Марк Твен - Собрание сочинений в 12 томах. Том 3

• Название: Собрание сочинений в 12 томах. Том 3
• Автор: Марк Твен
• Издательство: Государственное издательство художественной литературы
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1959

В третьем томе собрания сочинений из 12 томов 1959-1961 г.г. представлен «Позолоченный век» — сатирический роман, написанный в соавторстве Марком Твеном и Чарлзом Дадли Уорнером (большая часть глав написана либо одним, либо другим автором, однако заключительные главы написаны двумя писателями совместно). Название романа представляет собой ироническое переосмысление традиционного образа золотого века.

На русском языке роман Твена и Уорнера впервые опубликован в этом издании. При этом первая книга была переведена Львом Хвостенко, вторая — Норой Галь. Комментарии А. Старцева.

---

— Больше вопросов не имею.

Следующий день защита посвятила допросу врачей — специалистов по душевным болезням, и они подтвердили, что события, о которых говорили свидетели, могли послужить достаточной причиной для умственного расстройства у обвиняемой. В подтверждение эксперты ссылались на многочисленные примеры. Науке известны случаи кратковременного помешательства, когда субъект, во всех других отношениях разумный, на короткий срок лишается рассудка и совершенно не отвечает за свои поступки. Причины такой кратковременной одержимости сплошь и рядом можно обнаружить в прошлом пациента. (Как выяснилось впоследствии, главный из врачей-экспертов, приглашенных защитой, за свое участие в экспертизе получил тысячу долларов.)

Вслед за этим обвинение потратило день на опрос экспертов, опровергавших наличие умопомешательства. Причины, выдвинутые свидетелями защиты, действительно могут вызвать помешательство, но отнюдь не доказано, что оно имело место в данном случае или что как раз в момент совершения убийства обвиняемая не была в здравом уме.

Процесс длился уже две недели. Еще четыре дня понадобились обвинению и защите, чтобы «подвести итоги». Эти споры юристов были исполнены значения в глазах их друзей и знакомых и очень подняли их авторитет среди собратьев по профессии; но для нас они не столь интересны. Мистер Брэм в заключительной речи превзошел самого себя; речь эту и поныне вспоминают как крупнейшее событие в истории уголовного судопроизводства в штате Нью-Йорк.

Мистер Брэм вновь яркими красками нарисовал перед присяжными детство Лоры; подробно описал трагедию ее юности — мнимый брак и последующую измену Селби. Полковник Селби, джентльмены, сказал он, принадлежал к так называемому «высшему обществу». «Высшее общество» пользуется привилегией выискивать себе жертвы среди дочерей и сынов народа. Семейство Хокинс, хотя и связанное кровными узами с виднейшей аристократией Юга, находилось в то время в крайне стесненных обстоятельствах. Потом Брэм стал толковать о происхождении Лоры. Быть может, ее истерзанный душевными муками отец в краткие периоды просветления все еще пытается найти потерянную дочь. Неужели настанет день, когда он услышит, что она умерла смертью преступницы? Общество ополчилось на нее, сама судьба ополчилась на нее — и однажды, в помрачении ума, она возмутилась и бросила вызов судьбе и обществу. Брэм подробно остановился на предсмертных показаниях полковника Селби, признавшего, что он тяжко виноват перед Лорой. Он живо изобразил этого негодяя, которого в конце концов покарала десница божия. Неужели справедливое возмездие, орудием которого стала оскорбленная, обманутая женщина, чей разум помрачила нанесенная ей жесточайшая обида, — неужели это возмездие присяжные назовут подлым, обдуманным убийством?!

— Довольно и того, джентльмены, что передо мной страшное зрелище жизнь прекраснейшей, несравненной женщины, загубленная бессердечным негодяем, и я не в силах видеть в конце этой жизни чудовищную тень виселицы. Джентльмены, все мы люди, все мы грешили, все мы нуждаемся в милосердии. Но не милосердия прошу я у вас, призванных хранить и общество и заблудших бедняков, которые и сами порой являются его незаслуженно обиженными жертвами. Нет, я прошу лишь справедливости, которая так нужна будет и вам и мне в последний грозный час, когда смерть предстанет перед нами в облике менее ужасном, если мы сможем сказать себе, что ни разу ни одной живой душе не причинили зла. Джентльмены, жизнь этой прелестной и некогда счастливой девушки, а ныне убитой горем женщины в ваших руках.

Присяжные явно были тронуты. В зале многие плакали. Если бы подсчитать голоса и присяжных и публики именно в эту минуту, приговор гласил бы: «Отпустите ее с миром, она довольно страдала».

Но затем произнес свою заключительную речь прокурор. Спокойно, без злобы и без волнения он вновь напомнил обо всем, что показали свидетели. И по мере того как перед слушателями представали один за другим бесстрастные и неопровержимые факты, всеми овладел страх. Да, тут имело место убийство, и притом предумышленное, от этого никуда не уйти. Не в пользу Лоры говорили и показания, рисовавшие ее как деятельницу кулуаров, — а такие показания прокурору удалось получить от нескольких свидетелей. Показания свидетелей защиты, утверждал он, не имеют никакого отношения к делу, с их помощью только пытались вызвать сочувствие к обвиняемой, но они отнюдь не делают более правдоподобным нелепое предположение о невменяемости. Потом прокурор сказал еще, что в Нью-Йорке теперь каждый вынужден опасаться за свою жизнь, а женщины-убийцы все чаще остаются безнаказанными. Мистер Мак-Флинн не взывал к чувствам слушателей, он обращался единственно к их здравому смыслу, — и речь его прозвучала весьма убедительно.

