Александр Проханов - Алюминиевое лицо. Замковый камень (сборник)

• Название: Алюминиевое лицо. Замковый камень (сборник)
• Автор: Александр Проханов
• Жанр: Публицистика
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-227-05623-8

Герой романа «Алюминиевое лицо» – человек преуспевающий, жизнерадостный, легкомысленный. Сверкающий лаком автомобиль, прелестные девушки, глоток вина на банкете составляют его жизненный идеал. Но вдруг он наступает на оголенный провод русской истории…

Составившие раздел «Замковый камень» религиозно-философские очерки находятся в неявной связи с романом «Алюминиевое лицо» и другими романами «Московской коллекции». В этих очерках, напоминающих вероисповедание, Александр Проханов делится с читателем откровениями о русской истории, о природе государства Российского, о тайнах, законах русского времени, среди которых действуют многие персонажи его произведений.

---

– Что это значит? – спросил Зеркальцев, которому казалось, что он вдыхает дурман, и отец Антон колышется перед ним, не касаясь земли.

– Он говорил об агнце, царе Николае Александровиче, живущем в Зимнем дворце и христианской властью удерживающем адские силы, не давая им прорваться наружу. Железный ковчег – это крейсер «Аврора», который прислал Ленин. Убил царя – агнца, и там, где состоялось убийство, возведен Храм на крови. Зверь, у которого голова человечья, а тулово лошадиное, – это красные конные армии, и их предводитель «туз бубеный», он же Буденный. И революция, и Гражданская война – это адский огонь, пожравший Россию.

Зеркальцеву казалось, что его напоили отваром из пьяных грибов и они с отцом Антоном оторвались от земли и парят на уровне колокольни, где колокол с церковно-славянской надписью, голубь с красными лапками и стеклянное зернышко четок.

– За кольцами железных схваток, где зацветающая рожь, там у коней сгорели гривы и вскрикнул мертвый офицер, он был поэт, на штык воздетый, среди черемух голубых, и долго шли по льду солдаты, и в трубках теплился дымок…

Это говорил отец Антон, паря над колокольней и декламируя какой-то несусветный стих, начертанный старославянскими буквами по ободу медного колокола.

– Не буду изъясняться иносказаниями, к которым прибегал старец Тимофей. – Отец Антон снова оказался на земле, сложив на животе пухлые руки. – Изложу его теорию обычным языком. Из растворенных врат адовых, когда был убит Удерживающий царь Николай, вырвались адские силы, и сын стал убивать отца, брат брата, жгли иконы, сбрасывали колокола, и люди поедали людей. Иосиф Сталин вновь запечатал врата ада, наложил на них каленое железо, повесил пятиконечный замок, употребив страшное зло, чтобы одолеть зло еще большее, непомерное. Он, Удерживающий, оковал Россию железными обручами, построил множество городов и заводов, вновь открыл православные церкви и победил Гитлера. Но после его смерти длань Удерживающего стала ослабевать, и при Горбачеве вновь отворились врата ада. На Русь вырвалось все адское скопище, все легионы тьмы тьмущей и стали губить народ. И сегодня они добивают Россию. Евгений Ростиславович Хлебопеков хотел было затворить врата адовы, да у него не хватило духа. Он отошел от врат, опаленный адским огнем, и бесовские силы мечутся по России, добивая ее вконец. Но грядет новый Удерживающий, родом из Красавина, который на последних минутах, перед тем как России пасть, захлопнет врата адовы и запечатает их огненной печатью.

Отец Антон произнес эти слова рокочущим басом, словно с амвона, поднял с груди золотой крест и поцеловал, а мать Фекла приблизилась к нему и припала тонкими губами к распятию.

– Удерживающий – это царь с серебряным лицом? – как во сне произнес Зеркальцев.

– Да, Кирилл Федотович Голосевич.

– И его представит народу невеста Христова, заря алая?

– Да, но кто такая эта заря, пока не известно.

– Я, кажется, знаю кто. – Зеркальцев стал смотреть вокруг на зеленые стриженые лужайки с белыми палатами и часовнями, словно старался отыскать среди них какой-то слабый таинственный знак, подтверждающий его догадку.

Но отец Антон тронул его за плечо:

– Хотите посмотреть храм? Приложиться к раке преподобного Тимофея? Когда к нам в обитель приезжал Кирилл Ростиславович Хлебопеков, он приложился к раке и долго рыдал. Видно, что-то ему старец сказал. Мать Фекла, отвори-ка нам храм.

Игуменья полезла куда-то в складки подрясника, и там зазвенело множество больших и малых ключей, и эта связка ключей вновь сделала ее похожей на надзирательницу, предполагала множество запертых дверей, за которыми молча томились узницы.

