке между клумбами Ле Винерс, или во время кормления кур вижу, как он беседует с Максом или Гансом в саду.

Пару раз я прохожу мимо него по дороге. Сердце колотится в груди. Я не знаю, что произойдет. Но все оказывается легко. Слишком легко. Он вежливо кивает, а потом отводит глаза, как будто мы почти незнакомцы, люди, которые знают друг друга только в лицо, которым случилось жить в соседних домах.

Как будто мы никогда и не любили друг друга. Однажды в сумерках я вижу его в окне. Гюнтер сидит за столом и пишет письмо при свете свечи, потому что теперь по вечерам у нас нет электричества. Рукава высоко закатаны. Он глубоко задумался.

О чем он думает? Я чувствую, что-то в нем изменилось, он будто не совсем здесь. Наверное, мысленно он удалился в Баварию, к спокойствию горного пейзажа, который так любит. Там он рисовал бы и провел бы весь день в тишине. Там он смог бы написать именно ту картину, какую хотел, и мазки ложились бы плавно, словно вода, постепенно рождая картину из-под кисти.

* * *

Эвелин беспокоит меня больше, чем когда-либо. Теперь большую часть дня она спит или находится между сном и явью. Иногда я думаю: что же она видит в своих снах? Может быть, прошлое кажется ей более живым и реальным, чем настоящее, или она видит, что дом заполнен людьми и сценами из прошлого. Временами ночной сон не идет к ней, и я обнаруживаю, что она бродит по дому или саду в ночной рубашке, беру ее за руку и отвожу обратно в кровать.

В один из дней, когда я убираюсь в гостиной, Эвелин неожиданно поднимает на меня глаза. Ее лицо задумчиво и тревожно, будто она видит меня насквозь.

— Что ж, Вивьен, дорогая, — говорит она, словно ей только что пришло в голову. Как будто она продолжает какой-то наш разговор. — Так ты говоришь, что Юджин ушел на войну?

— Да.

— И ты все это время справлялась сама?

В ее голосе слышится ласка, а глаза, нежные и голубые, как у ребенка, смотрят прямо на меня.

Я киваю.

Вдруг я вспоминаю, какой она была раньше, до того, как возраст начал туманить и разрушать ее разум и лишил ее многих воспоминаний. Она была такой оживленной, иногда резкой, но ее прямота всегда смягчалась настоящей житейской добротой.

Опускаюсь на колени рядом с ее креслом.

— Должно быть, тебе одиноко, — говорит она. — Одиноко без него. Нелегко растить Бланш и малышку Милли и присматривать за мной… И еще эта война… И я знаю, дорогая, что я не самый легкий человек в мире.

Я пытаюсь заговорить, но горло сжалось от слез.

— Мне так жаль, дорогая, что тебе было так одиноко… И может быть, даже когда Юджин был здесь… Иногда я видела это, Вивьен. Что он не всегда был с тобой таким, каким мог бы.

Я поражена. Неожиданно мне становится любопытно, знала ли она о Монике Чарлз.

Эвелин кладет свою ладонь на мою, нежно, словно мать.

— Может быть, я не всегда понимала. Я сожалею, Вивьен… Очень сожалею, обо всем.

А потом к ней вновь вернулся этот затуманенный взгляд, ее ясные глаза словно заволокло облаками, как небо поздним летом, и она уплыла в иное место.

Я завернула ее в одеяло, глотая слезы, чтобы они не попали на нее.

* * *

Как и предсказывал Пирс, Джонни отправили во французскую тюрьму на год.

Я часто навещаю Гвен. Теперь ее кухня еще чище, чем раньше: все начищено, натерто, отмыто. Гвен всегда чем-нибудь занята, она так энергична, как будто своими усилиями может заставить все закончиться благополучно.

— Ему повезло… Я знаю, ему повезло, — говорит она.

Гвен проводит ладонью по лицу. В ее волосах появилась бросающаяся в глаза седая прядь.

— Да, в каком-то смысле, — отвечаю я.

На столе между нами стоит ваза с хризантемами неопределенных цветов, отчего они всегда кажутся немного заброшенными. Гвен водит ладонями по столешнице, рисуя случайные узоры между опавшими лепестками. Эта ее неспособность оставаться неподвижной заставляет меня вспомнить Джонни. Как будто она переняла его неугомонность.

— Я правда так думаю, Вив. Нам всем повезло, — говорит она. — Людей убивали и за меньшее, я знаю. Но, Господи, как же я скучаю по нему. Как будто я потеряла часть себя. Лучшую часть…

Накрываю ладонью ее руку:

— Уже осталось меньше года. Я знаю, это кажется вечностью, но на самом деле это не так.

Она кивает.

— Именно это я и повторяю себе. Дело в том, что я ни с кем не могу поговорить так, как с Джонни. Эрни — моя опора. Он очень хороший человек. Но ты же знаешь, какими могут быть мужчины. Он не разговаривает со мной. А Джонни поговорил бы, мы бы разговаривали часами… Я хочу, чтобы он вернулся.

* * *

По вечерам уже темно, и Милли с Симоном больше не могут играть на улице. После школы они играют в комнате Милли. Милли упорно отказывается играть на чердаке. У нее навязчивая идея, что если они пойдут туда, то она подвергнет Симона опасности со стороны немцев, и никакие мои слова не могут ее переубедить.

Мы собираем яблоки в своем саду. Девочки помогают мне, осторожно, поскольку боятся ос. Мы тщательно сортируем яблоки, отбирая те, которые с бочками, потому что они не будут долго лежать. Я запеку их в духовке с клеверным медом, что дала Гвен. Раскладываю последние яблоки на картонные подносы в кладовке. Там прохладно, и они хорошо сохранятся. Сейчас каждое яблоко на вес золота.