Судья в своем напутствии присяжным вновь с замечательным беспристрастием напомнил обо всех фактах, установленных свидетельскими показаниями. В заключение он сказал, что присяжные должны либо вынести оправдательный приговор, либо установить убийство с заранее обдуманным намерением.

— Если вы придете к выводу, — сказал он, — что обвиняемая убила человека умышленно, находясь в здравом уме, соответственным должен быть и ваш приговор. Если вы найдете, что она была невменяема, что она, как здесь объясняли, стала жертвой умопомешательства, будь то наследственное помешательство или временное, — вынося приговор, вы должны принять это во внимание.

Когда судья закончил свою речь, взгляды зрителей с жадным нетерпением обратились на присяжных. Но ничего нельзя было прочесть на этих непроницаемых лицах. Публика в зале суда была, в общем, на стороне Лоры, но кто знает, разделяют ли это сочувствие присяжные? Публика за стенами суда, по обыкновению, надеялась на обвинительный приговор: пускай другим неповадно будет! Газеты выражали надежду, что у присяжных хватит мужества исполнить свой долг. А вот когда Лору приговорят к смертной казни, тогда настроение публики сразу переменится, и она станет осыпать оскорблениями губернатора, если он откажется помиловать осужденную.

Присяжные удалились на совещание. Брэм сохранял спокойствие и уверенность, но друзья Лоры совсем пали духом. Вашингтону и полковнику Селлерсу нужно было безотлагательно вернуться в столицу, и они уехали, мучимые невысказанными опасениями: скорее всего приговор будет неблагоприятный; в лучшем случае голоса присяжных разделятся. Нужны деньги и деньги… Теперь, как никогда, необходимо, чтобы закон об университете был принят.

Суд ждал, но присяжные не возвращались. Брэм сказал, что это небывалый случай. Тогда судья объявил перерыв на два часа. Но когда перерыв кончился, стало известно, что присяжные все еще не пришли к соглашению.

Оказалось, у них возник вопрос, по которому им требуется разъяснение, а именно: они желают знать, состоит ли полковник Селлерс в родстве с Хокинсами. Заседание суда было прервано до утра следующего дня.

Брэм, немало раздосадованный, заметил своему помощнику О'Тулу, что их, видимо, ввели в заблуждение: тот присяжный со сломанным носом, как видно, грамотный!

ГЛАВА XXVI В ОЖИДАНИИ ТЕЛЕГРАММ

«Wegotogwen ga-ijiwebadogwen; gonima ta-matchi-inakamigad»[189].

Настал знаменательный день — он либо принесет Хокинсам богатство, которого хватит им до скончания века, либо оставит их нищими. И Вашингтон и полковник Селлерс поднялись рано, — ночью обоим не спалось.

Сессия подходила к концу; конгресс принимал один закон за другим с такими судорожными усилиями, словно всякий раз готов был испустить дух. Сегодня состоится третье чтение закона об университете в Буграх, а завтра Вашингтон Хокинс станет миллионером и полковник Селлерс забудет горькую нужду. Но сегодня же, в крайнем случае завтра, присяжные вынесут приговор по делу Лоры — в глубине души Вашингтон боялся, что они признают ее виновной, — и тогда вновь начнутся треволнения и заботы, и долгие, томительные месяцы придется обхаживать судей перед новым процессом.

А кроме того, сегодня же Дилуорти должен быть вновь избран в сенат. Голова Вашингтона пылала: слишком многое поставлено на карту, чтобы можно было оставаться спокойным и рассудительным! Он приходил в восторг, думая о миллионах, но тут же холодел от страха при мысли о Лоре. Зато Селлерс заранее торжествовал победу.

— Все идет как надо, — повторял он, — все будет превосходно. Скоро на нас посыплются телеграммы, сынок, и ты сам увидишь, что я прав. Пускай присяжные решают, как им заблагорассудится, не все ли равно?

Завтра же мы пошлем в Нью-Йорк миллион долларов и напустим адвокатов на судей; будь покоен, они будут ходить от одного к другому, увещевать, и упрашивать, и умолять, и лить слезы. Они всегда так действуют — и всегда выигрывают дело. И на сей раз тоже выиграют. Они добьются применения habeas corpus, и приостановки судопроизводства, и замены неугодных им судей, и нового слушания дела, и отказа от обвинения — и наша взяла! Для нью-йоркского адвоката это не хитрость, это в порядке вещей. Самая обыкновенная бюрократическая процедура. В области правосудия, видишь ли, все основано на бюрократии и на проволочках. Для тебя-то это китайская грамота, но для человека искушенного все это просто-напросто… погоди, как-нибудь при случае я тебе растолкую. Теперь все пойдет как по маслу. Вот увидишь, Вашингтон, вот увидишь, все будет хорошо! И потом, дай-ка сообразить… Сегодня Дилуорти выберут в сенат, а уже послезавтра вечером он будет в Нью-Йорке и тоже поддержит нас. Ты столько времени живешь в столице, пора тебе знать, что, когда у сенатора кончается срок полномочий, люди его и не замечают; а как его выберут на новый срок, так всякий спешит поклониться пониже: «Поздравляю, сенатор, да благословит вас бог, сэр, я счастлив снова видеть вас в Вашингтоне!» Так вот, понимаешь ли, совершенно естественно, что в последнее время его влияние было не так уж велико; но теперь его опять выберут на шесть лет — и послезавтра его слово, даже самый пустячный намек, будет на вес золота. Господи помилуй, да стоит ему захотеть — и, когда он вернется, он один мигом провернет все эти штуки для Лоры — и habeas corpus, и замену судей, и все что угодно.