Они вошли в просторный прохладный храм. Высокие белые столбы, широкие стены, округлый купол были лишены росписи, и воздух в храме казался густым, голубоватым, как в синий морозный день. Небольшой сусальный иконостас, пышный и сочный, казался нарядным бантом, и лики Спасителя, Богородицы, ангелов и угодников были нарядны и радостны. В стороне, под невысоким навесом, который покоился на витых золоченых опорах, находилась рака. Деревянный саркофаг из дорогого вишневого дерева, окованный золотом и усыпанный драгоценными камнями, каждый из которых – изумруд, сапфир, аметист, рубин – источал цветные лучи, и среди них одинокой дивной звездой мерцал голубой бриллиант. Подле раки, у стены, стояли два черных, тронутых тлением бревна, окованных золотом, и Зеркальцев догадался, что это были крестовины, на которых распяли старца.

Отец Антон перекрестился на пороге храма, с трудом сгибая тучный стан. А мать Фекла легко подлетела к раке, упала лицом на самоцветы и замерла, окруженная драгоценными лучами. Затем обняла окованные золотом бревна и долго, истово их целовала.

– Не хотите, Петр Степанович, приложиться к раке? Преподобный Тимофей и после смерти своей принимает исповеди и отпускает грехи.

Зеркальцев был неверующим. Изредка посещал храмы не для молитвы, а для того, чтобы полюбоваться красивой трогательной декорацией с лампадами, свечами, крашеными яйцами, дородными басовитыми батюшками. Он хотел было отказаться от предложения отца Антона, но вдруг испытал исходящее от раки притяжение, неодолимое влечение. Словно из-под деревянной крышки раздавался тихий, требовательный голос: «Подойди!» И он, повинуясь этому зову, двинулся, будто его вели под руки незримые силы. Подвели к раке и наклонили, приближая его лицо к самоцветам.

Он не противился, лишь изумлялся этим незримым повелениям и этим невесомым силам, которые могли быть ангелами или волнами света, пульсирующими в драгоценных камнях. Под деревянной крышкой саркофага находились не ржавые бренные кости с мослами и дырами в беззубом черепе, а нечто живое, дивное, дышащее, обращенное прямо к нему, к его дрогнувшему сердцу. Он прижался лбом к раке, там, где переливался голубой бриллиант. И вдруг почувствовал, что готов разрыдаться. Теплые слезы подступали к глазам, а в груди появлялась такая слезная боль и печаль, и любовь, и непонимание своей странной случайно жизни, и знание о ней всего наперед с того тусклого зимнего утра, когда мальчиком вышел на морозный бесснежный двор, и бетонный фонтан, кирпичная стена, летящая в небе галка. Этот миг остановился в нем и замер, чтобы сохраниться на время всей его жизни, вплоть до грядущей старости и неизбежной смерти, которая притаилась в бетонном фонтане, кирпичной стене, летящей над крышами птице.

Он, беспомощный, смертный, неведающий, предавал себя во власть этому дышащему голубому бриллианту, который знал о нем все, любил, обещал спасение.

Рыдания подступили к сердцу и остановились там, не умея вырваться на свободу. Зеркальцев оторвал лицо от раки и шел, шатаясь. И его снова бережно вели под руки незримые духи, словно выводили раненого из боя.

Они покинули храм и двигались к монастырским воротам.

– Скажите, отец Антон, почему рыдал над ракой Евгений Ростиславович Хлебопеков?

– Это ведомо только ему и преподобному Тимофею. Должно быть, Евгений Ростиславович каялся в каком-то страшном грехе, а где покаяние, там и слезы.

Они подходили к воротам. Зеркальцев вдруг ощутил разящую острую боль, которая прилетела к нему от белых монастырских палат с ровными рядами темных окон. Словно из одного окна понеслась к нему мольба, зов о помощи, смертельная тоска и отчаяние. Он оглянулся. Все окна были темны, одинаковы. За ними ничего не было видно. Только застыл в пруду солнечный отпечаток ветра и остановились в стеклянном воздухе запахи травы и цветов.

– Мы еще непременно встретимся, Петр Степанович, – произнес на прощание отец Антон, порываясь благословить Зеркальцева, но останавливая свой порыв.

Игуменья жгуче и неприязненно смотрела ему вслед. Ворота за ним затворились, и он успел разглядеть охранника в камуфляже.

Глава 6

Зеркальцев уселся в машину и повернул обратно в Красавин, в тягостном недоумении, чувствуя в душе ожог от неведомого больного прикосновения. Проезжая мимо села Тимофеево, он, еще не зная зачем, остановил машину у покосившегося столба с пустым гнездом аиста. Великолепный автомобиль, детище последних достижений европейской цивилизации, сверкая надменной красотой, остановился среди гниющих домов, заваленных мусором улиц, и в его хрустальных фарах сквозила презрительная отчужденность.

Зеркальцев двинулся в глубь села и у покосившегося забора увидел на лавочке старушку, в платочке, в замызганной кофте. Сидела на солнышке, моргая подслеповатыми глазками. Охотно поклонилась Зеркальцеву в ответ на его приветствие.

– А можно к вам присесть? Я человек добрый, вас не обижу.

– А мы уже Богом обижены, нам ни добрый, ни злой не страшен. Садись, коли охота, – ответила старушка.

Сидели, привыкая друг к другу. Зеркальцев смотрел на косматое, сложенное из сучьев гнездо.

– Что же аисты не живут?